Во время своего пребывания в России Кюстин часто общался с послом Франции бароном де Барантом, который снабжал его достаточно широкой информацией. Записки самого Гийома–Проспера де Баранта «Заметки о России, 1835–1840» были написаны – или исправлены – после появления книги Кюстина и изданы в Париже в 1875 г.(2)  Часто мнение Баранта совпадает с мнением Кюстина, например, также как и в «России в 1839 году», он возмущается фарисейством официальной отмены смертной казни: «Отмена смертной казни в России – не что иное, как жестокое лицемерие. Кнутом палач может убить, а может и не убить, в зависимости от того, что ему прикажут»(3) . Разоблачает Барант и показную политику русского правительства в распространении общего образования. Николай I «был озабочен нежелательными последствиями, которые излишняя образованность приносит средним классам, порождая в них тщеславие, зависть, уничтожая всякую иерархию, рождая невостребованные способности и тем умножая гибельную праздность. «Следует, – говорил император, – учить каждого тому, чем он будет заниматься на уготованном ему поприще»(4) .

Но Барант не всегда соглашался с Кюстином, обращаясь к отношению русских к иностранцам, он утверждал, что враждебен Франции лишь император, дворяне же преклоняются перед французской культурой. Однако он отмечал с горечью, что русские, плененные французской культурой не желают вникать в трудности жизни Франции, ее проблемы: «Здесь, где читают только французскую литературу, но не могут и не хотят интересоваться нашими внутренними делами, много жалоб на бесплодность и упадок нашей словесности… Господин де Бальзак начинает приедаться, хотя стоял очень высоко. Пытаются читать «Жослена», но чтение дается с трудом»(5) . Религиозная поэма Ламартина «Жослен» действительно не приобрела в России популярность.

(продолжение)

В 1842 г. в Россию приехал известный французский литератор Виктор д’Арленкур. С 1801 г. он занимался политической деятельностью, был членом Госсовета, военным интендантом Испании, с 1814 г. спикером Госсовета нового правительства. Виконт д’Арленкур был поэтом, но большую известность приобрел как автор исторических хроник(9) . В России он был известен и в Петербурге его ждал успех, сам же д’Арленкур с большим удовольствием общался с русскими. Результатом этого стало его заключение, что «из русских очень трудно вытянуть то, что хочется узнать, в особенности если дело касается политики… не столько оттого, что там все проникнуто варварством и деспотизмом, сколько оттого, что там ничто не подвержено гласности и обсуждению. Там не комментируют, а исполняют. Там не критикуют, а почитают»(10) . Но все–таки поэт очень благосклонно отнесся к России. Его восхищали и Петр I, и Николай I, архитектура городов, здесь он нашел почти Францию, особенно при посещении театра: «Я испытал истинное чувство гордости и радости, когда войдя в театр, находящийся в пятистах лье от Парижа, внезапно очутился во французском зрительном зале, а передо мной на сцене французские актеры разыгрывали французские пьесы. «Франция вездесуща», – говорил я себе и отказывался верить, что меня отделяет от нее огромное расстояние»(11) . Охладила энтузиазм поэта только некрасивость русских женщин. Вышедшая в Париже за два месяца до книги Кюстина, книга д’Арленкура «Паломник». Полярная звезда «пропала в тени России в 1839 году». «Паломника» надолго забыли, но К. де Грев считает, что его незаслуженно недооценили(12) .

Затем Кюстином оказался побывавший в 1842 г. Ксавье Мармье. Профессор Реннского университета, специалист в области литературы скандинавских стран, он был переводчиком Державина, Пушкина, Гоголя. Его отчет о путешествии «Письма о России, Финляндии и Польше» вышел в свет в 1843 г.(13)

Следующие французские путешественники приезжали в нашу страну уже после появления «России в 1839 году». Так или иначе перед ними стояла задача поддержать Кюстина или опровергнуть его.

(продолжение)

В 1843 г. в Россию приехал О. де Бальзак. Он был дружен с Кюстином, высоко ценил его талант. Прочитав книгу Кюстина об Испании, писатель убеждал ее автора, что «посвятив подобное произведение каждой из европейских стран, он создаст собрание, единственное в своем роде и поистине бесценное»(19) . 5 марта 1840 г. Бальзак – вместе с Гюго и Ламартином – стал одним из первых слушателей фрагментов будущей «России в 1839 году». Сразу после этого он прервал все отношения с Кюстином, исключил из переиздания своей повести «Полковник Шабер» посвящение маркизу и сообщил Эвелине Ганской – романтические отношения с ней Бальзака известны – что «на улице Ларошфуко пишется страшная книга»(20) . Небольшая книга Бальзака «Письма о Киеве» была написана в 1847 г., но опубликована только в 1927(21) . Автор весьма сдержан в своих оценках России, о причинах такой сдержанности он говорит в начале книги – не быть вульгарным, иметь возможность вернуться в Россию. В целом Бальзак представляет нашу страну как весьма устойчивое, не поддающееся изменениям образование: «По одному слову царя вся эта империя могла бы перенестись из России в Европу, по возвращении все оказалось бы прежним»(22) . Во Франции книга Бальзака считается своеобразной отпиской. «Он не говорит всего!» – восклицает Клод де Грев(23) . Мишель Кадо называет книгу Бальзака «украинским миражом», по аналогу с обозначением творений просветителей о России «русским миражом»(24) .

