Россия - Запад

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Россия - Запад » #ИСТОРИЯ И КУЛЬТУРА РОССИИ IX-XIV вв. » Спорные вопросы ранней истории Киевской Руси


Спорные вопросы ранней истории Киевской Руси

Сообщений 21 страница 34 из 34

21

Мысль о связи варягов с южнобалтийскими славянами не новая. Ее высказали еще М. Стрыйковский и И. Гизель, а затем поддержали М. В. Ломоносов, М. А. Максимович, С. А. Гедеонов. Из советских историков ее сторонниками выступили В. В. Вилинбахов, А. Г. Кузьмин и др. Однако вплоть до наших дней она не получила убедительных аргументов. Сейчас, благодаря накоплению археологических данных, их становится все больше. Керамические комплексы, так называемого, балтийского облика обнаружены в Новгороде, Пскове, Старой Ладоге, городке на Ловати и др. Они датируются преимущественно IX—Х вв. и свидетельствуют о массовом проникновении в пределы Северной и Северозападной Руси поморославянского населения. Начало процесса расселения поморских славян в бассейн р. Великой и Псковского оз., как считает В. В. Седов, относится уже к VI—VII вв. . На тесную связь псковских кривичей и новгородских словен с венедским (западнославянским) регионом указывают и данные лингвистики.

     Говоря о южнобалтийском происхождении предков новгородцев, некоторые исследователи склонны видеть в них потомков славян-мореходов, которые высадились на берегу Ладожского оз., а затем по Волхову поднялись к оз. Ильмень и заложили Новгород. Выводы эти представляются конструктивными, но вовсе не исключают других путей проникновения славян на север. Отказ от южного пути расселения славян в район Новгорода и Ладоги, как это наблюдается в работах некоторых советских археологов и историков, конечно же, требует более серьезной аргументации, чем простой ссылки на наличие западного. Видимо, на севере Руси в VIII—IX вв. встретились два колонизационных потока — южный и западный. Только этим можно объяснить столь быстрое освоение трансевропейского торгового пути, начинавшегося от Хайтхабу, проходившего через славянские города Старигард, Волин, Щецин, Ладогу, Новгород, Киев и заканчивавшегося в Константинополе.

     Приведенный археологический экскурс, думается, проясняет вопрос о том, почему Рюрика пригласили на Русь. Датчане во многих пунктах проживали совместно со славянами, а следовательно, знали и их язык. Сказанное, однако, не означает, что Рюрик непременно выходец из Ютландии. Он мог происходить и из какого-либо славянского или славяно-скандинавского торгового города и быть не обязательно чистокровным норманном. Даже простая постановка такого вопроса, по мнению историков-норманнистов XIX в., исключалась чисто скандинавским именем Рюрика. А. Кунник писал в связи с этим: «Имена Рюрик, Олег, Руальд, Свенельд,— как вы их не мучьте, не отзовутся вам по-славянски».

0

22

Но как же тогда быть со свидетельством средневековых источников о торговом городе венедских ободритов — Рерике, которым в 808 г. овладел датский король Гетрик? Как относиться к свидетельствам Алама Бременского, согласно которым имя Рерик выступает как второе название славян-ободритов? Кем бы ни был Рюрик по происхождению, связь его с ободритским краем или торговым городом Рерик кажется вполне правдоподобной. В раннем средневековье человек нередко обретал имя города, из которого был выходцем. Письменные источники знают этому немало примеров. Имя короля Бирки Берна происходит от названия о-ва Бёрко (Bjorko).

     Под 862 г. киевскими князьями в «Повести временных лет» названы Аскольд и Дир, которые якобы первоначально являлись боярами Рюрика, но отпросились у него в поход на Константинополь и попутно овладели Киевом. Эта версия, имеющая широкое хождение в зарубежной литературе, убедительно отведена еще А. А. Шахматовым. Анализ летописных известий привел его к заключению, что эти князья IX в.— потомки Кия, последние представители местной киевской династии. Позже к аналогичным выводам пришли Б. А. Рыбаков, М. Н. Тихомиров и другие исследователи, подкрепившие свои разыскания свидетельством польского хрониста Яна Длугоша, который писал, что «После смерти Кия, Щека и Хорива, наследуя по прямой линии, их сыновья и племянники много лет господствовали у русских, пока наследование не перешло к двум родным братьям Аскольду и Диру. Аналогичная летописная традиция отразилась и в Киевском Синопсисе.

     Княжили братья, по-видимому, в разное время. Дира упоминает аль-Масуди, но его сведения основываются на более ранних источниках. Согласно Масуди, Дир, самый выдающийся из славянских князей, владел многими городами и обширными территориями, в его столицу приезжали мусульманские купцы. Значительно больше сведений сохранилось об Аскольде. Отрывочные записи Никоновской летописи, почерпнутые из каких-то более древних, не дошедших до нашего времени источников, представляют его как крупного государственного деятеля, занимавшегося не только внутренними делами страны, но и международными. Об этом свидетельствуют его походы на Константинополь, печенегов, волжских болгар.

0

23

Особенно большой резонанс получил поход русских дружин 860 г. на Константинополь. Несмотря на относительную неудачу, он сыграл решающую роль в утверждении международных позиций Киевской Руси. Содействовало этому и первое принятие Русью христианства. «Повесть временных лет» не сохранила известий об этом важном событии, но византийские источники не оставляют сомнений в его исторической реальности. Уже упоминавшийся патриарх Фотий в своем «Окружном послании» извещал, что русские, покорившие соседние с ними народы и дерзнувшие поднять руку на Ромейскую державу, ныне исповедуют христианскую веру и приняли к себе иерарха. Аналогичные сведения содержатся и в «Жизнеописании Василия I», составленном его внуком Константином Багрянородным. В нем говорится, что Василий I установил дружеские отношения с русскими и склонил их к принятию христианства. В определенной связи с русско-византийским договором 60-х гг. IX в., как полагают  исследователи,   находится активность Руси на Востоке. Поход на Абесгун преследовал не только корыстные цели русских, но и явился выполнением союзнических обязательств по отношению к Византии, находившейся в состоянии войны с Арабским халифатом.

