Россия - Запад |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Россия - Запад » #Лев Николаевич ГУМИЛЁВ » Поэзия Л.Н.Гумилева
Старцы помнят, внуки помнят тоже;
Прежде, чем сместился звёздный путь,
Равный с равной спал на брачном ложе,
Равный с равным бился грудь о грудь.
С кем теперь равняться, с кем делиться
И каким завидовать годам?
Воют волки и летают птицы
По холодным, мёртвым городам.
<1937>
После битвы я снова увижу тебя,
Буду в прахе лежать, не дыша, не любя.
У волос окровавленных сядь и скажи:
Друг, тебя я губила, но плачу, скорбя. —
Разве знала ты счёт прегрешеньям моим?
Горе пламенем став мир окутало в дым.
Не напрасно напротив стучал пулемёт,
Не безвинный лежу на земле недвижим.
На, возьми, поверни у ножа рукоять.
Изнутри черенка зазмеится опять.
Почерк мой, это я притаился в ноже
Чтоб читающий рот целовать без конца.
<1 февраля 1934>
Пир
На грани мятежа ко мне явились гости.
Тогда на лезвии холодного ножа
Мы выпили вино и проиграли в кости
Что проиграть могли на грани мятежа.
Так веселимся мы, безпомощны и на́ги,
Пещерною золой взволнованы умы,
И кровью мамонта, и светлой кровью браги
Мы пья́ны в этот век — так веселимся мы.
Но всё растёт беда, её не проиграли
Ни мы и ни они, нигде и никогда.
Вот разбудил затвор упругим треском стали
Её глухих богов — и всё растёт беда.
Смыкается заря над поздним вертоградом.
Допьём свое вино, о жизни говоря,
И выйдем посмотреть, как горным водопадом
Вкруг нашей гибели смыкается заря.
<1935>
Крепко замкнутые ставни
Не смеются и не плачут,
Ибо помнят о недавней,
Но славнейшей наипаче.
И иначе не могли бы,
Разве делают иначе,
Раз детей выводят рыбы
В ворохах костей казачьих.
О недавней, о последней
Память тёмную храня,
Не спеша, идёт к обедне
Павших воинов родня,
А в вечернем полумраке
У дорог и бездорожий
Грустно воют их собаки,
Потому что помнят тоже.
<1935>
Петербург
1
Переулок
Красный месяц играет агавой.
Волны лижут нагретый гранит.
Переулок, увенчанный славой,
Неожиданной властью разбит.
Ни к светилам не зная пристрастья,
Ни любви к искромётным волнам,
Я клянусь неожиданной властью,
Раздробившей его пополам,
Что стезёй венценосных прогулок
И себе и другим на беду
Я разбитый пройду переулок,
До конца непременно пройду.
Шелест гадов, и возгласы птичьи,
И голодных зверей болтовня
Не смутит в переулке приличий
И напрасно пугают меня.
Кто пошёл, нарекается князем
Кто дошёл, попадает в цари.
От огней, упадающих наземь,
По асфальту идут пузыри.
Вопроси же огонь, из обреза
Отзовётся тотчас пулемёт.
Мы бросаем на землю железо
И оно как рассада растёт.
Никогда не подкину печаль тем,
Чьих мы в прахе не сыщем сердец
Я давлю пузыри на асфальте,
Урожая железного жнец.
И иду, попрощавшись с друзьями,
И кудрявой надеждой земной.
Содрогается твердь под ногами
В переулке, облитом луной.
<1934>
2
Лестница
На ступеньках пыльных с лампой месяц
Время коротают в разговорах,
Но темно на поворотах лестниц;
Там Рогожин бродит до сих пор
И упрямо ловит каждый шорох,
Чтобы острый нож вонзить в упор.
Разве это тьма переклубилась,
По зерну в пролёт бросая страх?
Это время расточает милость
Лишь тому, кто держит нож в зубах.
Разве это месяц на ступеньке?
Страшно впасть и быть в его руках.
<1935>
3
Колонна
Над столпом самодержавия
Вековым гранитом прав
Чёрный ангел крылья ржавит
Свитки славы растеряв.
Нету воли, нету доли
Даже доблесть как стекло.
И биро́новскою болью
Царский столп обволокло.
Днесь выходит из-под спуда
Чёрных, каменных невзгод
Окаянный как Иуда,
Сумасшедший новый год.
Скажешь да ли, так ли, нет ли
О друзьях ли, о врагах;
Всё равно считаешь пе́тли
На восьми пустых столбах.
Го́ре, го́ре и размаха
Бирюзовая струя
На плацу казённом плаха
Плаха радуга моя.
