Но в данном случае речь шла не об избрании императора, а об избрании Думы, пользующейся доверием последнего. Иначе говоря, это был не прямой, а косвенный плебисцит — крестьянство должно было продемонстрировать свою старую феодальную преданность легитимному монарху новым, буржуазным, «конституционным» способом.

И вот здесь произошел первый серьезный прокол в испытанном лозунге «царь и народ». Вчера еще темный патриархальный мужик избрал Думу без единого правого. Самыми правыми оказались октябристы, которых было всего 13. Примерно 60 депутатов принадлежали к фракциям «прогрессистского» типа, занимавшим позицию между октябристами и кадетами. Последние получили треть мандатов — 161. Фракция трудовиков вначале /15/ насчитывала 107 человек; потом она уменьшилась до 97, поскольку из нее выделились социал-демократы, образовав свою фракцию. Беспартийных было чуть больше — 100, и около 70 человек составляли так называемую фракцию автономистов, куда вошли поляки, литовцы, латыши, украинцы, мусульмане, объединившиеся на лозунге национальной автономии для областей, которые они представляли.
Иначе говоря, Дума оказалась наполовину левой, а ее центром стали кадеты с программой принудительного отчуждения — аграрного курса, отвергнутого царем. Это было первое противоречие. Второе оказалось еще более серьезным: трудовики, крестьяне, в свою очередь, отвергли кадетский законопроект и выдвинули свой собственный (проект 104-х), содержание которого сводилось к конфискации помещичьих земель и национализации всей земли.

В этой ситуации на политическую авансцену вышел П.А. Столыпин.

Восхождение по ступеням власти и программа П.А. Столыпина
Столыпин был назначен министром внутренних дел 26 апреля 1906 г. Депутаты I Думы были приняты царем, обратившимся к ним с речью в Зимнем дворце, на другой день — 27 апреля. Нет сомнения, что Столыпин получил свой пост именно под Думу в том смысле, что ему было доверено проложить политический курс в новых, совершенно непривычных для царизма исторических условиях — обеспечить сожительство дотоле ничем не стесненного самодержавия с «народным представительством». То, что Столыпин начал свой «конституционный» путь в ранге не главы правительства, а всего лишь министра внутренних дел, никого не обманывало. Во-первых, министерство, которое он возглавил, было ключевым, ибо именно оно определяло в первую очередь внутреннюю политику правительства; этот пост остался за ним и тогда, когда он сменил И.Л. Горемыкина на посту председателя Совета министров. Произошло это уже через 72 дня. И здесь судьбы I Думы и Столыпина оказались полностью взаимосвязаны. Ее роспуск и его назначение на пост премьера произошли день в день — 8 июля 1906 г. /16/

Служебный путь, проделанный Столыпиным в провинции, был совершенно ординарным, ничем не отличавшимся от карьеры других чиновников, ставших губернаторами. Столыпин происходил из древнего дворянского рода, который впервые упоминается в XVI в. Его дед Дмитрий дослужился до чина генерал-адъютанта. Сестра деда, Елизавета, вышла замуж за Арсеньева, а их дочь Мария — за Юрия Лермонтова, так что их сын, великий поэт М.Ю. Лермонтов, и будущий глава царского правительства происходили из одного рода.

В 1884 г. П.А. Столыпин в возрасте 22 лет окончил естественный факультет Петербургского университета и сразу поступил на службу в Министерство внутренних дел. Через два года перешел в ведомство земледелия и государственных имуществ, но затем снова вернулся, и на этот раз окончательно, в министерство, где начал служебный путь. Сперва он был назначен, ковенским /17/ уездным предводителем дворянства, а в 1899 г. — губернским в той же губернии (в Западном крае предводители дворянства не выбирались, а назначались правительством). В 1902 г. В.К. Плеве назначил его исправляющим должность гродненского губернатора. В 1903 г. Столыпин стал саратовским губернатором. Это было, безусловно, актом высокого доверия со стороны всесильного министра внутренних дел — пост слыл трудным, ибо губерния считалась «красной», и именно из Саратова Столыпин переехал в Петербург. Плеве его высоко ценил, считал настоящим хозяином, помещиком и дворянином. Губернатор был действительно образованным человеком, прекрасно владел тремя иностранными языками. Единственное, что ставил ему в вину министр, — это склонность «к фразе и позе»[3]. Но в Петербурге эта склонность на первых порах сослужила ему хорошую службу. Столыпин оказался хорошим оратором, а это весьма нужное качество для политического деятеля, имеющего дело с «народным представительством».