     В 882 г. на киевском столе произошла смена династий. Убив Аскольда, власть захватил родственник Рюрика — Олег.( Летопись в статье 879 г. отмечает, что Рюрик перед смертью передал княжение (по-видимому, с центром в Ладоге) Олегу «от рода ему суща». Традиционно эта фраза служила указанием на норманнство последнего. В свете новых изысканий в области славяно-скандинавских контактов, появилась точка зрения, что родичем Рюрика мог быть и представитель одного из местных знатных семейств. В любом случае, еще до прихода в Киев, Олег был тесно связан со славянской средой и являлся выразителем интересов ее феодальных кругов. Его активная деятельность на киевском столе является убедительным свидетельством тому.)  Освещение этого события «Повестью временных лет» противоречиво и мало понятно. «И придоста къ горамъ киевскимъ, и увЪда Олегъ, яко Оскольдъ и Диръ княжита... У приплу подъ Угорское, похоронивъ вой своя, посла ко Асколду и Дирови, глаголя, яко «Гость есмь, и идемь въ Греки от Олга и от Игоря княжича. Да придЪта к намъ к родомъ своимъ». «Аскольдъ же и Диръ придоста, и выскаша вой прочий изъ лодья... И убиша Асколда и Дира».

     Данный текст ставит целый ряд вопросов. Если Аскольд и Дир принадлежали к окружению Рюрика, то почему факт их княжения в Киеве был столь неожиданным для Олега? Как могло случиться, что в Киеве осталось не замеченным прохождение по Днепру большой флотилии? Зачем понадобился маскарад с укрыванием воинов и почему киевские князья пошли к Ояегу, а не он к ним, что со всех сторон выглядело бы более логично?

0

24

Думается, что в реальной жизни события развивались несколько иначе. Идея захвата Киева возникла у Олега не тогда, когда он подплывал к городу, а значительно раньше и, думается, не без соучастия окружения Аскольда. Слишком все у Олега вышло гладко. Овладеть Киевом силой у него не было никаких шансов. Что могла сделать сравнительно небольшая северная дружина (пусть даже и дополненная отрядом кривичей) с хорошо укрепленным городом, в котором к тому же находился значительный воинский гарнизон? Вряд ли помогла бы делу и та хитрость с укрыванием воинов, о которой столь наивно пишет летописец. Ведь коварное убийство Аскольда в Угорском (видимо, здесь уже в IX в. был загородный княжеский дворец) вовсе не гарантировало Олегу беспрепятственного вступления в столицу Руси. Тем временем овладел он ею без малейших усилий. Летопись спокойно подытоживает события 882 г. словами «и сЪде Олегъ княжа въ Киевъ». Все это наводит на естественную мысль, что Асколъд стал жертвой не столько Олега и его воинства, сколько собственных бояр, которых не устраивала его политика. Именно такое объяснение предложил В. Н. Татищев: «Убийство Оскольдово. Довольно вероятно, что крещение тому причиною было, может киевляне, не хотя крещения принять, Олега позвали».

     Ни о каком норманнском завоевании Киева, следовательно, не может быть и речи. Произошел, по-существу, политический переворот, в результате которого на киевский престол взошел новый человек. Олег и его окружение фактически поступили на службу среднеднепровскому раннефеодальному государству, которое к этому времени прошло уже длительный путь развития. Не случайно в Киеве варяги принимают и название этого государства: «И седе Олегъ къняжа Кыеве; и бета у него мужи Варязи, и отътоле прозъвашася Русию».

     Время княжения Олега в Киеве характеризовалось активизацией консолидационных процессов. Власть Киева распространилась не только на полян, древлян и северян, но и новгородских словен, кривичей, радимичей, хорватов, уличей, на неславянские племена чудь и мерю. Значительных успехов достигла Киевская Русь в конце IX — начале Х в. и на международной арене. Одним из важных мероприятий Олега в качестве киевского князя явилась попытка оградить свое государство от беспокойных соседей, в том числе и варягов. Этой цели, видимо, служила ежегодная дань в 300 гривен, которую Русь выплачивала варягам, «мира деля». Исследователи справедливо полагают, что между сторонами заключен обычный для тех времен договор «мира и дружбы». Свидетельства летописи о регулярном привлечении киевскими князьями для военных походов варяжских дружин указывают, видимо, па договорную обусловленность этой помощи.

0

25

Итак, говоря о варягах на Руси, правильно видеть в них не только датчан или шведов, но также западных славян-вагров, балтов, финно-угров. На ранних этапах они прибывали на берега Волхова и Днепра преимущественно как купцы; позже использовались киевским правительством в качестве наемной военной силы. Некорректные ссылки на летописные известия о варягах, чем часто грешат зарубежные исследователи, создают обманчивое впечатление чуть ли не равного их участия в восточнославянском государственном строительстве. Но даже в исправленном виде «Повесть временых лет» не дает оснований для таких выводов. После прихода на Русь Рюрик, согласно статье 862 г., сел в Новгороде, Синеус в Белоозере, Трувор в Изборске. После смерти братьев «прия власть Рюрикъ, и раздая мужемь своимь грады, овому Полотескъ, овому Ростовъ, другому Бйлоозеро». Как-будто предвидя будущие претензии норманнистов, Нестор объяснил: «А перьвии насельници в Новъгородъ словЪне, въ Полотьски кривичи». В 882 г. Олег, спускаясь вниз по Днепру, «приде къ Смоленську съ кривичи, и прия градъ, и посади мужъ свои; оттуда поиде внизъ, и взя Любець, и посади муж свой» . В Киеве он сел сам.

