«Для меня Россия – это Святая Русь»

Страница: 1

Сообщений 1 страница 4 из 4

Поделиться1Вс, 19 Июл 2015 11:45:35

Автор: Konstantinys2
Профессор
Откуда: Россия
Сообщений: 6642
Пол: Мужской
Уважение: +624
Последний визит:
Чт, 11 Апр 2024 02:12:20

«Для меня Россия – это Святая Русь»

Беседа с православным англичанином Джеймсом Эвансом

Священник Георгий Максимов

Мы продолжаем знакомить наших читателей с программой телеканала «Спас» «Мой путь к Богу», в которой священник Георгий Максимов встречается с людьми, обратившимися в Православие из разных неправославных конфессий. О том, почему он предпочитает жить в России, а не в Англии, что дает ему пение в православном храме, с чего началось его приобщение к Православию, рассказывает сегодняшний гость отца Георгия Джеймс Эванс, православный англичанин.

Священник Георгий Максимов: Здравствуйте. В эфире передача «Мой путь к Богу». Сегодня у нас в студии гость с туманного Альбиона. Джеймс, пожалуйста, расскажите о себе.

Джеймс Эванс: Я родился в Лондоне, в католической семье. Потом жил в городе Шольсбери – это в трех часах езды от Лондона. Учился в англиканской школе, поскольку там образование более качественное, чем в католической. Англиканская служба мало отличается от католической. Богослужение было довольно красивым, и я вместе со школьным хором пел на службах, но не причащался у англикан, причащался только в католическом храме.

У меня все дедушки и бабушки из Шотландии, Ирландии, Уэльса – кельтского происхождения.

Итак, я вырос в Шольсбери, и после школы поступил в Оксфорд. Еще когда я был в школе в Шольсбери, я сдал экзамен по латыни на год раньше срока, и мне предложили выбрать другой предмет. Я выбрал информатику, но мне не дали место на этот курс, а дали место на курс русского языка. Я был расстроен и начал учиться без удовольствия. Но через пару месяцев нам сказали, что в этом году впервые предлагается школьный обмен – можно будет поехать в Россию. Мне было 16 лет, шел 1989 год, и вот, на летних каникулах я приехал в Россию. И это всё для меня изменило, определив дальнейший путь моей жизни. Поскольку, вернувшись в Англию, я понял, что без России не смогу жить. Я убедил директора школы дать мне возможность учиться русскому языку и литературе персонально. И он сделал исключение, дал мне личных учителей. И потом в университете в Оксфорде я продолжал заниматься русским. Не потому, что я чувствовал призвание быть лингвистом, а потому, что я знал: меня Россия как будто зовет. Не знаю почему, но было такое ощущение, что без России жить не буду. Примерно вот так всё это началось.

Отец Георгий: С одной стороны, для вас открылась русская культура благодаря знакомству с русским языком, с другой стороны, вы лично посетили Россию, тогда еще советскую, увидели ее быт, людей. Было ли что-то, что вас особенно впечатлило?

«Впечатлила не столько русская культура – впечатлил совершенно другой взгляд на жизнь »

Джеймс Эванс: Знакомство с русской культурой началось для меня с Лермонтова. Помню, я, еще только год занимаясь русским языком, зная не более ста слов, начал читать по программе роман «Герой нашего времени». А что впечатлило, когда я приехал в Россию? Не столько культура, как, например, музеи, искусство, – впечатлил совершенно другой взгляд на жизнь.

По тому обмену еще в советское время к нам приехала группа из Советского Союза. Моя школа имеет пятивековую историю. Ее основал король Эдуард VI, сын Генриха VIII. Приехала группа советских детей – и они нарушили все правила. И они это делали как уважаемые гости. В моем кабинете мы пили советское шампанское, у нас был очень хороший гитарист – один из гостей, который пел русские песни, и «Битлз» тоже пел, и они даже, по-моему, курили. Это было настолько шокирующе. После этого мальчики в моей школе смотрели на меня другими глазами. Они поняли: это что-то за пределами их уразумения.

Быть в России для меня – это как будто дышать другим воздухом, здесь другие отношения. У меня были сложные отношения с детьми в Англии, не знаю почему. А вот с этими русскими друзьями я почему-то сразу почувствовал себя как родной человек. С ними было так легко. Совершенно другие отношения. И это было настолько приятно. Очень трудно объяснить. Какое-то другое самоощущение, какой-то другой образ жизни. Что-то изменилось внутри меня после первого приезда сюда. Но в это время я был еще далек от Православия.

Отец Георгий: А как произошло ваше знакомство с Православием?

Джеймс Эванс: У меня был второй школьный обмен. Уже с другом Филиппом. И Филипп через некоторое время стал отцом Филиппом по благословению владыки Антония Сурожского. Мы были вместе в православном храме в Лондоне. Мы с Филиппом даже не заметили, что это владыка Антоний. Он так спокойно ходил в храме, подошел к нам и начал разговаривать. А потом через минуту Филипп понял, с кем он общается, и был потрясен. Я особо не знал, с кем я разговариваю. Потом я приехал в Россию, и каждый раз Филипп, который уже был чтецом в храме, приглашал меня на службы. И я стоял с прямой спиной, поскольку чувствовал себя неловко, не хотел кланяться. Здесь, в России, наверное, не понимают этого, но в Англии и вообще на Западе люди очень боятся показать, что они слишком благочестивые. Они не хотят перекреститься не потому, что они не почитают крест, а потому, что они не хотят привлекать внимание к своему внутреннему состоянию. Они стесняются этого. Имея такое воспитание, я чувствовал себя неловко в православном храме. Но поскольку меня Филипп приглашал, я не отказывался. Прихожу, стою два часа, спина уже окаменела или одеревенела, и очень больно. И служба впечатляет, красиво. Но мне трудно. Мне тяжело так стоять. И еще чувство, что это не мой мир, многое еще непонятно мне. Но это уже был первый шаг.

Однажды священник пригласил меня в алтарь. И это была большая честь. Я стоял в страхе, с большими глазами – чувствовал, что это очень важно. Наверное, он предчувствовал, что я в будущем приду к Православию, может быть, поэтому он меня и пригласил. Но это было что-то незабываемое.

Отец Георгий: А как, собственно, состоялось ваше обращение в Православие? Было ли это через сердце или через разум? Что здесь сыграло большую роль?

«Мой духовный путь связан с пением »

Джеймс Эванс: Мой духовный путь связан с пением. Я упоминал, что пел в детстве, но повзрослев, перестал петь. И до сих пор в Англии особо не пою. Как будто мне там не нужно петь. А здесь, в России, я начал петь, даже не знаю почему. Как будто я здесь другой человек.

Жена моего первого друга по обмену Оля учила меня оперному пению. Это было в школе оперного пения, и потом я сдавал экзамен, на котором присутствовали гости. И вот среди гостей был регент моего нынешнего храма – Василий Петрович. И в конце экзамена он подошел ко мне и пригласил петь у него в храме Троицы в Листах. Я помню такое ощущение: маленькая тихая улыбка в сердце. Это очень тихо, очень спокойно. Но это улыбка. И это ощущение, как сердце очень тихо говорит: «Да». Я не помню, что конкретно я ему ответил. Наверное, что приду. Но я знал, что сто процентов приду на службу. И в то же воскресенье пришел и начал петь. Это было где-то в начале Великого поста, уже лет 12 назад. На клиросе узнали, что я католик, но разрешили петь. И я как-то еще ни о чем не думал, просто знал, что очень красиво петь на этой службе. И я знал, что хочу петь больше и больше. А уже к концу Великого поста, не помню, как это произошло, но мы с Василием Петровичем уже обсуждали вопрос, как мне присоединиться к Православию. И отец Амвросий меня миропомазал в Великую субботу, а на Пасху я уже православный человек. Хотя, конечно, это было только начало. Кто-то приходит через разум, а у меня это случилось через пение. Не могу объяснить, почему так. Но мне это было важно – петь.

Я помню, как думал: «Здесь хорошо петь, но это только два раза, максимум три раза в неделю». А мне было мало. И в другие дни я ходил в другой храм, где была ранняя служба. А через несколько месяцев поменялся настоятель нашего храма, и новый настоятель решил, что у нас будет ежедневная служба. И опять у меня как будто что-то улыбается внутри, как будто я знал. И как только начинается ежедневная служба – я начинаю петь каждое утро. И так начинается моя жизнь: я встаю с трудом, но если бы не было пения, я бы вообще не встал, – но встаю, иду на службу. И мое развитие духовное связано с тем, что я ежедневно пою. И понемножку начинаю пропитываться богослужением.