Чтоб на ней перед народом
До конца и без труда
Рассчитаться с новым годом,
Годом боли и стыда.
<1936>
Сибирь
Как только я вдруг вспоминаю
Таёжную ночь и ветра́,
Байкал без конца и без края,
Дымок голубой от костра,
Гольцов величавые дали,
Ручьи на холодных камнях,
То сердце болит от печали
И слёзы в сомкну́тых глазах.
Там небо туманами ще́дро.
Там гнётся под ношей спина,
Но там высочайшие кедры,
Там во́ды вкуснее вина.
Там в шорохе сосен таёжных
Я древнюю слышал мольбу
К тому, кто мятежной, тревожной
И страшною сделал судьбу.
Смотри, мой дорожный товарищ,
Как в сопках пылает закат,
В нём заревом древних пожарищ
Китайские веси горят.
Смотри, на сосне от удара
Прозрачная стынет смола —
Так плакали девы Отра́ра
Над за́мком, сгоревшим дотла.
<1937>
Каждый день так взволнованы зори.
И одна неустанно зовёт
За тайгу, на далёкое море,
На туманный и мглистый восход.
А другая, из розовых све́тов,
Поцелована смертью в уста.
И под ней лишь могила поэтов
Да Казанский собор без креста.
Дует ветер с востока, он свежий.
Скоро и́чиг обует нога.
Скоро кровью людской и медвежьей
Будет мыться святая тайга.
Там, в Охотском неласковом море,
Я доверю свой путь кораблю.
Я молюсь на восточные зори,
А о западных только скорблю.
<1934>
Одиночество
Искажённый образ но́чи
Только в мёртвом сердце есть,
Только с мёртвыми бормочет,
А живому непонятны
В бормотаньи чёрном пятна
И разорванная весть.
Это звёзды или копья?
Там прожектор или пламя?
Память спуталась в отребья,
Разорвавшись пополам.
Только образ но́чи с нами.
Образ но́чи по углам.
Как совсем чужому верить,
С кем о мёртвом говорить,
Что мечтать о непонятном
И, не помня об обратном,
В неприкаянные двери
Не стучаться, а входить?
Не просил об этом Бога.
Без того чужого много,
Без того гряда порога
Неприглядна и темна́.
Так, один, нахмурясь строго,
Он глядел в окно острога,
Как вверху горит луна.
<1935>
Земная слава — как дым.
Земная слава — живым.
А мёртвым — чёрная высь,
Где тесным кру́гом сплелись,
Верша земные дела,
Созвездья добра и зла.
Но в звёздный круг, не боясь,
Входи, заколотый князь!
Внизу поносит народ
Тебя — причину невзгод,
Но вечный звёзд хоровод
Теперь твой дом и народ.
<1936>
Земля бедна, но тем богаче память,
Ей не страшны ни вёрсты, ни года́.
Мы древними клянёмся именами,
А сами днесь от тёмного стыда
В глаза смотреть не смеем жёнам нашим,
Униженный и лицемерный взор
Мы дарим чашам, пьяным винным чашам,
И топим в них и зависть и позор.
<1935>
Лирические мемуары
Горели фонари, но время исчезало,
В широкой улице терялся коридор,
Из узкого окна ловил мой жадный взор
Безсонную возню вокзала.
В последний раз тогда в лицо дохнула мне
Моя опальная столица.
Всё перепуталось: дома́, трамваи, лица
И император на коне.
Но всё казалось мне: разлука поправима.
Мигнули фонари, и время стало вдруг
Огромным и пустым, и вырвалось из рук,
И покатилось прочь — далёко, мимо,
Туда, где в темноте исчезли голоса,
Аллеи лип, полей боро́зды.
И о пропаже мне там толковали звёзды,
Созвездья Зми́я и созвездья Пса.
Я думал об одном средь этой вечной ночи,
Средь этих чёрных звёзд, средь этих чёрных гор —
Как милых фонарей опять увидеть очи,
Услышать вновь людской, не звёздный разговор.
Я был один под вечной вьюгой —
Лишь с той одной наедине,
Что век была моей подругой,
И лишь она сказала мне:
«Зачем вам трудиться да раниться
Безплодно, среди темноты?
Сегодня твоя безприданница
Домой захотела, как ты.
Там бредит созвездьями алыми
На окнах ушедший закат.
Там ветер бредёт над каналами
И с моря несёт аромат.
В воде, под мостами горбатыми,
Как змеи плывут фонари,
С драконами схожи крылатыми
На вздыбленных ко́нях цари».
И сердце, как прежде, дурманится,
И жизнь весела́ и легка́.
Со мною моя безприданница —
Судьба, и душа, и тоска.