Это первое думское «мо» (mot) принесло Столыпину первые очки в правом и правительственном лагере и стало объектом /18/ последующих иронических, а позже, поскольку «ружье» так и осталось кремневым (новых законов дано не было), язвительных замечаний со стороны либералов и левых. Вторая речь, произнесенная 12 июня, также представляла собой ответ на запрос о помощи голодающим, но на этот раз она была вполне заурядной.

Дума оказалась в центре главных забот Столыпина. Ситуация была достаточно сложной. С одной стороны, стало очевидным, что правительству и помещикам с ней не ужиться: аграрная программа трудовиков ставила под вопрос само существование режима. С другой стороны, разгон Думы в условиях нового подъема революции мог привести к непредсказуемым последствиям. Логика вещей подсказывала, что надо выиграть время — держать курс на роспуск и в то же время выяснить возможности и шансы приемлемого соглашения с либералами, в которое, однако, «верхи» плохо верили. Столыпин относился к этой идее с явным предубеждением. Тем не менее вместе с министром иностранных дел А.П. Извольским он встретился 26 июня с П.Н. Милюковым, а на другой день — с Д.Н. Шиповым и Н.Н. Львовым. Параллельно аналогичные переговоры с тем же Милюковым (тайно в ресторане Кюба) провел Д.Ф. Трепов, который согласился даже на кадетское министерство. Но это было явно несерьезно, и Трепов сам это отлично понимал. «Верхи» не только выступили против крамольной затеи, но и потребовали немедленного роспуска «сборища революционеров», т. е. Думы. Николай II заверил своего взволнованного министра финансов В.Н. Коковцова, что никогда не совершит «этот скачок в неизвестность»[5], т. е. никогда не согласится на министерство, где председателем Совета министров будет председатель Думы С.А. Муромцев, министром внутренних дел — И.И. Петрункевич, а министром финансов — М.Я. Герценштейн (которого вскоре убили черносотенцы).

Имея уже в кармане указ о роспуске, Столыпин по телефону известил председателя Думы кадета С.А. Муромцева о своем намерении выступить в Думе в понедельник (9 июля), а в воскресенье Таврический дворец уже оцепили войска. Что ж, хитрость и обман в политической борьбе — явление совершенно заурядное.

Именно с этого момента начинается стремительный взлет Столыпина. Одновременно с роспуском I Думы он назначается председателем Совета министров (с сохранением портфеля министра внутренних дел). Взятый им курс в аграрном вопросе, жестокое подавление революции, вызывающе провокационные речи во II Думе с угрозами в адрес ее левой части в короткое время делают его кумиром всей контрреволюции, начиная от крайних правых и кончая октябристами. Престиж его при дворе, во влиятельнейших дворянских кругах, Государственном совете, в самом правительстве очень высок.

Особенно резко подскочили акции Столыпина после покушения, совершенного эсерами-максималистами 12 августа 1906 г. на даче на Аптекарском острове, где он жил вместе с семьей. Террористы бросили две мощные бомбы в приемной, где была масса людей. Погибло 27 человек, включая и самих покушавшихся, 32 человека было ранено. Столыпин не пострадал, так как задержался в кабинете на втором этаже. Были тяжело ранены его четырнадцатилетняя дочь и трехлетний сын. Реальным результатом этого жестокого и бессмысленного акта /20/ явилась быстрая и еще более жестокая ответная реакция власти.

