. . .

Квартира Достоевского, где он писал «Братьев Карамазовых» с 1878 по 1880 годы и где он умер на кабинетном диване в возрасте менее 60 лет, невыразимо трогательна. Как и многие большие писатели – мне часто приходит на ум мой друг Берил Бейнбридж (Beryl Bainbridge) - он все время возбуждал свое творческое вдохновение обильным количеством сигарет. На последней коробке папирос его 11-летняя дочь написала карандашом: «Сегодня умер папа» и поставила дату. Не первый ли это пример в истории, когда на пачке сигарет появилось медицинское предупреждение? Если так, то впервые у меня от этого навернулись слезы на глазах.

А затем, поскольку день был посвящен литературному паломничеству, мы направились в квартиру поэтессы века модерна Анны Ахматовой, здесь тоже создан превосходный музей. Именно здесь с 1935 по 1940 годы протекал ее дейсвительно экстраординарный «брак втроем» с одним из своих многочисленных любовников и его многострадальной женой-врачом, которая платила за аренду квартиры, и именно здесь она написала свою великую поэму «Реквием» (еще один шедевр заядлого курильщика). Ее сына арестовали, ее любовника арестовали, ее первого мужа расстреляли... Она упрямо продолжала делать личное и сокровенное предметом своего искусства, в то время как Советы настаивали, что поступательный ход истории сметает прочь весь этот душевный вздор. Сегодня ее опыт, запечатленный в величайшей поэзии 20-го века, признан тем, чем он всегда и был - бессмертным. Россияне в честь нее даже назвали маленькую планету, а все эти гэбэшные сволочи и душегубы, которые сделали ее жизнь адом, остаются безымянными.

Однажды я попросил Исайю Берлина вкратце пересказать мне содержание его знаменитой беседы с великой женщиной, которая состоялась в 1945 году в этой самой квартире и продолжалась с 3 часов пополудни и до 11 часов утра следующего дня. Он пообещал. Если быть точным, речь шла о противостоянии ценности личного опыта и теории, о противостоянии любви и власти, со множеством отсылок к Тургеневу, Толстому, Пушкину, Герцену и всем любимым авторам этой удивительной пары. Берлин в течение получаса передал содержание этого 20-часового марафона, но так как он с годами говорил все быстрее и быстрее, я подозреваю, что услышал почти обо всем. Не удивительно, что этот разговор стал одной из исторических легенд. Сплетни о нем достигли недовольного слуха Сталина. Ему приписывают слова: «Итак, наша монашка принимает иностранных шпионов». Она вряд ли была монахиней, но по одному пункту она и Берлин всерьез разошлись во взглядах - о существовании личного Бога. Для нее это был центральный вопрос.