«Кругом суета, а в храме тихо, мы поем. И так по всей России служат. И так уже сотни или тысячи лет происходит. И я участвую в этом »

В этом, мне кажется, важная разница между протестантами и православными. Протестант – он полностью в уме. Как мне кажется, они очень много изучают, много могут сказать. А вот здесь, в Православии, я могу просто быть на службе и участвовать в этом таинстве и пропитываться им. И это как погружаться в теплую воду, это нечто, что полностью умом я не понимаю. Я не понимаю, что здесь происходит, но на своем маленьком уровне я участвую в этом. И я знаю, что это имеет значение. И могу сказать, какое именно значение. Я знаю, что вот, я пою в храме, хотя я маленький человек и плоховато пою, но здесь, в центре Москвы, есть это богослужение, а вокруг суета: машины проносятся, люди спешат на работу. А мы здесь тихо, спокойно поем. И так по всей России служат. И так уже сотни или тысячи лет происходит, и я участвую в этом. И это красиво, и это то, что мне нужно. Потому что без этого служения я полностью погрязну в суете.

Отец Георгий: Когда я беседовал с людьми из разных западных стран, которые пришли к Православию, некоторые из них говорили, что в их пути был особый этап. А именно: поначалу они воспринимали, что, приходя в Православие, они приходят хотя и в очень красивую, в истинную, но все-таки немножко чужую для них традицию, в которой многое непривычно и непонятно. Второй момент: многие отмечали, что позднее они осознавали: это, собственно говоря, не что-то для них совсем чуждое, а это та же вера, которую их предки когда-то давно исповедовали, когда были членами единой Церкви до отпадения Рима от Православия. И, собственно, древние святые их мест и древняя история их народа тоже являются частью истории Православной Церкви. Переживали ли вы что-то такое? Или же для вас Православие в большей степени ассоциируется с русским миром?

«В католических в храмах служба начинается – все сидят, потом надо встать, потом сесть, потом снова стоять, потом сидеть… »

Джеймс Эванс: В моем случае наоборот: я чувствую отчуждение от того, что знаю с детства в Англии. Поскольку там в католическом богослужении произошли большие изменения. Наверняка вы это лучше меня знаете – это случилось где-то в 1960-е годы, когда служба перешла с латинского языка на местный. С одной стороны, это было правильное решение. Многим людям, наверное, это помогло: служба стала более доступной. С другой стороны, богослужение стало мелким, урезанным. Там скамейки в храмах, служба начинается – все сидят, потом надо встать, потом сесть, потом снова стоять, потом сидеть, потом стоять на коленях. И всё это в течение короткой службы на протяжении где-то сорока минут… Если человек хочет спокойно общаться с Богом – это трудно, потому что постоянно происходит такое движение. Это может даже немножко раздражать. Меня не то чтобы раздражало, но, наверное, уже заранее внутри меня всё было готово к более спокойной, более глубокой службе, как у нас здесь в Православии, в России.

«Для меня жить в России – это уже первый шаг к спасению »

И вот, поскольку я пришел к Православию через Россию, то первый этап для меня – знакомство с Россией. Было ощущение, как будто что-то физически изменилось внутри меня. Но это только первый этап, преддверие. А потом второй этап начался, когда Василий Петрович пригласил меня идти глубже, идти дальше. И вот когда у меня была та внутренняя улыбка в ответ на его слова, ощущение «надо же!» – это было ощущение, что я иду уже во внутренний круг России. Для меня Православие связано с Россией. Может, это покажется кому-то неправильным, но для меня Россия – это Святая Русь. У меня такое ощущение, что для меня жить в России – это уже первый этап к спасению. Про других людей не могу ничего сказать, а для меня это так. И поэтому, входя в Православие, я не чувствовал себя чуждым этому, поскольку я уже чувствовал, что Россия для меня как будто родная мать. И если она как родная мать – это не значит, что я люблю всё, что вижу в России, но… Она как будто говорит: «Хорошо, Джеймс, иди ко мне». Поэтому, когда я начал бывать на службе, для меня это воспринималось как что-то естественное. А потом, когда я начал служить в Оптиной пустыни, где детский лагерь (я пою там на клиросе), то это был как будто еще один шаг внутрь, еще один круг. Как матрешка – с каждым разом продвигаемся глубже.

Отец Георгий: А как отнеслись ваши родные к тому, что вы, во-первых, переехали в Россию, а во-вторых, стали православным?

Джеймс Эванс: Для родителей трудно, когда сын уезжает жить в другой стране. Но они открыто смотрят на жизнь. Они понимают, что если я это делаю, то это не от легкомысленности.

И еще: католики, на самом деле, немножко не понимают вот чего. Католики считают, что они как будто родные братья Православию. Они считают, что всякие протестанты – это еретики. Но они более спокойно смотрят на Православие, чем Православие смотрит на католиков. Я говорю про обычных людей. Я не говорю, что они правильно понимают ситуацию, но так они смотрят. Как смотрят священники – это другое дело.

В этом плане маме очень спокойно. Тем более что она знает, что я пою. И конечно, ей хорошо от того, что ее сын близко к Богу. Это то, чего она всегда хотела. Но в Англии это как-то не очень получилось. А вот в Православии эта близость осуществилась. И она растет, когда я живу здесь, в России, и пою в храме.

Отец Георгий: Мама приезжала к вам в Россию, была ли на ваших службах?

Джеймс Эванс: Нет, она приезжала только один раз, и это было до того, как я стал православным. Похоже, что моим родителям Россия не стала близка в душе. Это странно, потому что я к ней близок. Но Россия не для всех. Мама была со мной один раз – я ее пригласил на греческую православную службу в Англии, недалеко от ее дома. Но там маленькая община, мало людей. Ей спокойно в ее католическом храме, поэтому она остается там. Но я думаю, что она уважает мое решение. Может быть, у нее есть какие-то небольшие негативные ощущения из-за того, что я оставил католицизм, но она никогда не ссорилась со мной из-за этого.

Отец Георгий: Джеймс, довольно много людей из России уехали на Запад, и в Англию в том числе, особенно в 1990-е, когда был кризис. И многие ехали на Запад с открытыми глазами, ожидая, что увидят там некую продвинутую цивилизацию, особенно высокую культуру. Кто-то там, возможно, находил то, что искал, кто-то разочаровывался, а кто-то даже возвращался. Но, конечно, такое движение из России на Запад было. А вы, получается, двигались в обратном направлении. И я хотел спросить у вас: при сравнении того, что вы видели в Англии, с тем, что вы видите в России, что больше всего отличает нас по менталитету?

«Начинаешь смотреть другим взглядом и думать: “Такое ощущение, что это на Западе что-то не так” »

Джеймс Эванс: Я помню, как к нам приехала в 1989 году та группа школьников. Они приехали из Советского Союза и большими глазами смотрели, какие в провинциальном английском городе полные полки техники в магазине. Я приехал в Россию в том же году и увидел пустые полки. Поэтому я чувствовал себя пришедшим из мира, где внешне всё было. Мы считали, что мы всё правильно делаем, что у нас есть превосходство, наверное, не только экономическое, а и в чем-то большем. Трудно не впасть в эту прелесть, когда у тебя вроде бы всё получается. А еще тут в 1990-х годах был расцвет коррупции. И вот поначалу у меня было это ощущение, что я из страны демократии, что мы всё как-то правильно делаем, а здесь коррупция… А потом начинаешь смотреть другим взглядом и думать: «Такое ощущение, что это на Западе что-то не так. Что-то немножко не так в Англии, в Америке. Хотя здесь тоже что-то немножко не так, в России, но что-то безумно красиво. Определить, что это, – очень трудно».

Поделюсь своим самым ярким впечатлением. Я уже несколько лет в Оптиной пустыни летом участвую в детском лагере и пою на клиросе. И мне так резко бросается в глаза контраст: в Англии до сих пор стоят голыми стены монастырей, которые закрыл Генрих VIII в 1540-х годах по всяким ложным причинам, убил всех, кто не хотел подчиниться, аббатов, настоятелей монастырей. И эти стены до сих пор стоят заброшенные. В России закончился коммунизм – и сразу идет процесс восстановления духовной жизни. Я не могу оценить, хорошо ли, правильно ли, но я вижу: процесс идет, я вижу восстановление. И я чувствовал дух средневековья. Не в плохом смысле, а в смысле преемства. Так в России, в Оптиной. А в Англии что? Ну, там есть какие-то места, где маленькие общины есть, монастыри. Но в общем-то Англия стала страной без этого. Вот Наполеон называет англичан «shopkeepers» – «народ продавцов». Как будто в Англии стало что-то отсутствовать. И действительно чувствуешь: что-то отсутствует. И почему до сих пор Англия не может начать восстанавливать свою естественную духовную жизнь? Не все люди должны жить в миру. Я сам не монах, хотя живу довольно простой жизнью, но я живу в миру. Но странно, что до сих пор в Англии никто не восстановил те монастыри. Она пока не разобралась со своим прошлым. А Россия, хотя имеет много проблем, как будто снова соединила вот эти порванные нити – значит, что-то у нас в России получается.