     Где же тут равное участие? Рюрик, а позднее и Олег не основывают свои города, а овладевают уже существующими, не утверждают в них политическую власть, а лишь меняют старую администрацию на новую — «свою», как уточняет летописец.

     Конечно, новая княжеская династия Руси, будучи по происхождению северной, на первых порах содействовала вовлечению варягов в процессы государственной жизни страны. Это естественно. Но вовлечение это никогда не приобретало форм господства, засилия чужеземцев. Процесс их притока на Русь строго контролировался, а проживание в славянской среде имело свою регламентацию, выражавшуюся в экстерриториальности варяжских дружин по отношению к крупным древнерусским городам. Письменные источники свидетельствуют, что всякий раз, как только задачи, в решении которых нужна была помощь варягов, оказывались выполнены, киевские князья старались избавиться от них. При этом не только не одаривали их за службу со щедростью родственников, но, нередко, не платили даже обусловленные денежные суммы. Владимир Святославич, например, когда варяжская дружина начала слишком переоценивать свою роль в овладении Киевом и потребовала выкуп от киевлян по две гривны с человека, просто отказал им в этом. Оскорбленные таким, отношением, варяги заявили Владимиру: «сольтилъ еси нами, да покажи ны путь въ Греки», онъ же рече имъ и идите». Речь идет, по существу, о высылке из Руси строптивых союзников. Аналогичная ситуация возникла и в годы правления Ярослава Мудрого, отказавшего в выплате денег варяжскому отряду Эймунда, участвовавшему в отражении печенежского нападения на Киев. Скупость Ярослава отразилась в Эймундовой саге.

0

26

Эти и другие аналогичные факты указывают на то, что славяно-скандинавская по происхождению, княжеская династия на Руси очень быстро стала просто славянской, не мыслившей себя вне интересов того государственного организма, во главе которого она оказалась. Это справедливо и по отношению к тем представителям северных народов, которые поступали на службу к киевским князьям и оседали на Руси на постоянное жительство. В течение одного-двух поколений они полностью ассимилировались и сохраняли из своего прошлого, пожалуй, только имена или прозвища. В море славянской правящей знати варяжский элемент незначителен и, конечно же, не сыграл самостоятельной структурообразующей роли. Говорить о какой-то гегемонии варягов на Руси, пусть и кратковременной, как представляется почти в каждой зарубежной работе, посвященной норманнской проблеме, по меньшей мере, несерьезно.

     Нечеткость в определении роли варягов на Руси имеет место и в некоторых исследованиях советских авторов. Иллюстрацией сказанному может быть интерпретация известного эпизода из истории Ладоги, отраженного в королевской саге. В ней рассказывается, что Ингигерда, выходя замуж за Ярослава Мудрого, позаботилась о том, чтобы один из ее родственников Ярл Рагнвальд получил во владение Ладожскую землю. «Княгиня Ингигерда дала Ярлу Рагнвальду Альдейгьюборг и то Ярлство, которое ему принадлежало». В. Глазырина и Т. Н. Джаксон, полагают, что речь здесь идет о передаче Ладожской области в условное держание скандинавам .

     Думается, что вывод этот шире самого явления. Не скандинавам отдавалась Ладожская земля или княжество в условное держание, а одному из представителей киевской княжеской администрации, который был скандинавом. Это разные вещи. Так можно договориться до того, что и вся Русь находилась в условном держании скандинавов. В оценке этого исторического факта значительно ближе к истине был А. Н. Насонов, утверждавший, что в первой половине XI в. киевские князья держали в Ладоге наемного варяга-воина, которого приходилось содержать, давать ему и его мужам жалование по договору. Рагнвальд, как явствует из той же саги, находился на службе у великого киевского князя, собирая дань из далекой Ладожской земли в пользу Ярослава и защищал его государство от внешних вторжений. «Он (Рагнвальд.— П. Т.) был великим хевдингом и был обязан данью конунгу Ярицлейву... "И когда умер ярл Рагнвальд, сын Ульва и то Ярлство взял Эйлив... Это звание ярла давалось для того, чтобы ярл защищал государство конунга от язычников ».

0

27

Аналогичный исторический эпизод произошел на юге Руси столетием раньше, когда один из Игоревых воевод — Свенельд — получил право сбора дани с древлянской земли. Б. Д. Греков полагал, что Свенельд являлся посадником, в руках которого сосредоточилась большая территория уличен и древлян. Основным аргументом такого вывода служили слова Игоревой дружины об обогащении отроков Свенельда. «Отропи СвЪньлъжи изодЪлися суть оружемъ и порты, а мы пази. Пойди, княже, с нами в дань, да и ты добудеши и мы». Думается, заинтересованное отношение Свенельда к древлянской земле определялось его участием в сборе княжеских даней, в результате чего в его дуках (и дружины) оседала определенная часть изымавшегося в пользу государства прибавочного продукта. Получить же землю на правах феодальной собственности или условного держания он не мог хотя бы потому, что там в это время сидел представитель местной славянской династии князь Мал. Позже, когда древлянская земля перешла в руки сына Святослава — Олега, Свенельд потерял даже и право сбора даней. Достаточно вспомнить, как решительно присек Олег попытку сына Свенельда Люта поохотиться в пределах его феодальных владений. Лют был убит. Подбивая киевского князя Ярополка выступить походом на Олега, Свенельд говорил: «Пойди на братъ свой и прими волость его». В этих словах еще одно свидетельство того, что древлянская земля никогда не передавалась в руки боярина Свенельда на правах феодального владения.