21 июня 1858 г. в Россию приезжает известный и очень популярный у русских Александр Дюма. Приехав в Петербург, он посещает пригороды, Валаам. Дальше он едет в Москву, где тоже осматривает окрестности города, в том числе Троице–Сергиеву лавру. Позже его путь лежит через Елпатьевск, Калязино, Нижний Новгород, Казань, Астрахань, Царицын, Саратов и оканчивается путешествие на Кавказе. В феврале 1859 г. Дюма уезжает из России.

(продолжение)

Традиционно считается, что «Путевые впечатления» Дюма – благожелательная – или почти благожелательная – книга о России. Но все-таки основным стержнем его путешествия становится именно «Россия в 1839 году». Дюма не произносит имени Кюстина, но вступает в прямой диалог с ним. Рассуждая о нашей стране, он пишет: «Россия – это громадный фасад. А что за этим фасадом – никого не интересует. Тот кто силится заглянуть за фасад, напоминает кошку, которая впервые увидев себя в зеркале, ходит вокруг, надеясь найти за ним другую кошку». Дальше Дюма пишет: «Самое удивительное – в России, стране злоупотреблений, все, от императора до дворника, жаждут пресечь их. Все о них говорят, все о них знают, их обсуждают и сетуют на них… А злоупотребления шествуют с гордо поднятой головой». Сам Дюма считает, что его слова не добрые, но, подобно Кюстину, оправдывает их стремлением к искоренению русских пороков: «Если русские считают, что я плохо отзываюсь о России… они глубоко ошибаются. Так ребенок видит врага в медике, ставящем ему пиявки, или в дантисте, удаляющем больной зуб»(26) . Кюстин утверждал, что Россию стоит посетить ради того, чтобы увидеть белые ночи в Петербурге, Кремль при свете луны и Николая I. За невозможностью увидеть Николая I, Дюма более настойчиво будет требовать возможности полюбоваться Кремлем именно при лунном свете и большое внимание уделит петербургским белым ночам. Но проходя «по следам Кюстина», он далеко не всегда повторяет его видение. Так, описывая июньскую ночь, он – не впервые представляет, но впервые утверждает – некоторую потусторонность этого явления: «Ничто на свете не поможет представить вам июньскую ночь в Санкт–Петербурге… у здешнего света тот же самый оттенок, какой должен быть при хорошей погоде в царстве мертвых… но в душе нет смятения и тревоги… лишь освежающее душу молчание, радующий сердце покой, тишина, к которой все время прислушиваешься: не раздастся ли ангельское пение или глас Божий!»(27)

Дюма повторяет многие суждения Кюстина и никогда не опровергает их, и все–таки его книга не стала оскорблением для России. Вероятно, секрет этого заключен – в том числе – в юморе автора. Рассуждая о внешней сдержанности русских, Дюма пишет: «Несчастный народ! Не привычка ли к рабству приучила тебя молчать?» Русские, которых видит автор на прогулке «это даже не приведения, это призраки; сосредоточенно вышагивают они рядом или друг за дружкой, на лицах ни радости, ни печали, и ни слова, ни вольного жеста». И вот как автор объясняет невозможность сравнить русских с приведениями: «выходцы с того света, как вам известно, обычно ведут себя шумно: волочат цепи, гремят ими, стонут, переворачивают мебель, иные и разговаривают, а случается и произносят довольно длинные монологи, в свидетельство тому – тень отца Гамлета»(28) . Так мрачная катастрофичность Кюстина превращается у Дюма в зарисовку, даже забавную, одним из действующих лиц которой становится сам автор.

(продолжение)

В целом книга Дюма следует за описаниями его предшественников и современников в представлении России, но талант писателя, яркость описаний сделали его путешествие увлекательным приключением. Бесчисленные рассказы из русской истории не очень достоверны, но захватывают читателя. Россия Дюма видится страной и интересной, и поучительной.

Корбе увидел достоинство книги Дюма в том, что писатель «популяризовал идею России, которая отвечала бы нуждам огромного большинства»(33) . Клод де Грев считает, что достоинство книги Дюма в том, что не останавливаясь на политических или социальных проблемах России, он представил грандиозную панораму страны. Безусловным плюсом книги стал и юмор(34) .