Отец Георгий: Вы напомнили мне один случай, произошедший, когда я впервые оказался в католической стране, в Австрии. Я приехал по приглашению католической стороны – это была небольшая конференция, где православные излагали православный взгляд на вопросы, а католики – католический. Мы были у них в гостях, они были принимающей стороной, и в первый же вечер они повезли нас в ресторан, который находился в помещении бывшего монастыря. Я был шокирован. Это было больше десяти лет назад, и у нас в то время тоже можно было найти бывшие храмы, бывшие монастыри, еще не переданные Церкви. У нас таких оставалось очень немного, и мы их воспринимали как нашу боль: святое место в поругании, и мы еще не смогли добиться его возвращения и восстановления. И если бы ко мне приехали гости из католического мира – мне бы даже в голову не пришло повести их в бывший храм, чтобы там поесть. Фактически эти бывшие храмы, которые перестали быть храмами, бывшие монастыри, в которых исчезла жизнь, – это символ упадка, символ народной ошибки. А с их стороны это воспринималось как что-то нормальное. И это одна из тех вещей, которые мне трудно понять в западном осознании, – то, что, не имея того болезненного опыта, который был здесь, в России, когда у нас насильственно обрывались все связи с прошлым, люди Запада сами утратили свое прошлое и даже не переживают об этом.

«И в Оксфорде, где я учился, церковь стала баром. Англия потеряла свою связь со святостью »

Джеймс Эванс: Да, и в Оксфорде, где я учился, церковь стала баром. И некоторые маленькие деревенские церкви превратили в дома. Англия потеряла свою связь со святостью. Только Православие в Англии еще хранит эту связь. Это небольшая часть духовной жизни в Англии. Маленькая, не знаю, может быть, 1% по количеству людей. Но они почитают английских святых. Их много, тысячи. И вот эти святые места – святые источники, места, где святые жили, места паломничества – именно православные больше всего почитают. А остальные – и протестанты, и католики – пошли по другому пути. И это совсем другой мир, совсем другое мировоззрение. Им очень трудно понять, как мы живем в России. Когда я живу в Англии, мне очень сложно. Потому что они настолько убеждены, что вот эта их бездуховная реальность – объективная реальность и это всё, что есть. Ну, они знают, что есть Бог, но это, собственно, всё.

«В Православии нет прошлого и будущего, тут, когда служим, – только сейчас. И Сам Иисус Христос с нами, рядом »

А Россия все-таки не потеряла понимания, что на богослужении, где мы служим, все святые, все мученики России служат с нами. У нас нет прошлого и будущего, у нас, когда служим, – только сейчас. И Сам Иисус Христос с нами, рядом. А если начать рационализировать это, то встанешь на ложный путь. Потому что это Таинство. И в России, мне кажется, довольно спокойно принимается это Таинство. И я уже не понимаю: а как можно жить на Западе? Я думаю, что у них это как своего рода болезнь. Надеюсь, пройдет. Здесь, наверное, Россия помогает. Она сохраняет связь с прошлым, которую потерял Запад.

Отец Георгий: Дай Бог, чтобы и на Западе началось духовное возрождение. Я верю, что Господь имеет замысел о всех народах, и я надеюсь и желаю, чтобы и на Западе люди для себя всё более и более открывали сокровищницу Православия, потому что эта сокровищница не только для России, или Греции, или Сербии – она открыта для любого, кто ищет Истину.

С Джеймсом Эвансом
беседовал священник Георгий Максимов

17 июля 2015 года

http://www.pravoslavie.ru/put/80705.htm

Поделиться2Вт, 8 Сен 2015 19:24:25

Автор: Björn
Школьник
Сообщений: 4
Уважение: 0
Последний визит:
Вт, 8 Сен 2015 19:36:34

«Протестант – он полностью в уме». Короткая фраза, показывающая, что случилось с англичанином в России... :crazyfun:

Поделиться3Вт, 22 Сен 2015 14:39:04

Автор: Konstantinys2
Профессор
Откуда: Россия
Сообщений: 6642
Пол: Мужской
Уважение: +624
Последний визит:
Чт, 11 Апр 2024 02:12:20

«МЫ ХОДИМ ЗДЕСЬ, КАК ПО ЗЕМЛЕ СОДОМА И ГОМОРРЫ»
Протоиерей Виталий Бабушин о Швеции и Шведской церкви
Аркадий Рябиченко

Часть 1. Протоиерей Виталий Бабушин о Православии в Швеции, Сергиевском приходе и миссии в стране викингов

– Отец Виталий, Анна Новгородская, дочь шведского конунга Олофа Щётконунга, вышла замуж за Ярослава Мудрого и в конце жизни приняла монашество. Княгиня прославлена Православной Церковью в лике святых. Правда, что святую Анну Новгородскую шведские православные считают своей покровительницей?

– Анна Новгородская исторически с полным правом может называться покровительницей и молитвенницей о судьбах Православия в Швеции. Наверное, не будет исключением и покровитель стокгольмского прихода преподобный Сергий Радонежский, вместе с явленной в Швеции и в России Стокгольмской иконой Божией Матери.

О существовании такой иконы знают немногие из наших православных братьев в Швеции. Это извод Тихвинской иконы; Стокгольмская икона чудесным образом пришла из Швеции в Россию, а после большевистского переворота ее следы затерялись.

В конце XVII века русские торговые люди, гостившие в Швеции, выкупили икону у протестантов. Об этом повествуется в сказании о Стокгольмской иконе Божией Матери, напечатанном в дореволюционном журнале «Отдых паломника». Празднование происходит по традиции 26 ноября – в день торжественной встречи иконы в Тихвинском монастыре.

– Получается, что икона Божией Матери «Стокгольмская» – это список с Тихвинского образа?

– Да. Это извод «зело чудного письма». Торговым людям из Новгорода, которые увидели икону у одного из шведов в Стокгольме, она настолько запала в душу, что они решили выкупить ее у шведа-протестанта. Тот долго не соглашался, но не смог устоять перед предложенной большой денежной суммой.

У нас в храме, так же как в Преображенском приходе Константинопольского Патриархата, есть список с этой иконы. Наш список – современный, ему примерно 15 лет. Эту большую икону в византийском стиле написал один из благочестивых христиан, наш прихожанин, уехавший затем из Швеции. Подлинный образ Стокгольмской иконы Божией Матери был размером с ладонь.

– Судя по украшениям, размещенным в киоте иконы, были зафиксированы какие-то чудеса?

– Никаких особых сверхъестественных чудес я назвать пока не могу. Благочестивые прихожане в благодарность Божией Матери за разрешение каких-то трудных жизненных ситуаций приносили дорогие для них вещи. Это драгоценные предметы: обручальные кольца, крестики; находясь в киоте иконы, они свидетельствуют о благодарности людей Божией Матери за Ее помощь.

– На шведском острове Готланд в подвале ресторанчика есть филиал музея – фундамент выстроенного в XIII веке новгородскими купцами православного храма. Служите ли вы там панихиды?

– Это частная территория, и потому есть определенные трудности с посещением этих мест, по крайней мере нас никто не приглашал совершать там священнодействия.

Я думаю, что, возможно, в перспективе предстоит некий диалог с представителями Шведской церкви о наших древних памятниках, сохранившихся на Готланде как память русско-шведских отношений.

Подсобное помещение протестантской церкви, часть которого занимает Сергиевский приход. Ведется сбор средств на строительство (приобретение) полноценного церковного здания. Фото автора
Подсобное помещение протестантской церкви, часть которого занимает Сергиевский приход. Ведется сбор средств на строительство (приобретение) полноценного церковного здания. Фото автора

– Отец Виталий, но ведь в 2005 году Русская Православная Церковь приняла решение о разрыве отношений со Шведской церковью в связи с учреждением в ней официального обряда благословения однополых пар…

– Этим разрывом Русская Православная Церковь поставила четкий акцент на том, что собой представляет нынешняя Шведская церковь. Другими словами, мы заявили шведам: «Пока вы еще сохраняли какую-то христианскую идентичность, мы могли иметь с вами какие-то точки соприкосновения: обсуждать общехристианские темы, дискутировать, участвовать в культурных и социальных проектах. Но вы ввели в быт своей церкви совершенно противные христианскому образу жизни вещи – однополые “браки”, участие в гей-парадах. С нашей точки зрения, Священное Писание перестало для вас быть авторитетом; для вашей организации Бог уже не авторитет, поскольку можно свободно в угоду своим страстям искажать Его Божественное Откровение. Всё, что было христианским в вашей церкви, перестало быть таковым».