     Случаи передачи варяжским «мужам добрым, смысленным и храбрым», как отмечает летопись, в управление (а по терминологии того времени в «держание») некоторых древнерусских городов имелись и при Владимире Святославиче. «И избра отъ нихъ (варягов.— П. Т.) мужи добры, смыслены и храбры, и роздал имъ грады». Речь, вероятно, идет о городах-крепостях на юге Руси, которые оказались на переднем крае борьбы с печенегами и нуждались в помощи умелых варяжских воинов. И не только их. Несколько позже Владимир  осознает  недостаточность этих мер, прикажет построить по пограничным рекам Десне, Остре, Трубеже, Суле и Стугне новые города-крепости и населить их «мужами лучшими» «отъ Словень, и отъ Кривичь, и оть Чюди, и от Вятичь, и от сихъ».

0

28

Во всех приведенных случаях привлечения варяжских «мужей лучших» на службу Киевскому государству нет и намека на то, что этот процесс регулировался и направлялся, скажем, из Дании, Швеции, или Вагрии, либо на ущемление суверенитета Руси. Наоборот, инициатива здесь находилась в руках киевских князей, и можно только удивляться, как они сумели обратить свои связи со славяно-скандинавским севером на пользу восточнославянскому государству.

     В заключение посмотрим, как выглядят русско-скандинавские связи в свете археологических данных. Надо сказать, что эта категория источников продолжает оставаться недостаточно разработанной. Исследователи в большинстве своем удовлетворяются простым фактом присутствия. Есть скандинавские находки на древнерусских поселениях, значит были и люди, их принесшие. При этом обнаруживается характерная тенденция: все, что не укладывается в наше привычное представление о комплексе славянских древностей, мы спешим объявить чужеродным. Так произошло, в частности, с камерными или срубными погребениями, которые объявлены типично скандинавскими. И это при том, что бесспорно скандинавскими являются погребения в ладьях, ладьевидных и круглых каменных обкладках. Недоказанное положение скандинавского происхождения деревянных гробниц превратилось в главный этноопределяющий признак захоронения норманнов.

     Д. А. Мачинский полагает, что рассказ Ибн Фадлана о погребении русов в подземной могиле-доме находит аналоги в древнейших скандинавских погребениях в камере под Ладогой (IX в.) и Псковом (X в.), но в еще большей степени уже в камерных погребениях Х в. Смоленска, Киева и Чернигова. Казалось, если русы суть норманны, то логично было бы привести примеры их захоронений из самой Скандинавии, а не из территории восточных славян. Исследователя должно было бы смутить и то обстоятельство, что рассказ Ибн Фадлана иллюстрируют в большей мере срубные гробницы не на севере, где, как он думает, находилась исконная территория варяго-русов, а на юге — в Киеве и Чернигове, куда они переселились позже.

0

29

Г. С. Лебедев также считает камерные могилы погребениями варяжских дружинников. К вопросу об этнической принадлежности камерных гробниц вернемся чуть позже, сейчас же необходимо определить удельный вес скандинавских погребений на могильниках наиболее исследованных древнерусских центров. Здесь не обойтись без статистики, и хотя это не идеальный метод исследования, он все же способен более-менее объективно отразить реальную ситуацию. Довольствоваться чисто эмоциональными замечаниями «много», «многочисленные», «в значительном количестве» уже невозможно.

     Вот как выглядят в цифровом выражении утверждения западных (да и некоторых советских) исследователей о наличии «многочисленных викингских» погребений на древнерусских могильниках. В Киеве из примерно 150 исследованных погребений, достоверно камерных зафиксировано не более 15 или около 10 % от общего количества. При этом, как показал А. П. Моця, только 5—6 могил (3—3,5 %) можно бесспорно связать со скандинавами, остальные принадлежали скорее представителям угро-финского населения. В Шестовице из 167 захоронений, покоившихся в 148 курганах, только 13— 14 идентифицируются как скандинавские, или 8—9 % общего числа. В Чернигове среди почти 150 исследованных погребений связывается со скандинавами всего несколько могил. Близкая картина наблюдается и в Гнездове, одном из главных, с точки зрения историков-норманнистов, опорных варяжских пунктов на Днепре. Здесь раскопана и изучена тысяча курганов и только 60 из них оказалось погребениями скандинавов.

Из приведенных статистических данных видно, сколь невелик удельный вес скандинавов, как и представителей других северных народов, в жизни древнейших древнерусских центров. Причем, во многих из них, по крайней мере поднепровских, варяги представляли собой в большинстве случаев второе и третье поколения скандинавов на Руси.

    Теперь об этнической атрибуции камерных могил. Вывод Г. С. Лебедева, Д. А. Мачинского и других исследователей о том, что они принадлежали шведам, на поверку оказался несостоятельным. Он основывался лишь на факте наличия аналогичных или близких камер в могильнике Бирки, однако, как показала А.- С. Грёслунд, вопрос этот не решается так просто. Оказывается, в материковой Скандинавии погребений в камерных гробницах, в том числе и срубных, нет. Они есть в Западной Европе, в частности в Нижней Фризландии и Саксонии-Вестфалии. В Бирке их обнаружено примерно 10 % всех раскопанных могил и выступают они здесь отнюдь не местным элементом. Если трупосожжения по характеру и могильной утвари полностью соответствуют обычным могилам материковой Швеции того же времени, то трупоположения в камерах, согласно А.—С. Грёслунд, демонстрируют тесную связь Бирки с Западной Европой.