Избирательная кампания проходила в обстановке грубого произвола и репрессий со стороны властей всех рангов. Сенатские «разъяснения» исключили из числа избирателей большие группы крестьян и рабочих. Преследовались левые выборщики, запрещались избирательные собрания, масса манипуляций была пущена в ход по части рассылки избирательных повесток, назначения дня и места выборов и т. д. Тем не менее итоги выборов, хотя они происходили уже в обстановке сильного спада революции, оказались для «верхов» еще более разочаровывающими. Левые фракции Думы в совокупности получили 222 мандата (43% общего числа избранных депутатов). Народники разных направлений — 157 мест (трудовики — 104, эсеры — 37, народные социалисты — 16). Социал-демократическая фракция насчитывала 65 депутатов. В то же время «центр» — (кадеты — потерял 80 мандатов. Одновременно усилилось и правое крыло — правые и октябристы заняли в Думе 54 места (10%).

Резкое ослабление кадетского «центра» и столь же явное усиление левого крыла уже говорило о том, что /21/ возможность соглашения между правительством и Думой стала еще более призрачной. Но если в I Думе Столыпин, памятуя об обстановке в стране, пытался хотя бы внешне демонстрировать лояльность и даже заинтересованность в сотрудничестве с «народным представительством», то теперь тон резко изменился. Премьер явно провоцировал Думу на открытые конфликты с правительством, приближая час ее разгона.

Концовка речи провоцировала левую часть Думы на резкие выступления, что и было достигнуто. Поднявшись на трибуну второй раз для ответа левым депутатам, Столыпин с неприкрытой угрозой заявил:

«Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у правительства, у власти паралич и воли и мысли, все они сводятся к двум словам: «руки вверх». На эти два слова, господа, правительство с полным спокойствием и сознанием своей правоты может ответичь только двумя словами: /22/ “не запугаете”[7].

Эти слова вызвали взрыв энтузиазма у сторонников премьера.

Спустя неделю, 13 марта, выступая по вопросу об отмене закона 19 августа 1906 г. о военно-полевых судах, Столыпин сформулировал свое политическое кредо весьма определенно и достаточно образно:

«Государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы для того, чтобы оградить себя от распада... Когда дом горит, господа, вы вламываетесь в чужие квартиры, ломаете двери, ломаете окна». В порядке самообороны правительство полномочно «приостанавливать все нормы права». Более того, «состояние необходимой обороны» дает не только право на применение любых репрессий, но и право подчинить государство «одной воле, произволу одного человека»[8].

Чтобы подчеркнуть генеральное значение набранного курса и твердую решимость претворить его в жизнь, Столыпин закончил свою речь фразой, которая, конечно, была заготовлена заранее:

«Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!»[9]

Из всех крылатых фраз Столыпина эта, как показало время, в его ораторском арсенале оказалась лучшей и наиболее политически эффектной. На этот раз он покорил сердца не только своих традиционных поклонников, но и авторов будущего знаменитого сборника «Вехи», появившегося в 1909 г. Струве свой восторг выразил демонстративно, вынеся в заглавие центральной статьи сборника «Patriotica» слова «Великая Россия».

Создание третьеиюньской системы
Ни у кого не было сомнений, что II Дума обречена. Искали только предлог и вскоре нашли. С помощью двух провокаторов, агентов охранки, Бродского и Шорниковой, было состряпано обвинение социал-демократической фракции II Думы в подготовке ею военного заговора. На этом основании Столыпин 1 июня потребовал немедленного отстранения от участия в заседаниях 55 депутатов социал-демократов и лишения 16 из них депутатской неприкосновенности, чтобы их можно было немедленно арестовать. Дума ответила на это требование созданием специальной комиссии под председательством кадета (и историка) А.А. Кизеветтера. Представленные правительством документы с первого же взгляда убеждали в подлоге и подтасовках. Это было очевидно не только для комиссии, но и для широкого общественного мнения. Факты, приведенные в прессе, не оставляли сомнения в том, что речь шла о полицейской провокации, санкционированной судебными властями.