Этот разрыв как бы констатирует тот факт, что, как Церковь, мы можем иметь дело только с Церковью, которой, на наш взгляд, Шведская церковь уже не является.

Шведские протестанты уже разрабатывают гендерную формулу Крещения, в которой не будет имен Отца, Сына и Святого Духа

Исключительным случаем в наших отношениях является разве что святое Крещение. Пока протестанты совершают его во имя Пресвятой Троицы: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа», мы можем принимать их в Православие через таинство миропомазания. Однако на деле протестанты сами требуют при переходе в Православие совершить над ними полный чин святого Крещения по восточному обряду. Говорю это к тому, что слышал недавно о том, что шведские протестанты разрабатывают особую гендерную формулу Крещения, в которой не будет Божественных имен Отца, Сына и Святого Духа. Боюсь, что после такого нововведения Крещение шведов при их переходе в Православие станет естественным условием.

Однако если Шведская церковь попросит нашего участия в каких-нибудь форумах, то, я думаю, было бы неправильным не поделиться с ними своим мнением.

– Как вообще обстоят дела с духовной жизнью обычных шведов? В передаче шведского телевидения «Из Швеции на небо» журналистка с одинаковым восторгом посещала католиков, мусульман и идолопоклонников. Какое место в жизни современного шведа занимает Шведская церковь?

– Единственное, в чем по-настоящему активна Шведская церковь, – это социальные проекты, так как религиозных проектов у нее нет. Архимандрит Дорофей (Форснер), настоятель сербского монастыря в местечке Бредаред, – швед, из семьи шведского пастора. Никто, наверное, лучше, чем он, не знает состояния дел в современной Шведской церкви. Архимандрит Дорофей говорит, что состояние Шведской церкви перестало быть религиозным. 40–50 лет назад консервативная часть пасторов и прихожан Шведской церкви еще сохраняла традиционный для лютеранских общин и семей уклад жизни. Сейчас же быть верующим шведскому священнику (или, скорее, «священнице») при так называемом «посвящении» совсем не обязательно. Это подчеркивает направленность их организации от религиозного христианского служения исключительно к социальному институту, занимающемуся погребением и «богословской» интерпретацией гендерных экспериментов.

Сегодня быть верующим шведскому священнику (или, скорее, “священнице”) при так называемом “посвящении” совсем не обязательно

Помимо сохранения кладбищ, другой основной задачей Шведской церкви является выдача свидетельств о крещении и браке, поскольку многие шведы по традиции, не мотивируя эти поступки религиозным чувством, крестят здесь своих детей и заключают браки. От тебя не требуется веры в Бога, каких-то религиозных усилий, участия в богослужении – всё сводится к заключению контрактов, членским взносам, какой-то юридической функции.

Я как-то один раз был на службе в соседнем протестантском храме, у которого мы арендуем помещение. Это совпало с окончанием учебного года, когда веселящихся школьников возят по городу на грузовиках, и они приходят в церковь под так называемое благословение. Я пришел с одним из наших прихожан посмотреть, в чем заключается это благословение. Женщина-священник минут сорок говорила выпускникам о том, сколько у нее было энергии, когда она была молодой, и она очень завидует их молодости, сексуальности и сожалеет, что годы ее прошли. Она не может играть в футбол, резвиться, ездить под оглушительную музыку на грузовиках, как они. Я всё ждал, когда будет сказано хотя бы одно слово о Боге. Но таких слов не было, потому что разговор о Боге считается в таком случае чем-то неудобным, понуждающим думать, напрягаться, с Кем Высшим себя соотносить. А зачем молодежи об этом думать, если и так всё хорошо?

А другой священник, тоже женщина, полтора-два года назад в одном из городов Швеции перед началом сезона охоты на лося отправилась во время богослужения в ризницу, надела на себя плюшевую голову лося и вышла так проповедовать. Немногочисленные прихожане изрядно повеселились и уходили с прекрасным настроением: вот это служба, наконец-то в Шведской церкви нашлось что-то новое!

Журналистам женщина-священник сказала, что, увидев на витрине охотничьего магазина интересный сувенир в виде головы лося, подумала: «Это – то, что надо. Это хоть немного задержит и развеселит людей в церкви». Задача Шведской церкви, по словам ее служительницы, веселить людей, создавать им хорошее настроение. Чем? Головой лося. Это характеризует духовность или ее отсутствие в шведском протестантизме. Поэтому я согласен с отцом Дорофеем, который считает, что современная Швеция – это постхристианская страна.

Задача Шведской церкви, по словам ее служительницы, веселить людей, создавать им хорошее настроение

– Неужели в Шведской церкви вообще не осталось консерваторов?

– Об этом я могу судить, конечно, только на основании контактов нашего прихода. Нам приходится арендовать у протестантов помещения для проведения праздничных богослужений. Как таковых отношений со Шведской церковью у нас нет. В приходе в Лулео, например, мы в прошлом году организовывали совместно с русско-шведским культурным обществом и тем лютеранским приходом, у которого арендуем помещение, пасхальный праздник, на который пришли и шведы, и шведские дети. Мы за одним столом разговаривали о Боге. Шведские дети, возможно, в единственный раз могли услышать о Боге – из уст наших православных прихожан или священников.

Один раз шведский священник-мужчина сказал, что, раз уж вы будете служить в нашем здании, нужно поставить наблюдателя за вашей службой, и это будет женщина-священник. Он сказал это так провоцирующе, а потом добавил: «Вам, конечно, будет, трудно». В этом пасторе, судя по всему, был какой-то консерватизм, поскольку женщины в Шведской церкви – явление недавнее. На мою снисходительную улыбку на его слова он ответил: «Тогда постараемся, чтобы это был мужчина». Но всё равно была женщина, что сути не меняет.

У меня есть ощущение, что в глазах шведских священников, особенно женщин, мы, православные клирики, выглядим кем-то наподобие шаманов. Обрядовая сторона есть и у них, но они всё равно смотрят на нас чуть ли не как на язычников. Я не знаю почему, ведь в Шведском христианском совете помимо нас есть еще другие православные – сербы, румыны, греки, но к ним почему-то шведы так не относятся, как мне кажется.

– Наверное, потому что у шведов нет исторически сложившегося страха перед румынами или греками, а перед русскими – есть.

– При этом мы, как и шведы, люди севера, хотя и называем себя Восточной Церковью. С нами у шведов гораздо более тесные исторические связи, чем с теми же сербами.

– Отец Виталий, обязательно ли шведу учить русский язык для того, чтобы быть православным? Проводите ли вы богослужения на шведском?

– Потребность в богослужебном шведском языке есть в местечке Арбуга, где живет шведская православная община, которую мы по их просьбе окормляем. Богослужения проводятся там и на шведском, и на церковнославянском. У шведов есть тяга к церковнославянскому языку тогда, когда им близки наши русские святые. В Арбуге шведы на своем приватном участке построили храм – маленькую капеллу, часовенку, по образцу храмов нашего северного зодчества. И они изучают церковнославянский язык, потому что им это нравится. А через богослужебный славянский язык они учат русский.

Они приняли православную веру в ее русской одежде, если так можно сказать. Этой одеждой они дорожат, стараются изучить каждую ниточку, каждый стежок. Своими руками пытаются что-то вышивать.

– Почему же тогда, как вы думаете, православное благочиние святой Анны Новгородской, организованное сербами для шведов в ряде городов, использует в богослужениях только шведский язык?

– Думаю, всё дело в том, что большинство (если не сказать, что все) прихожан там – шведы и служащий священник также швед. Их потребность в славянских богослужебных языках минимальна или ее там совсем нет. В наших же приходах шведы общаются с русскоязычным большинством и тяготеют душой к России, ее святыням. Были даже случаи переезда шведов на ПМЖ в Россию.

Сербы поставили перед собой задачу создать Шведскую Православную Церковь, которая в перспективе может получить автономию от Сербского Патриархата. Но пока что она крайне малочисленна и непопулярна. Однако именно там востребован шведский богослужебный язык. Поэтому архимандрит Дорофей (Форснер), о котором я уже говорил, занимается переводом богослужебных книг с сербского и греческого на шведский язык. У него это хорошо получается: недавно в Белграде был издан полный православный молитвослов на шведском языке, где есть утренние и вечерние молитвы, молитвы ко Святому Причащению, каноны. Этот молитвослов быстро разошелся у нас в Сергиевском приходе, в основном его приобрели женщины, у которых мужья – шведы. Для того, чтобы познакомить их с Православием, нужно хотя бы попробовать читать им дома молитвы на шведском.