0

30

Поскольку район распространения камерных гробниц, являлся, по существу, соседним с территорией расселения западно-поморских славян, не исключено, что он распространялся и в их среде. Разумеется, это не значит, что он не мог быть позаимствован и какой-то группой норманнов, но считать его специфически скандинавским нет никаких оснований. Утверждение Г. С. Лебедева, что погребения в срубах или камерах принадлежали исключительно королевской знати, убедительно отведено А.-С. Грёслунд на том основании, что в могильнике, находящейся в 12 км от Бирки, королевской усадьбы Адельзо, они не встречены вовсе. Исследовательница полагает, что камерные могилы, не имея местных прототипов, свидетельствуют о международном характере Бирки и принадлежали купцам, ведшим международную торговлю [98]. Наличие таких могил во многих торгово-ремесленных центрах Балтийского поморья, Поволховья и Поднепровья, кажется, подтверждает справедливость такого вывода.

     Следует отметить также, что срубные камерные гробницы имеют традиции и в Среднем Поднепровье. В них хоронили умерших здесь в скифское и сарматское время. Еще более показателен в определении места скандинавов в жизни Руси IX— Х вв. археологический материал. Скандинавские вещи встречаются во всех древнейших русских центрах, но ни о какой их многочисленности, как это часто можно прочитать в трудах западных историков и археологов, не может быть и речи. Если вычленить из круга северных по происхождению древностей финно-угорские и балтские находки, а также франкские мечи, то окажется, что собственно скандинавских вещей на Руси не так уж и много. В Киеве, например, при самом тщательном подсчете, их количество не превысит двух десятков предметов. Это скорлупообразные фибулы IX—Х вв. (всего 10), происходящие из южных районов Швеции: кольцевидные фибулы с длинной иглой — три; круглые фибулы с обычной иглой — три; витые браслеты — два, близкие готладским; несколько экземпляров наконечников ножен меча. К кругу скандинавских древностей обычно относят исследователи и стеклянные игральные шашки в виде усеченного конуса с верхом в виде полушара, широко бытовавшие в варяжской среде. Встречаются они и в Киеве. Еще X. Арбман на основании химического анализа полагал, что стеклянные игральные шашки происходили из прирейнских областей. Ю. Л. Щапова относит их производство к одному из средиземно-византийских центров. Из районов нижнего течения Рейна и Эльбы поступали на Русь стеклянные геммы, элипсоидные и кольцеобразные ребристые бусы.

0

31

Не более полутора-двух десятков скандинавских вещей обнаружено в Шестовице, где, учитывая дружинный характер поселения, их, казалось бы, должно быть особенно много. В. Гнездове скандинавские находки встречаются не чаще, чем западнославянские, восточные  или  западноевропейские. Аналогичное положение и в других старейших древнерусских центрах: везде скандинавские вещи составляют только небольшую долю из общего числа археологических находок IX—XI вв.

     Если обратиться к археологическим комплексам торгово-ремесленных центров Балтийского поморья, то окажется, что в них примерно в таком же соотношении встречаются вещи, происходящие из Руси. Серебреники Владимира и Ярослава найдены на Готланде, в Несбю (Норвегия), на западнославянских землях; сумки кожаные с лировидными пряжками известны в Бирке; лунницы серебряные с зернью встречены на Готланде (33 экз.) и в Норвегии (4 экз.); шиферные пряслица происходят из Бирки, Лунде, Сигтуны, Хайтхабу. В Сигтуне и на о-ве Готланд зафиксированы крестики с выемчатой эмалью, глиняные расписные яички, монетные гривны.

     Кроме перечисленных, в район Балтийского поморья поступали из Руси некоторые виды древнерусского вооружения, снаряжения верхового коня; вещи женского металлического убора; сданные бусы; бронзовые наременные бляшки и др. Исследовательница женского костюма в Бирке Инга Хег полагает, что хотя в целом он выдержан в северо-скандинавских традициях, отдельные его части (например, рубашки), имеют много аналогов в восточноевропейском (славянском) народном уборе. Некоторые виды драгоценных тканей импортировались в Бирку с Востока, Византии и Руси. В качестве восточноевропейского импорта исследовательница рассматривает и льняные ткани, которые в это время не производились в Скандинавии.

0

32

Kaк видим, анализ археологических материалов показывает, что во взаимоотношениях между Русью и южно-скандинавским регионом в IX—XI вв. имела место   определенная   паритетность. В пользу этого свидетельствует и тот факт, что стороны располагали на территории друг друга (прибегая к современной терминологии) торгпредствами. Торговый двор скандинавов с церковью св. Олафа находился в Новгороде, русские купцы обладали аналогичным торговым подворьем на о-ве Готланд. Археологически здесь выявлены фундаменты двух каменных древнерусских храмов.

     В исследовании вопросов взаимодействия Скандинавии и Киевской Руси главным является, пожалуй, даже и не количественная сторона дела. Греческое присутствие на Руси в это время ощущается еще меньше, чем норманнское, но влияние Византии на различные стороны ее жизни оказалось неизмеримо большим. Объясняется это, по-видимому, тем, что южная Скандинавия и Русь находились примерно на одном уровне социального и историко-культурного развития, в то время как Византия во всех отношениях стояла выше их на целый порядок. Культура Скандинавии для Руси (как, впрочем, и наоборот) не была социально престижной, а поэтому не могла получить сколько-нибудь заметного  развития. Практически ни одна из категорий ремесленных вещей, занесенных на Русь скандинавами, не стала образцом для подражания русских мастеров. Исключением являются предметы вооружения, но они имели в значительной мере международный характер.

