Publico, Португалия

Подполье лишило их детства
В то время как их родители боролись с диктатурой, они были вынуждены переехать в Советский Союз. Двенадцать детей и одна учительница на протяжении многих лет жили без возможности рассчитывать на кого-либо, кроме самих себя. Об истории этих «детей подполья» недавно вышла книга.

09.05.2016
Лилиана Валенте (Liliana Valente)

Альберто Кошты (Alberto Costa) не существовало до шести лет. «Чтобы рассказать свою историю, мне нужно полторы минуты». И рассказывает. Его зарегистрировали лишь перед отправкой в Советский Союз, школьный возраст был лимитом, чтобы не ставить под угрозу безопасность родителей, которые вели тайную борьбу с диктатурой. Альберто говорит, что со временем дал всему рационалистическое объяснение и уже не помнит, что чувствовал тогда. Годы стерли неприятные воспоминания, но шрамы остались. Он говорит, что лучший способ изжить эти «травмы» заключается в том, чтобы подчинить их разуму, как если бы все случилось исключительно по вине обстоятельств — тех, которые зависели не от него, но от борьбы, в которой участвовали родители.

Одет Риту (Odete Rito) смотрит на свое прошлое по-другому. Рассказывая о детстве, она улыбается и преисполняется гордостью. Одет была первым ребенком, дочерью действующих в подполье коммунистов, в принудительном порядке отправленной в Иваново, город в 300 километрах от Москвы, где находилась международная школа для детей коммунистов из разных стран. Она приехала туда в десятилетнем возрасте и до того никогда не ходила в школу. В Советском Союзе Одет прожила еще десять лет, вдали от родителей и семьи. Она влилась в неведомую ей ранее культуру, влюбилась, выучила новый язык, мечтала и мыслила на русском. Одет также была первой из тринадцати португальских учащихся этой школы, вернувшейся в Португалию еще до 25 апреля, чтобы приступить к подпольной деятельности. Подобно своим родителям, она боролась с фашизмом, правда у нее был «странноватый акцент» и она «имела привычку тщательно проговаривать слова», чтобы своей речью не вызывать подозрений.

Решение отправиться в далекую страну, без родителей, было отнюдь не добровольным. И по сути неосознанным. Да и могло ли оно быть таковым. Одет уехала первой и, по ее словам, приняла это решение сама в свои десять лет. Спустя более чем пятьдесят лет детские воспоминания этих людей приобретают рациональное обличие. Они рассказывают о своей жизни, как если бы речь шла о ком-то другом, от первого лица, но с интонацией стороннего наблюдателя.

Альберто резюмирует свой детский опыт. Родился, шесть лет жил с родителями в подполье, и вот в один прекрасный день к нему подходит отец и говорит: «Тебе нужно ходить в школу. Здесь это невозможно, придется уехать». Он отвел в загс Альберто и его двухлетнюю сестру, зарегистрированную в тот же день, дал ему имя и наказал сыну хорошенько его запомнить. «Ты назовешь свое полное имя, когда приедешь на место, до тех пор… ни гу-гу», — сказал ему отец Карлуш Домингуш (Carlos Domingos). Собрали вещи, мальчика передали Жайме Серра (Jaime Serra) и уже вместе с его сыном Жозе Серра и еще одной семейной парой коммунистов они «совершили прыжок». На плоту переправились в Испанию, затем на машине — во Францию, до Парижа, где застали события мая 1968 года. Вернее сказать, обошли их стороной. «Нам следовало избегать неблагополучных мест», — говорит он. Альберто приехал в Москву и уже оттуда отправился в Иваново.

Тысячи километров, заключенные в несколько строк. Альберто рассказывает с большой неохотой. «Уже не помню. Мне кажется, я не испытывал сильного беспокойства, разве что некоторое негодование. Разумеется, для шестилетнего ребенка это травма, даже если найти ей логические обоснования, но это нормально», — говорит Альберто Público. О проведенных в Советском Союзе шести годах он рассказывает так, будто это было самое обыкновенное время, но далеко не счастливое детство. «Другие люди через это не проходили, потому что, даже не живя с родителями, они жили с бабушкой, дедушкой или у дяди с тетей, жили в нормальных домах, а мы спали по десять человек в одной комнате. У нас был строгий режим, а с учреждением складывались довольно безличные отношения», — говорит он.