У нас нет потребности служить на шведском, так же как, например, нет такой потребности у стокгольмских православных сербов и румын. К ним на службы ходят исключительно румыноязычные и сербоязычные прихожане, у нас в храме появляются только русскоязычные. Фактически из того числа прихожан, которые участвуют в богослужениях, совсем нет шведов, за исключением двух-трех человек, которые часто ходят на службы и знают русский язык или, по крайней мере, знают и понимают богослужение без перевода.

Мы дорожим церковнославянским языком, – говорил мне прихожанин-швед. – Богослужение на нем чувствуешь гораздо глубже

Один из таких шведов мне, кстати, как-то говорил: «Даже не пытайтесь служить на шведском. Это будет коряво звучать». И дело совсем не в произношении. «Самое главное, – сказал он, – это то, что мы дорожим славянским языком. Богослужение на шведском не выражает того смысла, который выражает церковнославянский язык, и хотя я не очень хорошо его понимаю, но чувствую всей душой и понимаю богослужение гораздо глубже, чем могут выразить шведские слова».

Как видите, сам носитель шведского говорит о несовершенстве этого языка как богослужебного. Кроме того, в современных шведских редакциях Нового Завета и богослужебных православных текстах есть масса нерешенных проблем, которые вызывают прения среди православных шведов, когда кто-то из них предлагает очередное прочтение. Может быть, когда-нибудь шведский язык и займет достойное место как язык нашего богообщения. Но пока, повторюсь, у нас нет потребности служить на шведском. Сергиевский храм посещают в основном русские, которые приходят на службу из шведского мира, слушают и используют повседневную шведскую речь. И для них очень важно в Русской Церкви глотнуть чистого родного богослужебного языка, чтобы он звучал и в алтаре, и на клиросе. Тогда ум одновременно напрягается и отдыхает. А когда ты слышишь и здесь повседневный шведский, это очень утомляет, поскольку в таком случае всегда приходится себя переламывать. А в молитве ты, как в разговоре с любимым человеком, всегда говоришь от сердца и лучше всего это делаешь именно на родном языке.

Не все шведы поддерживают секспросвет и гендерные игры в детских садах – но они боятся заявлять об этом

– Российские СМИ переполнены новостями об антихристианских «достижениях» Швеции: половом просвещении, кощунстве, свободе греха. Каковы ваши впечатления от этой страны, все-таки вы прожили здесь уже три года?

– Мое первое впечатление, которое с каждым годом становится всё острее, – это то, что мы ходим здесь, как по земле Содома и Гоморры. Даже рядом с нашим храмом существовало кафе с вывеской, на которой было недвусмысленно написано «Кафе ”Содом”». Я точно уверен в том, что моя задача и задача тех людей, которых Господь вручил мне как паству, вести такой образ жизни, чтобы на эту землю Господь никогда не излил Свой гнев, как это уже было в истории. Я считаю, что любая страна существует исключительно благодаря тому, что в ней есть благочестивые люди, подобно библейскому Лоту. Точно они есть и среди шведов, ведь не все же здесь принимают и поддерживают то, что внедряется государством с ясельного возраста, – я имею в виду половое просвещение, гендерные игры.

Хотя, чтобы противиться государственной системе, жестко внедряющей свои экспериментальные программы воспитания, нужно обладать геройскими качествами. Некоторые родители, пытаясь сопротивляться этой системе, попадают в плоскость системы защиты прав ребенка. Тут хочешь – не хочешь, а виноватым окажется a priori не государство, а родители, как бы выпадающие из системы координат. Ты сам выпасть можешь, а ребенку не дадим! Поэтому многие родители скрывают свое негодование, держат это в себе, мечутся, ищут выход, а выхода нет. Это как бы такой тоталитаризм: у тебя на самом деле нет свободы – свободы отказаться от всего этого.

В Швеции есть специальные службы, следящие за жизнью детей начиная с момента постановки на патронажный медицинский учет беременной мамы. Если что-то покажется им сомнительным, они вправе это перепроверить, предупредить и принять свои воспитательные меры вплоть до того, что ваш малыш может не вернуться из садика или школы. Он окажется в чужой семье. Таких случаев и среди наших прихожан в Швеции достаточно, чтобы делать серьезные выводы.

Родители здесь попросту боятся заявить о своем нежелании приводить ребенка в детский сад, когда у них воспитатель – гомосексуалист или он был мужчиной, а стал женщиной: дети привыкли к дяденьке, а теперь он – тетенька. На наш взгляд, у ребенка, который наблюдает подобное уродство, формируется соответствующее уродливое мировосприятие. Не отсюда ли, кстати, та масса произведений «современного искусства», коими заполнено стокгольмское метро, уличные баннеры… все эти безумные скульптуры в школьных двориках, вездесущая реклама. Какая-то непреодолимая тяга к уродству, которая прививается под видом культурных прорывов и высших достижений цивилизации наравне с видимостью благополучия и чистыми улицами.

Не все родители готовы и могут решительно сопротивляться этой прививке духовного и нравственного уродства, потому что на них будет обращен взгляд этой системы как на нелояльных граждан, но при этом получающих зарплату и социальные льготы от государства. В этом парадокс. Не хочу одного и не могу отказаться от другого. Поэтому людям приходится искать какие-то способы обходить систему. Главной опорой в этом может быть только здоровая семья.

– Читал недавно в шведской газете про подростка, который, живя в глубинке, стал носить в школу платье и просить, чтобы его называли женским именем. Над ним стали смеяться, учительница запретила ему, сказав, что он мальчик. Возможно, на периферии в Швеции сохранился консервативный взгляд на семейные отношения?

– Жизнь горожанина и обитателя деревни, безусловно, различается. Это внеконфессиональное явление. У горожанина всегда есть масса свободного времени, за исключением людей, вынужденных трудиться на нескольких работах, чтобы прокормить семью. Им, а также жителям глубинки, занятым тяжелым трудом, некогда сидеть в интернете, ходить в злачные места, они добывают свой хлеб насущный. Такой человек, как правило, далек от мыслей, быть ему мужчиной или женщиной.

Здесь, в Швеции, нет таких больших хозяйств, как в России или как, скажем, существовавшие в Советском Союзе колхозы и совхозы, здесь все живут своими семейными хуторками или фермерскими хозяйствами. Мы сказали уже о нашем шведском приходе в Арбуге. Так вот, они как раз представляют собой такой маленький хуторок. У них есть дом, немного земли, огород. Сами построили у себя на участке православную часовню, проявляют ревность по Богу, живут, чем Бог пошлет, потихоньку занимаются миссионерской деятельностью. Это люди совсем другие, не похожие на горожан.

Связь с землей, своими предками гораздо сильнее в деревне, чем в городе. Поэтому гей-парад проводят не в деревне, а в городе, ведь в деревне на него никто не выйдет: люди пашут землю. В городе, напротив, обилие свободного времени. Я смотрю, с каким упорством для поддержки физической формы шведы бегают по улицам Стокгольма, и вспоминаю советские картинки «В здоровом теле – здоровый дух». И шучу, думая про себя: где же они находят столько времени и – главное – здоровья заниматься спортом? Ответ напрашивается сам собой. Если у человека этот мир – единственное, что у него есть, то он будет максимально стараться сохранить его и обезопасить себя от всех возможных и невозможных проблем. Потому шведы, как правило, не склонны ввязываться в конфликты и даже общаются друг с другом как-то шаблонно, нежели от души, по сердцу.

Гей-парад проводят в городе, а не в деревне – потому что в деревне на него никто не выйдет

Здесь кругом разъяснительные и предупреждающие знаки. В России как? Если есть тротуар и ты едешь на велосипеде по велодорожке, и дорогу загородила многодетная семья, скорее всего ты не будешь трезвонить в звонок, чтобы они расступились, а просто аккуратно объедешь людей где-то по обочине. Швед, напротив, так не поступит (не всякий швед, конечно). Он будет до последнего звонить, потому что он едет по своей дорожке и ему одному обязаны уступить, даже если это зазевавшаяся многодетная мама со спящими малышами в коляске. Тот же самый порядок и на автодорогах. Конечно, хорошо, что каждый видит свою полосу и ориентируется на знаки, но при этом создается впечатление, что человек существует для знаков, а не наоборот.