     Таким образом, ни письменные, ни археологические источники не дают оснований видеть в варягах силу, оказавшую значительное влияние на ход общественно-политического и социально-экономического развития восточных славян. Приходя на Русь в небольшом количестве, варяги вливались в те общественные структуры, которые возникали и развивались до них и независимо от них.

0

33

Надеюсь взгляд политолога, на историю времен образования Руси,  Вас заинтересует.

Единство и борьба славян: исторические предпосылки

  10.06.2015                                                                                     Ростислав Ищенко

Ростислав Ищенко объясняет, как исторически обусловлены нынешние дезинтеграционные процессы между родственными славянскими народами, а также чем Россия мешает Соединенным Штатам, а Украина и Белоруссия — Европе.

Когда мы говорим, что русские, украинцы и белорусы – до сих пор один народ, правда, уже вплотную приблизившийся к реальному разделению на три родственных, но не обязательно братских, это – правда. Но это не значит, что мы должны забывать, что этот один народ на протяжении истории неоднократно проживал в разных государствах, причем зачастую все они были русскими государствами.

Государственные образования возникают, исчезают, расширяются и дробятся, в основном по причинам экономическим. По крайней мере, в отличие от неестественного насильственного уничтожения государственности вооруженным путем, эти причины отличаются естественным характером. И если приход очередного Атиллы, Чингисхана или ИГИЛ предсказать практически невозможно, то развитие и угасание экономических комплексов поддается корректному анализу и даже может корректироваться (желательно аккуратно, но бывает и грубо).

Сегодняшние небезуспешные попытки Запада уничтожить экономику Украины (то, что не удалось сделать при помощи соглашения об ассоциации, реализовывается в ходе гражданской войны), как раз и вызваны пониманием роли экономических связей в обеспечении государственного единства. Именно уничтожение украинской экономики, должно по мысли Запада, навеки сделать невозможным политическое взаимодействие Киева и Москвы в какой бы то ни было форме – без экономической интеграции нет и политической.

Ошибка Запада заключается только в том, что он не может предложить Украине другой интеграционный проект. Поэтому даже уничтожение украинской экономики под ноль всего лишь ставит перед киевской властью и руководимым ею населением вопрос выбора: либо восстанавливать экономическое взаимодействие с Россией, что в результате вновь приведет к политической интеграции, либо вымирать.

От Новгорода до Киева

Эта проблема родилась не сегодня. Еще Древняя Русь была разделена на четыре автономные экономические зоны – две крупные и две помельче.

Известно, что сформировалось древнерусское государство вдоль днепровского водного пути, бывшего одной из крупнейших торговых артерий Европы – путем "из варяг в греки" или "из грек в варяги" (кому как больше нравится, ибо путь действовал в обоих направлениях). Ключевыми центрами на этом пути были Новгород, Смоленск и Киев. Особое значение придавалось Новгороду и Киеву, контролировавшим соответственно северную и южную оконечности пути.

Поэтому уже со времени Святослава Игоревича в Новгороде сидел один из сыновей киевского князя. Значение города подтверждалось и тем, что именно правившие в Новгороде Владимир Святославович (Великий) и Ярослав Владимирович (Мудрый) вопреки династическим правам, настроению киевской знати и завещанию родителя последовательно (друг за другом) завладевали киевским столом.

Таким образом, экономика первого русского государства формировалась вокруг днепровской торговой артерии, а походы новгородцев на Сигтуну и Упсалу (древние столицы Швеции), а киевлян на Константинополь предпринимались не только и не столько с целью грабежа, но в основном с целью обеспечения торговых интересов (заключения выгодных для русских купцов и доминирующей в этой системе княжеской торговли торговых договоров).

Полоцкое княжество как альтернатива днепровскому пути

Однако уже во время первых киевских князей объединенного Древнерусского государства мы сталкиваемся с еще одним экономическим комплексом – княжеством Полоцким.

Княжество обеспечивало альтернативный днепровско-волховскому (киевско-новгородскому) торговому пути выход на Балтику через Западную Двину. Оно контролировалось князьями не из дома Рюрика. Очевидно в какой-то момент конкуренция Полоцка стала слишком досаждать киевско-новгородскому торговому комплексу. В результате город был взят и разорен так надежно, что через много лет его пришлось восстанавливать на новом месте, князь Рогволод убит, его дочь Рогнеда стала одной из жен тогда еще не христианина и не равноапостольного, а язычника и многоженца Владимира, ну а территория была присоединена к управлявшимся из Киева владениям дома Рюрика.

Однако, очевидно, торговый путь по Западной Двине был слишком важен для экономики данной территории, поскольку через некоторое время Владимир восстановил княжество, отправив туда своего сына от Рогнеды Изяслава, чем фактически восстановил местный княжеский дом, пользовавшийся с тех пор в рамках киевско-новгородской системы широкой автономией.

Полоцкие князья, как правило, враждовали с Новгородом как со своим торговым конкурентом и ориентировались на Литву. Вначале литовские племена, контролировавшие выходы на Балтику, находились в зависимости от полоцких князей. Затем Полоцкое княжение (уже раздробленное на уделы) стало первым (из русских земель) приобретением Великого княжества Литовского.

Княжество занимало территории современной северной и центральной Белоруссии, было населено русским народом, но его экономический комплекс был второстепенным ответвлением днепровского торгового пути. Главную роль здесь все-таки играл Великий Новгород, имевший, в отличие от полочан, самостоятельный выход на Балтику.

Когда современные белорусские историки возводят белорусскую государственность к полоцкому княжеству, это некорректно с этнической точки зрения, но вполне адекватно с точки зрения экономической.