Альберто Кошта прибыл в Интернациональный Дом в 1968 году, и является одним из героев исследования, проведенного Аделино Куньей (Adelino Cunha) в отношении потоков коммунистических ссыльных в разных странах и их связей с PCP (Португальской коммунистической партией), в настоящее время опубликованного в книге «Дети подполья» (Os Filhos da Clandestinidade). Альберто был самым младшим из детей, прибывших в Советский Союз по решению родителей — и из последней партии. К тому моменту в Интердоме для него уже сложилась «семья». Там он встретил Марию Арманда Серра, учителя португальских школьников и сестру своего спутника в путешествии, а также более десятка учеников, за несколько лет уже привыкших к жизни в Советском Союзе.

Это были дети, жившие в ином культурном контексте, в другой языковой среде, другом климате, с иным повседневным укладом. Они просыпались в семь утра, делали гимнастику в коридорах, умывались и ели. Уроки заканчивались в обед, а оставшаяся часть дня была предназначена для различных видов деятельности. В те годы им доводилось участвовать в совещаниях и семинарах, многие из которых были посвящены коммунистической борьбе по всему миру. «Несмотря на то, что решение о переезде было принято родителями, дети активно интегрировались в политическую жизнь и признавались полноправными членами коллектива», — объясняет в своей книге историк и журналист Аделино Кунья.

«Это поколение детей подполья оказалось обреченным на расставание с родителями, которые в свою очередь были убеждены в том, что обеспечили своим чадам лучшие условия для жизни и образования», — пишет историк. На самом деле, в Интернациональном Доме в Иваново (также известном как Интердом), куда в 1960-е годы направляли детей нелегальных коммунистов, не имевших родственников, с которыми они могли бы остаться в Португалии, совершалось интенсивное построение идентичности. «Нам прививали дружбу. Она была нашим главным связующим звеном», — рассказывает Одет Риту. Но дружба эта была соткана из умалчиваний.

Неизвестная идентичность

«Сесилия [школьница] как-то раз спросила меня: „мы знаем, что мы не испанцы. Тогда кто мы?“ В силу своего возраста они еще не знали о том, что были португальцами», — рассказывает учитель Мария Арманда Серра, в 17 лет отправившаяся на учебу в Москву, а в 19 по просьбе Альвару Куньяла приехавшая на работу в Иваново. Дети постарше еще хранили воспоминания о Португалии, но «было много и таких детей, которые переставали говорить на португальском языке, забывали, кто их отец и мать», объясняет исследователь, отказываясь выносить суждения, поскольку в своем историческом исследовании сосредотачивается на политических ссыльных, среди которых дети Иваново образуют лишь подгруппу, а не на социологических и психологических последствиях этих событий для детей.

Возникало много вопросов, главным образом во внеурочные часы, но ответов было мало. Однажды школьный учитель читал нам рукопись, в которой говорилось о «храбром, как лев, бойце и сказал, что сын этого великого человека находится в этом классе, — рассказывает Мария Арманда. — И мой брат был поражен этим фактом, потому что сам об этом не знал». Жозе Серра не было известно о роли его отца Жайме Серра в коммунистической борьбе.

Помимо весьма ограниченных знаний о своей собственной идентичности — а многие на протяжении ряда лет жили под вымышленными именами, опасаясь, что ПИДЕ (португальская политическая полиция — прим. пер.) настигнет их даже в Советском Союзе — детям также мало что было известно о других учащихся. «Я ничего не знала о своих одноклассниках, а они не знали, кто были мои родители, знали только, что они арестованы, но их имена даже не произносились», — говорит Одет. Те, кто прибыл к Интердом после 1968 года, сохраняли свои настоящие имена: Альберто, Жозе, Элена Кошта, Сесилия Кошта и Луиш Кошта (трехлетний мальчик, самый маленький из направленных в Советский Союз). Мария Арманда была Мануэлой Каштру. Именно под этим именем знают ее друзья, с которыми она познакомилась в Иваново.

На кого ложится вина за потерю сознания своей собственной идентичности? Мария Арманда признается: «Я виню в этом подполье». «Я не задавала вопросов, потому что не хотела услышать то, что мне не следовало знать. Я могла бы выудить из моих приятелей какие-то воспоминания о жизни в Португалии, но не была уверена, что имею на это право, поскольку в партии мы знали только то, что было строго необходимо для выполнения наших задач». Одет подытоживает это так: «Чем больше мы знаем, тем дольше об этом молчим».