Я часто был свидетелем тому, как при поломке автомобиля на дороге швед останавливается на той полосе, на которую ему указывает знак, даже если из-за этого возникнет затор, – ему будет совершенно всё равно, кто едет следом. Потому что полосу пересекать нельзя. Единственное, что может его отрезвить, – это сирена полиции или «скорой помощи». Вот тогда он может проехать чуточку вперед.

– Напоминает мне картину, которую я видел на севере Швеции: воскресное утро, дождь, швед стоит на стремянке и красит свой абсолютно не выцветший дом. Скорее всего, у него эта задача записана в ежедневнике.

– Да. Всё верно. Шведы очень дисциплинированны и не любят перемен в расписании. Поэтому составляют его надолго вперед. К этому мне пришлось тоже привыкать. И еще я всё более убеждаюсь во мнении, что шведы существуют в рамках закона, придуманного в качестве защиты от общения. Если у нас, например, на кассе в любом российском магазине тебе продавец вместо того, чтобы поздороваться, резко или даже грубовато скажет: «Пакет будешь брать?», между вами возникают отношения. Хорошие или плохие – это другой вопрос. Ты можешь сказать «да», можешь фыркнуть, можешь улыбнуться и сказать: «Конечно, давайте». В Швеции никто так не спросит, тем более в резкой форме; здесь тебе обязательно мирно красиво улыбнутся, и ты спокойно расплатишься карточкой. Никаких проблем!

Словом «Hej!» («Привет!»), которым тебя всегда приветствует менеджер, он словно бы ставит между вами некий барьер. Я говорю тебе «Hej!», и это значит, что я не хочу, чтобы твои проблемы входили в мою жизнь. У меня могут быть свои проблемы, но я не хочу их тебе открывать, потому что ты откроешь свои в ответ, а мне этого точно не нужно.

А когда в России мне говорят: «Пакет будешь брать?», я чувствую, что кассиру либо всё надоело, либо его день не задался. И, может быть, как знать, с его стороны это обращение ко мне как христианину, чтобы я хоть немого сгладил его повседневную рутину за кассой и сказал в ответ что-то хорошее, а не грубое. Хотя бы улыбнулся. Не шаблонно.

Тут люди перестают общаться, все замкнуты шаблонами, правилами

У нас в России люди всегда общаются, а в Швеции они перестают общаться, здесь все замкнуты шаблонами, правилами. И если шаблон шведу не позволяет сделать шаг вперед, потому что там нарисована ограничительная линия, даже если он, шагнув, никому не создаст никакого препятствия, а наоборот, сделает возможным другим людям поехать или пройти, он этого никогда не сделает, пока не зазвучит громкая сирена, грозящая ему большими проблемами. Пока люди будут стоять за его спиной, терзаясь ожиданиями, он ни за что не будет думать о них, напрягаться, что кто-то может куда-то опаздывать и что у кого-то могут быть проблемы посерьезнее, чем у него.

Почему это так? Не знаю точно, ведь я здесь только пятый год. Может, этого срока недостаточно для объективных наблюдений. Но я прихожу к выводу, что виновата именно шведская система жизненных координат, в которой послушание закону выше человеческих чувств. Система, провозглашающая твое персональное благо, личное благополучие абсолютной ценностью, для достижения которого можно не думать о других, можно менять любые нормы, традиции, быть свободным от нравственности и Божией правды, провозглашать грех нормой, а голос совести сводить к консультации психолога, который обязательно откорректирует специальные препараты, помогающие не выбиваться из системы и дышать всегда чистым воздухом, гулять по специально проложенным экологическим дорожкам и любоваться интересными людьми на парадах радости с флажками цвета радуги.

С протоиереем Виталием Бабушиным
беседовал Аркадий Рябиченко

21 апреля 2015 года
http://www.pravoslavie.ru/jurnal/78807.htm

Поделиться4Сб, 21 Ноя 2015 00:03:24

Автор: Konstantinys2
Профессор
Откуда: Россия
Сообщений: 6642
Пол: Мужской
Уважение: +624
Последний визит:
Чт, 11 Апр 2024 02:12:20

«ЛЮБОВЬ К РОССИИ ИСХОДИЛА ОТ ИСКАНИЯ ИСТИННОЙ ВЕРЫ»
Беседа с православной американкой монахиней Корнилией (Рис)

Священник Георгий Максимов

Мы продолжаем знакомить наших читателей с программой телеканала «Спас» «Мой путь к Богу», в которой священник Георгий Максимов встречается с людьми, обратившимися в Православие. Гость сегодняшней программы – монахиня Корнилия (Рис), православная американка, редактор английской версии сайта «Православие.Ru». О своих поисках истинной веры, о том, что значило для нее трудничество в Псково-Печерском монастыре, как принималось решение избрать монашество, о трудах по распространению знаний о Православии и о том, как относятся сегодня к православному христианству в Америке, – беседа с ней.

Священник Георгий Максимов: Здравствуйте! В эфире передача «Мой путь к Богу». Сегодня у нас в студии монахиня Корнилия – редактор английской версии интернет-портала «Православие.Ru». Матушка, вы родом из Соединенных Штатов Америки. Не могли бы вы рассказать, как начинался ваш духовный путь? Насколько я понимаю, вы родились в среде, где о Православии ничего не было известно.

Монахиня Корнилия (Рис): Да, это так. Я родилась в штате Индиана, недалеко от города Чикаго. И о Православии, конечно, мало слышала. Хотя на самом деле православных там много: большая сербская диаспора, много греков. Но об их религии, как ни странно, мы в детстве ничего не знали.

Я выросла в протестантской среде и часто ходила в храм. Родители были верующие, но, как это обычно для Америки, верующие достаточно поверхностно: ходили в храм для приличия, а жизнь – как везде, как у всех. Хотя моя мама действительно хотела привить нам какие-то христианские ценности.

Став подростками, мы, как это случается, от такой религиозной жизни отошли. Стало просто неинтересно, и более в церковь я не ходила. Но, тем не менее, от Христа я никогда не отказывалась и всегда считала себя христианкой. Так что у меня не было такого: мол, не хочу этого и всё. Просто стало скучно, скажем так.

Отец Георгий: Отошло на периферию жизни?

Монахиня Корнилия: Да. Поскольку протестантизм, особенно в Америке, уже превращается просто в социальное служение и подвержен всяким новым веяниям.

Отец Георгий: К какой деноминации принадлежали ваши родители?

В Америке ходят в ту церковь, которая поближе, где нравится, где друзья. И если ближе методистский проповедник, пойдут туда, если баптисты – и туда пойдут

Монахиня Корнилия: Они были пресвитериане. Но в Америке мало кто считает, что если он, к примеру, пресвитерианин, то в церкви других христиан ходить не станет. И мы ходили туда, где поближе, где нравится, где друзья. Так что если ближе и интереснее какой-то методистский проповедник, ходим туда, если баптисты – и туда пойдем. Люди меняют всё время свою деноминацию, вплоть до того, что есть очень много церквей, которые вообще без деноминации. Человек просто стал проповедовать и люди к нему потянулись. И естественно, когда с ним что-то случится и он перестает быть примером и авторитетом, эта его «церковь» сразу распадается, все разбегаются и ищут что-то другое.

Отец Георгий: А как складывалась ваша жизнь потом?

Американский университет – это огромное поле для деятельности миссионеров разных сект и течений. Только православного храма не было

Монахиня Корнилия: Я поступила в университет. А душа хотела чего-то, поскольку чувствовалась некая пустота. В Америке есть такой обычай: уехать из дома учиться. Человек оказывается как бы отрезанным от семьи, сталкивается с жизненными трудностями, встает перед выбором: «Что я буду делать дальше? Кем я буду работать? Какая жизнь у меня сложится?» И многие начинают задумываться о религии, о смысле жизни. А университет – это огромное поле для деятельности миссионеров разных сект и течений. Когда я училась, особенно популярна была восточная религия. И сейчас это есть, но уже не так популярно, как в то время. А тогда были всякие ашрамы и много чего другого. Не было только православного храма.

Я жила в общежитии, и моей соседкой по комнате была девушка, которая также испытывала сильную потребность найти смысл жизни. И мы решили посмотреть всё, а храмов и общин разных сект было много. Договорились распределить их поровну: она пойдет к одним, а я к другим – и потом поделимся впечатлениями.