Более того, экономические комплексы Полоцкого княжества и современной Белоруссии сравнимы в том смысле, что, являясь в значительной степени автономными, тем не менее испытывают критическую зависимость от экономики основного русского государства (в IX-X веках днепровской Руси, продлевавшей двинский торговый путь до Черного моря, а сегодня Российской Федерации, обеспечивающей рынок сбыта для товаров белоруской промышленности).

Критической является и военно-политическая зависимость региона от основного русского государства. После окончательного распада Древней Руси под ударами монголов Полоцкое княжество моментально попадает в зависимость от Литвы, а затем интегрируется в ее территорию (а позднее в состав Речи Посполитой). Вряд ли кто-то сомневается в том, что без военно-политической опоры на Россию сегодняшнее белорусское государство будет уничтожено Западом еще быстрее и эффективнее, чем Украина.

Кстати, необходимо отметить, что и эконмический комплекс той части древнерусского государства, из которого выросла современная Россия, сформировался как альтернатива днепровскому пути.

Волжский торговый путь

Третий торгово-экономический комплекс – княжество Ростово-Суздальское, ставшее в конце концов Великим княжеством Владимирским, начало оформляться при Владимире Святославовиче, а завершило при правнуке Ярослава Мудрого Юрии Долгоруком. Княжество возникло на колонизованных славянами угро-финских землях верховий Волги и изначально его экономический комплекс начал выстраиваться на основе волжского торгового пути.

Начиная с Юрия Долгорукого все Ростово-Суздальские и Владимирские князья совершали походы на Волжскую Булгарию, с тем, чтобы полностью открыть для себя торговый путь, очищенный в низовьях Волги от хазар еще Святославом Игоревичем.

По сути с этого момента начала формироваться торговая система, альтернативная киевско-новгородской. Однако у этих двух систем была одна точка пересечения – им был необходим Новгород, как точка выхода на Балтику. Юрий Долгорукий был также первым Ростово-Суздальским князем, который обеспечил союз своего княжества с Великим Новгородом. С этого момента и вплоть до 1478 года, когда Иван III Васильевич окончательно присоединил Новгород к московским владениям, князья Ростово-Суздальские, а затем Великие князья Владимирские старались, как прежде Великие Киевские князья, держать в Новгороде своего сына.

По сути падение значения Киева в конце XII – начале XIII века, выразившееся, в том числе и в отсутствии у Владимирских князей после Юрия Долгорукого интереса к борьбе за титул Великого князя Киевского было предопределено не только сокращением торгового значения хиревшей Византии (чья торговля перешла под контроль генуэзцев и венецианцев и которая в конце концов в 1204 году была захвачена крестоносцами), но и переориентацией Новгорода на волжский торговый путь, составлявший основу эконмического могущества Владимиро-Суздальского княжества.
Самостоятельная Галиция

Наконец, к началу XIII века оформляется еще один автономный экономический регион – княжество Галицко-Волынское. Его выделение было обусловлено тем, что Владимирские князья создали альтернативный киевскому экономический комплекс, включивший в свой состав ключевой для киевской торговли Новгород.

В этих условиях киевский великокняжеский стол стал достоянием смоленской ветви рюриковичей, которая, однако, в связи с укреплением в начале XIII века литовской государственности, не смогла обеспечить полноценное функционирование днепровско-двинского торгового пути, как альтернативы волжско-волховскому.

В результате экономическая, а с ней и политическая привлекательность Киева как центра консолидации Юго-Западной Руси снизилась.

Значительная часть подконтрольных ранее киевским князьям территорий перешла под контроль князей галицких и волынских. На этих землях (теперешней территории Западной Украины) сформировался самостоятельный торгово-экономический комплекс, ориентированный на Днестровский торговый путь, с выходом в устье Дуная и на транскарпатские сухопутные связи с Западной Европой через территории Польши и Венгрии.

Победы и поражения Московского государства

Таким образом, накануне монгольского вторжения динамично развивался только торгово-экономический комплекс, связанный с волжско-волховским водным путем. Быстрый рост экономики и доходов от торговли сделали владимирских князей сильнейшими и влиятельнейшими суверенами раздробленной Руси. Через 150 лет на базе этого комплекса начало формироваться, а к 1480 году окончательно оформилось Московское государство (будущая Великороссия).

Днепровский торговый путь стагнировал. Ослабевший Киев не мог надежно контролировать низовья Днепра. Византийская торговля была перехвачена венецианцами и генуэзцами, выходы на Балтику блокировались: на Севере владимирско-новгородским союзом, обеспечивавшим военно-политический зонтик волжско-волховского комплекса. На Северо-Западе Полоцким княжеством и Литвой, которые совместно контролировали все течение Западной Двины.

Наконец на Юго-Западе, галицко-волынские князья начали строить свое благополучие на карпатско-днестровско-дунайском комплексе, чьи экономические контакты все в большей степени замыкались на Западную Европу, а связи с другими русскими княжествами слабели. На короткое время, уже после того, как Северо-Восточная Русь была разорена монголами, галицкий князь Даниил Романович устанавливает контроль над Киевом. Однако бывшую общерусскую столицу он рассматривает исключительно как буфер, защищающий его родовые земли от потенциально опасной степи. В Киеве ставится гарнизон, но попытки интегрировать его в галицкий экономический комплекс не происходят.

Если мы присмотримся к границам указанных экономических комплексов, то обнаружим, что на основе волжско-волховского впоследствии сформировалась Великая Русь, контролировавшее полуавтономный двинский район, Полоцкое княжество стало предшественником Белой Руси, никуда не интегрированные, контролировавшие стагнирующую экономику устья Десны и среднего течения Днепра земли Киева и Чернигова в будущем превратились в Малую Русь. Ну а переориентировавшая свои связи на Западную Европу Галиция так с тех пор и не выпадала из цепких общеевропейских рук.