Жайме Серра, один из самых известных коммунистических активистов, в книге сообщает о «наличии излишней конспирации», из-за которой он не смог жить со своими детьми. В их числе — Мария Арманда, которая после трех лет проведенных с родителями в подполье отправилась в Москву, и Жозе, в шестилетнем возрасте присоединившийся к сестре в Иваново в 1968 году.

Именно в этом состоянии непрекращающегося страха жили эти люди в свои ранние годы, во многом определяющие личность человека.

Скрытые травмы

Страх облекался в форму какого-то объекта: например, дверной ручки. «Не давало покоя чувство, что „кто-то внезапно войдет в комнату“. У детей внутри сидел этот страх». Страх, до десяти лет заставлявший Одет дома не приближаться к занавескам и выходить на улицу лишь в период школьных каникул у других детей, ведь до своего отъезда в Москву она никогда не посещала занятий в школе.

Или же страх ассоциировался с каким-то действием: так, мать, желая проявить заботу, перед отъездом дочери отвела ее к парикмахеру. «Я знала, что моя мама водила меня подправить прическу, сфотографироваться, и я знала, что мне предстоит поездка. Но не знала, куда еду и что это так далеко. Но к тому возрасту я уже привыкла жить с чувством страха, опасаясь того, что меня окружало. Я знала, что могли прийти „злые люди“ и что не следует ни с кем ни о чем говорить». Эти свидетельства принадлежат Одет, которая стала так зваться лишь с 1974 года. В фальшивом паспорте стоит имя Изабел Амаду (Isabel Amado) — «имя, выбранное мной» — а в Советском Союзе она была известна как Элена Фрутуозу (Helena Frutuoso).

Путаница в самоопределении, и без того нарушенном расстояниями, языком и культурой. В Иваново не было никого, с кем она могла поговорить на португальском языке за исключением Мануэла Силвы (Manuel Silva) — «моего приемного брата», — говорит она с улыбкой о своем товарище по первой поездке подпольных детей в Москву в 1963 году. За несколько месяцев она научилась выражаться на русском языке, переход к билингвизму произошел в кратчайшие сроки. Потом десять лет учебы в Иваново сделали свое дело и стали частью ее сознания и подсознания, изменяя ее манеру общения: «Ночами меня часто мучили кошмары. Мои школьные приятели говорили, что по ночам я кричала, потому что мне все еще снилось, что кто-то идет за мною следом, бежит… злодеи и прочее. Потом кошмары начали отступать», — говорит она.

Но школа сформировала и ее образ мыслей. Одет продолжила учебу в Советском Союзе, вступила в ряды коммунистической молодежи и решила «продолжить борьбу» родителей в Португалии. В 1973 году вместе со своим мужем она вернулась на родину, чтобы учредить штаб-квартиру партии. «Я хотела вернуться в Португалию из-за письма, полученного от отца — в нем он написал мне: «Если я упаду, ты продолжишь мою борьбу». Мне этого было достаточно, чтобы сказать: «Я хочу вернуться, хочу продолжать бороться и готова ради этого даже оставить учебу», — рассказывает Одет.

Но период этот оказался недолгим. В 1973 году она вернулась в Португалию и забеременела, а вскоре после этого 25 апреля вырвал ее из подполья, где она провела больше половины своей еще молодой жизни.

С распадом семьи, жившей в условиях секретности, контрастировал тот факт, что теперь у нее появилась собственная семья и друзья из сплоченной группы Иваново. Этот отрыв от семей отчасти восполнялся письмами (приходившими с месячными задержками, достигавшими года), которые дети получали от родителей. Письма для Одет были особенными — написанными на табачной бумаге, чтобы их можно было вынести из тюрьмы в Пенише (где содержался ее отец Жозе Карлуш) и Кашиаше (где была мать Оливия Собрал).

Именно в те моменты Одет «давала волю чувствам». «Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что это была моя миссия и никогда не плакала, особенно напоказ. [Потом] забившись в уголок, чтобы никто не видел, я давала волю слезам». В чем причина этих слез? «Я тосковала. Когда читала письма, у меня не было их фотографий, но в памяти я хранила лица моих родителей. Их я никогда не забывала». Время от времени радость от занятий танцами, пением, шитьем и всем тем, чему она училась в школе, сменялась потаенными слезами. «Иногда я чувствовала себя совершенно безутешной. И тогда все говорили, что я улыбаюсь, а глаза у меня остаются печальными».

Письма связывали детей с Португалией, но всегда носили упрощенный характер. «Мне тоже было очень сложно, я не могла писать о том, чем занимаюсь, не могла ничего сообщать. Письма были проформой с одним посылом: „мы живы“», — рассказывает Мария Арманда.

