Отдаю должное и кланяюсь Дмитрию Александровичу Пригову. Мало того что он с ясностью Устава караульной службы сформулировал кредо этого, как бы сказать... «страта» российского общества, Дмитрий Александрович интуитивно нашёл исчерпывающий образ этого страта, обратившись к рассказу Леонида Пантелеева «Честное слово».

И то верно: российская «интеллигенция» — последнее прибежище бездельных престарелых мальчиков и девочек, что до самой своей смерти играют в игрушечные войнушки и стоят в игрушечных караульчиках, охраняя воображаемые складики воображаемых ценностей от воображаемых противников, полагая при этом, что благодетельствуют своей доблестной службой человечество.

Один нюанс, однако. Не потому всё-таки похвалил Леонид Пантелеев своего 5-летнего героя, что тот пень — пнём охранял воображаемый склад от воображаемого противника. В стойкости 5-летнего мальчугана Пантелеев увидел надежду на то, что, когда мальчик станет взрослым, он не уйдёт с настоящего поста настоящего склада, который не мальчику уже, а мужчине придётся охранять по-настоящему.

В том и отличие ребёнка от взрослого. Для ребёнка достаточно имитации действия, соблюдения его формы. Хорошая имитация ребёнком взрослого поведения заслуживает всяческой похвалы. Но для взрослого-то важно существо дела.

Даже если труд человека — труд Сизифов — пусть так. Но по крайней мере и камень, и гора, на которую надлежит этот камень втаскивать, должны быть настоящими. Иначе это и не труд вовсе.

И, разумеется, не служение...

Так, может, российской интеллигенции пришло время взрослеть? Пора определяться, зачем она? Ради какого реального дела она пришла в этот мир? Интеллектуал не сотрудник небесного ОТК. «Испытывают» дискурсы дела, жизнь - не интеллектуалы.  И других испытателей не дано в принципе.

Пребывание в футляре — именно в футляре, даже не башне — из слоновой кости — не работа. Это уход от ответственности за себя, за своих детей, за страну.

Критика без реальной, конструктивной, разработанной в деталях альтернативы — не работа. Это глупость. Пошлая глупость остановившихся в своём интеллектуальном и нравственном развитии великовозрастных подготовишек.

Оппозиция — не кукиш в кармане, пришитом к белому фраку. Оппозиция — не безумная критика власти, за то, что она, такая-сякая, не обеспечила ещё всех здоровьем и богатством, не заставила учёных сделать вечный двигатель в габаритах «Жигулей», не отрастила волосы лысым и не оживила мёртвых.

Оппозиция — это теневой кабинет, готовый сегодня и сейчас взять власть в свои руки и ответить на ключевые вызовы времени лучше, чем это делает власть сегодняшняя.

Посему проблема для интеллектуала — вызовы, которые надлежит увидеть, встретить и найти способ ответа на них.

И всё-таки Америка выстояла. В том числе и благодаря американским интеллектуалам-гуманитариям, которые при поддержке власти приняли в марте 1930 года, всего через 5 месяцев после биржевого краха, Кодекс производства кинематографической продукции ( The Motion Picture Production Code of 1930), или Код Хейса ( Hays Code ).

Принятый документ начинался словами:

«Производители кинофильмов осознают высокое доверие, которое оказывается им людьми во всём мире, что сделало кино универсальной формой досуга. Они осознают свою ответственность перед публикой как из-за этого доверия, так и потому, что развлечения и искусство оказывают большое влияние на жизнь наций. Таким образом, они понимают, что кино, даже рассматриваемое просто как развлечение, без явной учебной или пропагандистской цели, непосредственно ответственно за духовный и моральный прогресс, за более высокий тип общественной жизни, за формирование правильного мышления. В ходе стремительного перехода от немого к звуковому кино они осознали необходимость и возможность подписания Соглашения, чтобы управлять производством звуковых фильмов и ещё раз подтвердить свою ответственность перед обществом».

Документ жёстко ограничивал способы демонстрации насилия, запрещал изображать преступления так, чтобы они могли быть воспроизведены, регламентировал любые проявления сексуальности, вплоть до танцевальных номеров и характера одежды и многое другое. И наконец, кодекс запрещал показывать любовные отношения между белыми и афроамериканцами.

А как же знаменитая «Первая поправка к Конституции», гарантирующая свободу слова и которую сегодня в России «демократы» суют в нос каждому, кто пытается остановить наркотически-порнографический беспредел «литераторов» ширяновского разлива или откровенную пропаганду чеченского сепаратизма, которые ведут некоторые псевдодемократические издания? Как вообще такой «антидемократический» кодекс мог быть принят, да ещё добровольно, да ещё работать десятилетия в демократической стране? Ведь, казалось бы, любой желающий пропихнуть на экран порнографию, или натуралистическую сцену убийства, или просто поведать о любви чёрного парня и белой девушки мог обратиться в суд и добиться признания кодекса незаконным? Какая уж тут демократия? Какая «свобода слова»? Полная победа «реакционных сил»! Однако в самой демократической стране мира антидемократический кодекс был принят и благополучно проработал до 1968 года.

Это ли не парадокс?

Нет парадокса. Здесь предельно чётко прослеживается, «цивилизационный», по выражению Лидии Шевцовой, разрыв между Россией и США. Причём цивилизационный разрыв прежде всего в части «цивилизованности» российской «интеллигенции» и её американского аналога — сообщества интеллектуалов-профессионалов.

Американские интеллектуалы в любой области — инженеры.