Один раз исторические обстоятельства сложились так, что русский народ мог реально создать два русских государства. К средине XIV века Великое княжество Литовско-Русское полностью контролировало днепровско-двинский торговый путь. Одновременно московско-новгородский союз, находившийся в вассальных отношениях по отношению к контролировавшей среднее и нижнее течение Волги Орде продолжал оставаться составной частью волжско-волховского торгового пути.

Не случайно первые князья и цари независимого от Орды русского государства, как и их предшественники князья Владимирские начали походы на Волгу, где вместо Волжской Булгарии образовалось Казанское ханство. Эти походы продолжались ровно до тех пор, пока при Иване Грозном вновь весь волжско-волховский торговый путь (от Астрахани до Новгорода) не оказался под одним военно-политическим контролем.

Заметим также, что сразу после этого царь начал войну не с Крымским ханством (последним осколком Орды), а с Ливонским орденом. А разгром Ордена повлек выступление против России Речи Посполитой, получившей, вместе с Великим княжеством Литовско-Русским и контроль над днепровско-двинским торговым путем. Победа Ивана Грозного и установление русского контроля над землями Ордена привело бы к отрезанию днепровско-двинского торгового пути от выхода к Балтике и быстрой переориентации всех бывших земель Древней Руси на царство Ивана Грозного.

Фактически победа в Ливонской войне обеспечила бы воссоединение Великой России не только с Малой и Белой, но заодно и с Литвой, лет на триста раньше.

Эхо истории

В принципе, сегодняшняя политико-географическая ситуация во многом повторяет ту, что существовала в период противостояния Москве вначале Великого княжества Литовско-Русского (как альтернативного русского государства), а затем Речи Посполитой (как альтернативной восточнославянской империи). Попытки Польши распространить свое влияние на Украину и Белоруссию ведут не просто к созданию политического санитарного кордона вдоль российских границ, но при минимально адекватной политике ЕС могли бы стимулировать создание на базе Польши, Белоруссии, Украины и трех прибалтийских карликов самодостаточной торгово-экономической системы, создающей финансово-экономическую базу под военно-политическое противостояние восточноевропейцев с Москвой.

Такие идеи мелькали в политическом пространстве в средине 90-х в виде предложений по расширению Вышеградской группы за счет славянских и балтийских республик распавшегося СССР (кроме России), а также в виде предложения о создании консолидированного пространства "Межморья" (в составе тех Польши, Украины, Белоруссии и Прибалтики).

Однако стремление восточноевропейцев войти в ЕС и евробюрократии к расширению Евросоюза похоронило эти идеи. С тех пор экономическая, а значит и политическая интеграция Украины и Белоруссии с Россией стала неизбежной, поскольку диктовалась потребностями экономики, не имевшей альтернативы. Вхождение же Украины и Белоруссии в российские интеграционные проекты делало неизбежным и расширение их влияния на Прибалтику.

Так происходит везде в мире: торгово-экономические комплексы, сложившиеся где-то еще до нашей эры, а где-то — в первые века нашей эры, если они не интегрированы полностью в одну военно-политическую систему, а разорваны между двумя и более, стремятся к объединению.

Таким образом, потеряв возможность интегрировать Украину и Белоруссию в свой торгово-экономический комплекс (так как его потенциальные составные части были разорваны между государствами-членами ЕС и странами, которые никогда таковыми не станут) Запад оказался перед необходимостью уничтожить экономику этих площадок, иначе, будучи интегрированными в российские проекты, они несли угрозу потери как минимум трех прибалтийских членов ЕС, либо же изменения Евросоюзом всей своей политики и перехода от партнерства с США к партнерству с Россией.

Так что, если для США, как для мирового гегемона, целью противостояния является уничтожение России, то для Европы, не способной выйти на естественные экономические рубежи, достаточно ликвидации Украины и Белоруссии. Впрочем, трудно не заметить, что в основном цели совпадают. Кроме того, как я отмечал вначале статьи, в отсутствии России Белоруссия не выстоит. Поэтому, решая проблему ликвидации или максимального ослабления и дробления российского государства, США решают для ЕС также украинскую и белорусскую проблемы.

Кстати, именно поэтому, Польша и Прибалтика традиционно стремящиеся, но оказывающиеся неспособными создать восточноевропейскую альтернативу России, всегда оказываются наиболее русофобски настроенными странами как нынешней, так и бывшей Европы. Не было ни одного нападения на Россию, в котором бы они не приняли участия. Их контингенты подчас участвовали в агрессии даже в условиях, когда сами страны не существовали.

Так что, как видим, и польская и прибалтийская русофобии и галицийский европоцентризм имеют, помимо традиционной политической и ментальной надстройки еще и вполне конкретный экономический базис, заложенный до монгольского нашествия. Но эти же экономические интересы определяют и неизбежность стремления Украины и Белоруссии к интеграции с Россией до тех пор, пока на их территориях живут люди. Тем более русские люди.

Ничего личного – бизнес

РИА Новости http://ria.ru/columns/20150610/10693000 … z3cjf0wMOz

0

34

Konstantinys2 написал(а):

Надеюсь взгляд политолога, на историю времен образования Руси,  Вас заинтересует.

Довольно известная интерпретация, но он связал ее с соврепменностью.

Я сама придерживаюсь концепции Гумилева.

0


Вы здесь » Россия - Запад » #ИСТОРИЯ И КУЛЬТУРА РОССИИ IX-XIV вв. » Спорные вопросы ранней истории Киевской Руси