По мнению Альберто, семейная разобщенность, пережитая им в шесть лет, оставила свой след, но не это стало для него самым большим потрясением. «Я начал проводить много времени в библиотеке. Немного изолировал себя от других людей. Приезд моих родителей туда — единственный раз — примерно два года спустя, вот что, как мне кажется, стало для меня настоящим шоком». Я не сразу узнал свою мать, «стоявшую передо мной с распростертыми объятиями». «После этого у меня появились более серьезные проблемы с социализацией. Я прятался по углам… Наверное, что-то щелкнуло у меня в голове, я вдруг остро испытал чувство брошенности, которое в возрасте шести лет мне удалось преодолеть и которое, если бы не их приезд, возможно, так и не всплыло бы на поверхность», — считает он. В книге сообщается, что в восьмилетнем возрасте в большей мере, чем в шесть лет, Альберто ощутил покинутость родителями, и в итоге был направлен в психиатрический санаторий. Но даже так, он говорит, что «не чувствовал, что мир вокруг него рушится».

Как и в случае Марии Арманды, через два года после эмоционального срыва к Альберто в Иваново приедет сестра Элена, на четыре года его младше, это будет последний высланный из Португалии ребенок, поступивший в Интердом. «Она была как куколка», — вспоминает Альберто. С братом она знакома не была, знала лишь о его существовании.

Возвращение в разъединенное прошлое

Одет отправилась в Португалию раньше других, чтобы продолжать свою секретную деятельность. Альберто, Мария Арманда и остальные ивановские школьники приземлились в июле 1974 года. «Они все заснули, были очень уставшие, и я боялась кого-нибудь там нечаянно оставить», самолет летел дальше в Бразилию. «Когда мы вышли, было так много прожекторов… нас окружила толпа людей, и нам пришлось остановиться», — рассказывает она.

Но за медийным ажиотажем вокруг прибытия детей коммунистов скрывалось их истинное будущее. Реалии страны были иными. Равно как и обстановка в семье. «Мне сложнее всего далась именно социальная адаптация, не только потому что образ мыслей у людей моего же возраста был другим. Там я жил в учебном заведении, здесь — с родителями. Вот уже два несовпадения. Это были мало приятные времена», — признается Альберто. Нелегко ему пришлось и когда он вернулся в Россию, чтобы продолжить учебу, а потом в 1987 году он окончательно обосновался в Португалии. Сегодня Альберто владеет двумя языками и занимается техническими переводами.

Одет также ощутила на себе разъединенность с обществом и семьей, но начала внутренне готовиться, когда как раз перед возвращением назад повидала своих родителей в Москве — десять лет спустя после расставания. «Время от времени у нас случались столкновения, потому что они много лет провели в тюрьме и многого не знали. Родители жили в 1970-е годы, но они вели такой образ жизни, как если бы это были 50-е. Женщины тогда пользовались косметикой, носили мини-юбки, и перед встречей меня предупредили: «Когда пойдешь на встречу со своими родителями, будь осторожна, не красься, чтобы их лишний раз не шокировать». Так я и сделала, но последствий сложно избежать: «Нам было трудно общаться друг с другом».

Несмотря на то, что детство этих людей явилось результатом родительского выбора, им трудно их в этом винить. Они называют это «обстоятельствами», рассуждают об ответственности, но не о вине. Но так было не со всеми. «Я не знаю, единственная ли я никогда не поднимала этот вопрос», — говорит Одет.

Мария Арманда испытывает смешанные чувства. Она отправилась в Москву по собственному выбору, в 17 лет — ситуация, отличная от той, в какой оказались дети. Учительница считает, что родителям нельзя предъявлять обвинения: «Мы не имеем права обвинять наших родителей (…). Они посчитали, что так лучше (…). Эти люди могут их винить, но я не думаю, что это правильно, потому что все-таки у них было счастливое детство, в отличие от меня. Все они росли вместе, в равных условиях. Они-то и были семьей».

Но когда Мария начинает говорить начистоту, понимаешь, что это «другое» детство не сделало ее лучше, скорее — менее нормальной, менее счастливой: «Почему мы не могли оставаться с нашими родителями? Это всех нас делало несчастными. У нас не было детства. Того детства, когда родители читают вам сказки на ночь. У нас этого не было».

Оригинал публикации: A clandestinidade roubou-lhes a infância
Опубликовано 24/04/2016 11:05
http://inosmi.ru/social/20160509/236432922.html