В университете была группа последователей так называемого «нью эйджа» – течения, которое тяготеет к разным восточным учениям и имеет синкретический характер. Но эта группа признавала Христа как Владыку, как Учителя, как Бога, но на свой лад. Думаю, это были люди, которые действительно тянулись ко Христу, но их опыт пребывания в разных христианских общинах был негативный, им там было скучно и хотелось чего-то нового, более духовного, чем мог предложить протестантизм. Это были хорошие люди. Мы с соседкой стали ходить на их собрания. У них церкви как таковой не было. Просто собирались, читали Новый Завет и делились своими впечатлениями. Хотя у них было и некое своеобразное учение. Я ходила к ним, достаточно глубоко погрузилась в эту среду. Но потом почувствовала, что здесь что-то не то, душа стала отторгать это. И я отошла от них.

Был период, когда я словно бы оказалась на распутье. Но в это время произошло мое знакомство с Россией.
Отец Георгий: А с чем это было связано?

Монахиня Корнилия: У меня всегда, даже в детстве, был интерес к русской культуре, особенно литературе. В 16 лет я в первый раз прочитала Достоевского. Не могу сказать, что я всё тогда понимала, но читала с великим интересом. В университете слушала курс русской литературы, там же выучила русский язык, и мне очень хотелось посмотреть, что происходит в России. Это было в 1982 году, когда тут был еще коммунизм, Брежнев. Единственная возможность оказаться в России – по студенческому обмену. Так я попала в Ленинград, где совершенствовала русский язык.

Отец Георгий: Не страшно было ехать? Ведь советскую Россию изображали в Америке как империю зла.

Я увидела поразительный для меня образ – монархов и при этом людей, для которых христианская вера являлась существенной частью жизни

Монахиня Корнилия: Это вызвало обратный эффект. Мы росли в годы «холодной войны», и, как это часто бывает у молодых людей, когда говорят: «Это плохо, ни в коем случае туда не ходи», возникает непреодолимое желание идти именно туда. Наверное, это тоже подстегивало мой интерес, когда я запоем читала о России. А первая книга о России, которую я прочитала, называлась «Николай и Александра» – о последней царской семье. Ее написал Роберт Масси, который очень известен своими романами о дореволюционной России. Там, конечно, было много сенсационного: Распутин и прочее. Но было и иное: давался поразительный для меня образ жизни – монархов и при этом людей, для которых христианская вера являлась существенной частью жизни. Это были глубоко верующие люди, и всё в их жизни строилось вокруг веры.

Поэтому, когда появилась возможность учиться в Ленинграде, я накопила какие-то средства и поехала.

Отец Георгий: И какие у вас были впечатления?

Это была красноречивая проповедь христианства: при входе в церковь антирелигиозный примитив, а потом в храме – образ Христа!..

Монахиня Корнилия: Довольно разные. Это был уже, можно сказать, закат коммунизма. Конечно, люди были очень интересные. Нас возили по разным экскурсиям. Я особенно помню одну экскурсию в Великий Новгород. Юрьевский монастырь тогда был музеем. Нас привели туда. В притворе храма была выставка атеизма с разными примитивными антирелигиозными агитплакатами. А потом мы зашли в храм, а там – фрески и живопись древнерусская. Смотрю: образ Христа, евангельские сюжеты! Я была совершенно ошарашена. Это была настолько красноречивая проповедь христианства, особенно Православия, когда на входе видишь этот примитивизм, а потом в храме видишь такое… Видишь, что могут люди творить, когда они одушевлены религиозными чувствами, и что они делают, какое искусство производят, когда этих чувств нет. Этот контраст меня глубоко затронул. Хотя я ничего еще не понимала в Православии, так как оно для меня оставалось неизвестным.

Мне запомнился еще один интересный момент. Когда я однажды вышла из храма в Ленинграде, то увидела сидящего на скамейке старичка. Я не знаю, кто он был, и уже никогда не узнаю. Но он сидел и смотрел, как молодые люди выходят из храма. И так улыбался, глядя на нас, и от него такая доброта исходила! Это было настолько необыкновенно, что навсегда запомнилось. Может, он просто за нас молился.

Отец Георгий: А вернувшись в Америку, вы сталкивались с Православием?

Монахиня Корнилия: Сталкивалась. Хотя тогда у меня и мысли не было стать православной.

Вернувшись, я закончила университет и переехала в Сан-Франциско. Я видела русские храмы, потому что в Сан-Франциско очень большая русская диаспора. И был уже этот огромный собор, который построил владыка Иоанн Шанхайский – его самого уже не было в живых. Был и женский монастырь. Помню, когда я впервые увидела этот храм, то, поскольку любила Россию, хотела зайти. Но бабушка, стоявшая перед дверью, на мой вопрос, можно ли зайти, ответила: «Нет! Храм закрыт. Уходи». И меня этот ответ так оттолкнул, что я не осмелилась спросить, когда можно прийти.

Потом как-то я увидела маленький храм на обычной улице. Это был просто дом, который превратили в храм: сверху был пристроен купол и водружен православный крест. Я подумала: «Как интересно. Пойду посмотрю». Подошла. Вышла молодая монахиня. Я сказала, что интересуюсь русской культурой, училась в Ленинграде. Она ответила: «Я тоже из Ленинграда». А за ней стояла старуха, вся в черном. Я совсем не понимала, зачем эта черная одежда. И старуха говорит: «Ты с кем это болтаешь? Уходи!». В общем, опять «уходи». После этого я перестала предпринимать попытки зайти в русский храм. Я не виню этих людей, понимаю, что мое время еще не пришло, я не была еще готова. И если зашла бы, то, может, ничего, кроме любопытства, не испытала бы.

Отец Георгий: Как же состоялось ваше знакомство с Православием после стольких неудачных попыток?

Монахиня Корнилия: Вышло так, что мои знакомые по секте «нью-эйдж», которую я одно время посещала в университете, оказались тоже в Сан-Франциско. С той поры, когда мы общались, прошло уже много лет, и оказалось, что они за эти годы приняли Православие. Вся группа обратилась в Православие, преимущественно после знакомства с трудами отца Серафима (Роуза). Когда я с ними встретилась, они сказали: «Тебе обязательно надо с нами поехать в одно место. Там будут лекции читать. Бросай всё и с нами». Этим местом был монастырь в Северной Калифорнии, в глухом месте, в лесу, в горах. Звучало странно, но поскольку это было в выходные, то я подумала: можно бы и съездить. Мы сели в машину, ехали пять часов. Приехали. Там такой пейзаж неописуемый около монастыря! И, конечно, это было очень для меня экзотично. Надо было откопать какую-то юбку, чтобы надеть: мне сказали, что, мол, иначе неудобно… Платок мне дали.

Осталась. Выстояла. Всенощное бдение было в буквальном смысле всю ночь. И я поняла: это то, к чему стремилась моя душа

Лекции были очень интересными. Но когда они закончились, оказалось, что сейчас будет всенощное бдение – а был престольный праздник – начнется оно в 18:00 и будет длиться семь часов. Я подумала: «Как же быть? Как уехать отсюда?» Осталась. Выстояла. Всенощное бдение было в буквальном смысле всю ночь. И я поняла: это то, к чему стремилась моя душа. Всё как бы сошлось. Я поняла, что любовь к России исходила от искания истинной веры, истинного образа Христа. Этот истинный образ Христа я видела на иконах в тех монастырях, которые превратили в музеи. А уже здесь мне объяснили всё на английском языке доходчиво.

Я очень возгорелась и сказала: «Через неделю или две я вернусь и приму крещение». Что и сделала.

Конечно, Господь призывает каждого индивидуально. Но, наверное, мне нужно было немножко больше катехизации. Потому что после крещения всё меняется кардинально в душе. И у меня возникала непонятная для меня потребность изменить свою жизнь. Это было очень резко. Менять приходилось всё. И друзья отпадали, и на работе стало тяжело.

Отец Георгий: Интересы изменились?

Монахиня Корнилия: Интересы совершенно изменились. Поведение изменилось, само по себе, даже без особого усилия. Почему на работе стало особенно тяжело? Потому что Сан-Франциско – это очень кощунственная среда, несмотря на то, что Русская Православная Церковь там очень сильная и там почивают мощи святого Иоанна Шанхайского. Но люди просто кощунственно себя ведут порой. И я поняла, что на работе уже не могу этого терпеть. Один раз я просто встала из-за стола, когда мы пили чай с коллегами, и ушла. Для них ежедневная привычка – кощунствовать, а для меня это стало уже неприемлемо. Поэтому я начала думать, как выходить из этой среды. Для меня она стала уже как тюрьма какая-то. А я хотела свободы.