В России значительный резонанс вызвало само известие о приезде Дюма. Об этом писали «Сын Отечества», «Санкт–Петербургские ведомости» и другие русские газеты и журналы. Пребывание Дюма в России описано в воспоминаниях И. И. Панаева, А. Я. Панаевой, Д. В. Григоровича, А. П. Оленина, писателей И. А. Салова, Н. Ф. Павлова, Н. М. Львова. Неодобрительно оценил шумиху вокруг Дюма А. И. Герцен(35) . Приезд Дюма описал С. Ю. Витте, бывший в то время ребенком, ажиотаж вокруг присутствия Дюма ему запомнился хорошо(36) .

Отклики на очерки Дюма о России, которые начали печататься в журнале «Монте–Кристо», последовали еще во время пребывания автора в России. Газеты и журналы были переполнены карикатурами о приключениях Дюма в России, его охоте вручную на медведя и т.д. Одним из характерных отзывов представляют Санкт–Петербургские Ведомости: в рассказах Дюма «истина до такой степени перемешана с ложью, действительные события с вымышленными, что краснеешь за автора», Дюма напустил «нового тумана в чужих краях относительно неведомой, но интересной России»(37) .

(продолжение)

В России Готье сразу обрел стойкую благодарность за свою книгу, ее всегда помнили, но какого–то громкого резонанса она не имела.

Итак, мемуары французских путешественников, побывавших в России вскоре после Кюстина, так или иначе были чаще всего продиктованы его книгой. Сила имен мемуаристов, а более всего – Бальзака, Дюма, Готье, известных и во Франции, и в России, смогла создать противовес враждебному образу «России в 1839 году». Не отрицая ни Кюстина, ни образа страны, нарисованного им, они представили ее живое изображение. Эта Россия была, возможно, экзотична, но не враждебна, и не так уж безнадежна, чтобы ее уничтожать.

Итогом первых двух третей XIX века стало включение образа России во внутреннюю структуру французского мироощущения. В этот период времени окончательно формулируется негативный, враждебный образ России. Этот образ становится доминирующим не только во Франции, но и во всей Западной Европе, в неизмененном виде он просуществовал до наших дней. Книга Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году» становится универсальным источником, с помощью которого западноевропейские страны постигают и объясняют любые явления и события в России, от глобальных до конкретных, от психологии сталинизма до событий, связанных с гибелью подводной лодки.

(продолжение)

1. «Между русскими и французами было сходство характеров и как бы инстинктивная симпатия», – писал участник Крымской войны Руссе. Цит. по: Corbet Ch. Op. cit. – P. 308.
2. Barant G.–P. de. Notes sur la Russie 1835–1840. – Paris, 1875.
3. Ibid. – P. 316.
4. Ibid. – P. 80.
5. Barant G.–P. de. Souvenirs. – Paris, 1896–1897. – T. 5. – P. 400.
6. Hommaire de Hell A. et X. Les Steppes de la mer Caspienne (La Caucase, la Crimée et la Russie méridionale). – Paris, 1843–1845.
7. Rohr J.–G. Un Missionnaire républicain en Russie. – Paris, 1852.
8. Mérimée H. Une année en Russie. Lettres à Saint–Mare girardin. – Paris, 1847.
9. Arlincourt V. de. Le Brasseur roi, chronique flamande du quatorzième siècle (1834); Double Règne, chronique du troisième siècle. (1835).
10. Arlincourt V. de. Le Pèlerin. L’Etoile polaire. – Paris, 1843. – T. 1. – P. 192.
11. Ibid. – P. 201.
12. Grève C. de. Op. cit. – P. 1230.
13. Marmier X. Lettres sur la Russie, la Finlande et la Pologne. – Paris, 1843.
14. Viardot L. Souvenirs de chasse. – Paris, 1859.
15. Viardot L. Les Musées d’Angleterre, de Belgique, de Hollande et de Russie. – Paris, 1852.
16. Saint–Julien Ch. De. Voyage pittoresque en Russie. – Paris, 1853.
17. Bourdier R. Voyage en Sibérie // Suivi d’op. cit.
18. Boucher de Crèvecoer de Perthes J. Voyage en Russie, retour par la Lituanie, la Pologne, la Sibérie, la Sax et le duché de Nassau, séjour à Wiesbade, en 1856. – Paris, 1859.
19. Balzac H. de. Correspondance. – Paris, 1967. – T. 3. – P. 425.
20. Мильчина В. А., Осповат А. Л. Комментарии // Кюстин А. де. Россия в 1839 году. – Т. 2. – С. 528.
21. Balzac H. de. Lettres sur Kiew // Oevres diverses. Т. III. – P., 1940. – P. 653–681.
22. Ibid. – P. 678.
23. Grève C. de. Op. cit. – P. 1232.

(продолжение)