<193?>
Канцона
Возле сердца бродит скука
И стреляет в нас из лука.
Попадает в сердце нам,
И стекает кровь по дням.
Дни, окрашенные красным,
Не должны пропасть напрасно.
Этих дней пустую грусть
Я запомнил наизусть.
Встало «Нет» над сердцем пригвождённым,
Искажённым светом рвёт эфир,
И тоскует стадом оскоплённым,
Стадом полонённым, дольний мир.
Холодно, и в парке побелели
Ветви лип и барельефы ваз.
Тот же иней лёг в моей постели
В первый раз подумавшем о Вас.
<1935>
Вечер тёплый и тихий в родимой стране
Почему-то сегодня припомнился мне.
Тёплый ветер чуть трогал вершины берёз,
Пёстрый луг в предзакатном сиянии цвёл,
И звенели на воздухе крылья стрекоз,
И блестели тела́ пролетающих пчёл.
Но сегодня холодное небо во мгле.
Безприютно и мра́чно на чуждой земле.
В чёрном небе чужая жужжит стрекоза
И расчёт напрягает до боли глаза.
И снаряды, как пчёл огневеющих рой,
По холодному небу скользят надо мной.
Помнить оба мгновения мне суждено.
Оба до́роги сердцу и ми́лы равно́.
Сохраню я их в памяти бренной моей
Для друзей, для жены и для будущих дней.
Чтобы знали потомки, что эта война
Никогда не была нам тяжка и страшна.
<1945>,
Франкфурт на Одере
История
1
В чужих словах скрывается пространство:
Чужих грехов и подвигов чреда,
Измены и глухое постоянство
Упрямых предков, нами никогда
Невиданное. Маятник столетий
Как сердце бьётся в сердце у меня.
Чужие жизни и чужие смерти
Живут в чужих словах чужого дня.
Они живут, не возвратясь обратно
Туда, где смерть нашла их и взяла,
Хоть в книгах полустёрты и невнятны
Их гневные, их страшные дела.
Они живут, туманя древней кровью
Проли́той и истлевшею давно
Доверчивых потомков изголовья.
Но всех прядёт судьбы веретено
В один узор; и разговор столетий
Звучит как сердце, в сердце у меня.
Так я двусердый, я не встречу смерти
Живя в чужих словах, чужого дня.
<1936>
2
1698 ГОД
Мглистый свет очей во мгле не тонет.
Я смотрю в неё, и ясно мне:
Видно там, как в пене бьются кони
И Москва в трезвоне и огне.
Да, настало время быть пожарам
И набату, как случалось встарь,
Ибо вере и законам старым
Наступил на горло буйный царь.
Но Москва безсильней крымских пленниц
На коленях плачет пред царём.
И стоит гигант преображенец
Над толпой с кровавым топором.
Мне от дыбы страшно ломит спину,
Колет слух несносный скрип подвод,
Ибо весь я страшно отодвинут
В сей суровый и мятежный год.
Православный люд в тоске и страхе
Смотрит на кровавую струю,
И боярин на высокой плахе
Отрубает голову мою.
Панихида, и в лампадном чаде
Чёрные закрытые гроба.
То, что я увидел в мглистом взгляде,
То моя минувшая судьба.
<1934>
3
Боги, азартно играя костями,
Сели за каменный стол.
Было им скатертью бранное знамя,
Свечками — зарева сёл.
Боги построили пир знаменитый —
Яства и ви́на рекой,
Женской тоской они сделались сыты,
Пьяные кровью мужской.
Боги — вы сы́ты, вам весело, что же
Сбились испуганно в круг?
Что ж не ведёте на брачные ложа
Ваших прекрасных подруг?
Иль покрывала мешают веселью,
Негде склонить головы?
Доблесть погибших вам служит постелью,
Ныне безсмертных, как вы.
Скучно и скудно в нагорной твердыне,
Холоден светлый чертог.
Бывший убийца и мученик ныне
Спросит: «Где чаша мне, Бог?»
Кладбища пусты, и полнятся залы
Теми, кто умер в бою:
Мёртвые входят под своды Валгалы
Требовать долю свою.
<1934>
Земля бедна, но тем богаче память,
Ей не страшны ни вёрсты, ни года́.
Мы древними клянёмся именами,
А сами днесь от тёмного стыда
В глаза смотреть не смеем жёнам нашим,
Униженный и лицемерный взор
Мы дарим чашам, пьяным винным чашам,
И топим в них и зависть и позор.
один в один про нас....
Вы здесь » Россия - Запад » #Лев Николаевич ГУМИЛЁВ » Поэзия Л.Н.Гумилева