В то время уже началась перестройка в России. И очень много в Америку приехало русских. В том числе много аферистов. И один человек помог мне нелегально раздобыть визу в Советский Союз. А я, уже будучи православной, решила, что поеду. Отпросилась с работы на некоторое время и приехала сюда, даже не зная, что будет. Но перед отъездом прихожанка собора попросила меня передать для одного батюшки ботинки, дала телефон своей сестры. И оказалось, что эти ботинки были для старца Адриана из Печор. Сестра той прихожанки привезла меня в Печоры. Такой красоты в жизни я никогда не видела. Я пожила там, познакомилась с людьми, ходила в храм всё время и попросила благословения вернуться, чтобы пожить подольше. Благословение дали. И через какое-то время я снова приехала в Печоры и осталась там на полтора года.

Отец Георгий: Вы жили как трудница?

Монахиня Корнилия: Да, как трудница. Жила в городе и трудилась в монастыре. Конечно, Печоры, особенно тогда, когда было мало монастырей, было очень значимым местом для России. И я никогда не забуду этот год, который изменил всё в моей жизни. И там я пришла к решению принять монашество.

Отец Георгий: А что более всего повлияло на это решение? Ведь человеку из протестантской среды идея монашества обычно не очень близка.

Монахиня Корнилия: Когда кругом монахи, монашество воспринимается как нечто естественное. Это в Америке монашество – что-то экзотичное, особенно в те времена; такой аскетизм настолько отличается от привычной нам жизни, что трудно об этом и помыслить. Но когда живешь среди людей, которые смотрят на это как на естественное явление, ты тоже начинаешь так смотреть. Я не хотела в мир возвращаться. И поэтому решила идти в монастырь. Но постриг приняла уже в Америке. Вернулась в Америку и первый год жила на Аляске.

В России я жила во время кризиса, выдела пустые прилавки в магазинах. И если бы я не ходила на трапезу в монастыре, есть мне было бы нечего. Аскетическая монашеская жизнь на Аляске показалась мне просто роскошной, потому что я за тот год в России привыкла жить более аскетично, чем было в монастыре в Америке. Тогда было время, когда все русские были аскетами поневоле.

Отец Георгий: И когда вы приняли решение еще раз приехать в Россию, уже насовсем?

Монахиня Корнилия: Все складывалось постепенно. Все монахини и монахи в нашем монастыре – обращенные американцы, только игумен был русский. Отец Серафим (Роуз), к чьей традиции восходил наш монастырь, начал издательскую деятельность. Так что это был миссионерский монастырь. Надо отдать должное этим людям: до них книг о Православии на английском языке было крайне мало. И те, что имелись, было трудно найти, и язык у них был немножко такой… не совсем американский. А братство преподобного Германа Аляскинского стало издавать книги в большем масштабе. И еще журнал «Православное слово». Этот журнал был для меня очень важен, когда я обратилась. Я ожидала каждого номера. И это была такая радость – прийти домой с работы и найти в почтовом ящике «Православное слово». Я сразу набрасывалась на него и прочитывала от корки до корки.

И вот, поскольку я знала русский язык и еще изучала английскую филологию и журналистику, то в монастыре мне дали в послушание переводы. Поэтому я вернулась в Калифорнию, и мы стали работать с текстами. Но, конечно, кроме переводов была еще и посуда, и уборка, и богослужение, и клирос, и всё остальное, что надо делать монахине. А в свободное от всего этого время надо было переводить тексты. Даже на монашеский постриг, когда мы по традиции должны были три дня проводить в храме в молитве, мне сказали: «Ты уж извини, но надо редактировать текст одной книги, которую мы должны срочно доделать». И поэтому я три дня сидела в храме и редактировала текст. Это было житие преподобного Макария Оптинского.

Потом возникло еще одно послушание: меня посылали в Россию покупать здесь церковную утварь, облачения и прочее. В переводе на доллары здесь все это было очень дешево. Даже учитывая стоимость путешествия, было выгодно приехать сюда и закупать для церковных лавок иконы, крестики, утварь. В России я встретилась с людьми, с которыми познакомилась в свое время в Печорах. Один из них был монахом Сретенского монастыря. Через него меня попросили перевести книгу – письма отца Иоанна (Крестьянкина): ее наш женский скит издал в Америке. Потом еще попросили переводить. Постепенно я стала больше бывать в России, чем в Америке, и тогда мне уже предложили работать на англоязычном православном сайте. Я попросила благословения у своего епископа и у начальства. Сказали: «Хорошо, поезжайте». И вот с тех пор я здесь.
Отец Георгий: И теперь отвечаете за английскую версию сайта «Православие.Ru»?

Монахиня Корнилия: Да. Мы стараемся переводить в том числе и передачи «Мой путь к Богу». Они очень популярны у нас, ими многие интересуются. И вышло так, что один эмигрант, живущий в Канаде, попросил дать ему возможность переводить что-то для нашего сайта. Он сам, видимо, из Средней Азии, потому что имя его Талиб, в крещении Павел. Просим всех молиться за него. Вот он переводит эти передачи. И удачно переводит. Очень хорошо у него получается.

Мы хотим дать людям возможность больше читать на английском языке о православной вере. Интернет в этом большой помощник

Мы хотим дать людям возможность больше читать на английском языке о православной вере. Интернет – явление очень важное. Человек в любой точке мира может, если у него есть интернет, зайти на наш сайт. А поскольку английский теперь настолько распространенный язык, что уже стал, как некогда греческий в древнем мире, языком общения для всех, то наш сайт могут читать очень многие люди.

Отец Георгий: Не только в Америке, но и в других странах.

Монахиня Корнилия: Да. Например, в Индии очень много англоговорящих людей. И мы даже ставим на сайте материалы от православных индийцев. И от пакистанцев тоже.

Отец Георгий: На ваш взгляд, стало ли Православие лучше известно в Америке? Изменилась ли ситуация, или же оно еще для многих не открыто?

Монахиня Корнилия: Думаю, для многих еще не открыто, но всё же барьер потихоньку разрушается, потому что целые группы стали в США обращаться в Православие. Есть огромная группа евангелистов, которые приняли Православие.

Нередко обращаются целыми приходами, если какой-то пастор, истинно ищущий Христа, находит Его в православной вере. Так что уже очень много американцев стали православными, не имея ни греческих, ни восточных, ни славянских корней. Когда-то Православие в Америке было чисто этническим явлением, распространенным среди эмигрантов из православных народов, а сейчас ситуация изменилась. Но это не значит, что этнический фактор не имеет места и не важен для американцев. Если человек – носитель Православия, то к нему присматриваются: как он живет, что делает? Если он вырос в Православии, если для него оно естественный образ жизни, а не какой-то придуманно-вымученный, то его пример очень важен. И тут огромна роль, по крайней мере для меня, Русской Зарубежной Церкви, поскольку в ней еще есть люди, которые воспитывались в традиционно православной среде, которые знали святых. Есть священники, у которых многие поколения предков были священниками, – и это тоже очень важно. Даже просто смотреть, как они живут. Конечно же, важна роль и православных греков, которых чрезвычайно много в Америке. Но они тут оказались по иной причине, они бежали от нищеты за лучшей жизнью. Поэтому они пережили период, когда не хотели отличаться от других американцев.

Отец Георгий: Наверное, поэтому сейчас значительное число американских греков не связывают себя с Православием?

Если человек вырос в Православии, если для него оно естественный образ жизни, то его пример для американцев очень важен

Монахиня Корнилия: Им важно прежде всего, что они греки. А Православие для них – просто часть этнической идентичности. Но часто бывает, что греки, можно сказать, переживают момент обращения и становятся очень верующими людьми. И когда это происходит, то, конечно, это очень высокий пример, который всем нам помогает. Но это, к сожалению, касается далеко не всех, кто воспитывался в греческом Православии.

Есть греческие приходы, в которых половина прихожан – не греки. Например, в Далласе есть огромный греческий собор. Половина прихода – американцы. Причем техасцы. А это особые люди. Это пионеры, это ковбои… Это «Bible belt» – «Библейский пояс», как называют южные штаты, где очень много христиан и где христианство является важной частью жизни. Там, если человек не ходит хотя бы в какую-то церковь, на него уже смотрят немножко косо. Там очень верующие люди – по-своему верующие: баптисты, члены Епископальной церкви (это американский вариант англиканства). И когда в этих сообществах стали внедряться всевозможные новшества, такие как, например, женское священство, они отошли от своей деноминации и стали искать более традиционную. Очень многие нашли свое место в Православной Церкви.

Отец Георгий: Дай Бог, чтобы и другие люди, которые живут в неправославных странах, тоже могли найти свое место в ней. Спасибо большое, матушка, за ваш рассказ. Желаю помощи Божией в ваших трудах.

С монахиней Корнилией (Рис)
беседовал священник Георгий Максимов

19 ноября 2015 года

http://www.pravoslavie.ru/put/87763.htm

Страница: 1

Россия - Запад

Меню навигации