Т.В.Партаненко
«Золотой век» русско-французских отношений.
Образ России Екатерининской эпохи
(по материалам имеется ряд публикаций)
Россия - Запад |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Россия - Запад » ЗАПАД О РОССИИ XVIII века » Т.В.Партаненко Образ России Екатерининской эпохи
Т.В.Партаненко
«Золотой век» русско-французских отношений.
Образ России Екатерининской эпохи
(по материалам имеется ряд публикаций)
Буазгелен де Кердю. Третий том Ф. де Пиля «Путешествие двух французов по северу Европы – Германии, Дании, Швеции, России и Польше, совершенное в 1790-1792 годах» целиком посвящен России. Автор описывает путь из Петербурга в Москву, достопримечательности городов, в конце книги приложен краткий французско-русский разговорник (2).
К этому времени складывается и утверждается впечатление французских путешественников о русских городах. Петербург воспринимался французами как европейский город. Москва же никаким образом к разряду европейских городов не относилась. Ф. де Пиль утверждал, что «настоящая русская знать – в Москве, а Петербург не дает представления об этих колоссах азиатского могущества»(3). Он же высказал и мнение, которое в дальнейшем будет довольно широко распространено, – Петербург, для того чтобы его понять, требует долгого времени и внимания, для понимания же Москвы достаточно короткого времени (4).
Провинциальные города путешественников интересовали, как правило, меньше, внимание к ним поверхностное. Маленькие же города и вовсе отмечались часто как вехи пути.
Поскольку Сибирь посещали лишь немногие (Шапп д’0трош, Белькур, Лессепе), то и упоминание сибирских городов ограничивается в основном Тобольском, Томском, Екатеринбургом, Иркутском.
Одним из наиболее ярких явлений французской мемуарной литературы конца ХVIII века считаются мемуары дипломата графа Сегюра(5). В качестве посланника Луи-Филипп Сегюр прибыл в Россию в марте 1785 г., здесь он прожил четыре с половиной года. В его мемуарах довольно обстоятельно описаны впечатления о России, ее населении, обычаях. Центральной смысловой фигурой становится Екатерина П, автор талантливо рисует ее внешность, простоту в общении, энергичность, но и ее ум, проницательность, твердость характера. В целом императрица представлена доброй матушкой, пекущейся о благе своего народа. Этот портрет нельзя назвать сусальным, автор подмечает и проскальзывающую лживость, и натяжки в поведении Екатерины, но он человек по натуре добрый и от
России достаточно отстранен. Главной целью его дипломатической миссии было заключение русско-французского торгового договора. В 1787 году этот договор был заключен, и Франция получила возможность торговать с Россией на тех же условиях, что и Англия.
Внимательный наблюдатель, Сегюр направленно присматривается к стране, в которую он был «перенесен судьбою на несколько лет»(6). Быт русского народа «напоминает простоту первобытных нравов», их пища предельно проста – каша и жареное мясо, они пьют квас и мед, «к несчастью, они, кроме этого, употребляют водку, которую не проглотит горло европейца». Богатые купцы в городах любят угощать без меры и с грубой роскошью, пищу подают без порядка, некстати и в таком количестве, «что самые отважные желудки приходят в ужас». «Русское простонародье, погруженное в рабство, не знакомо с нравственным благосостоянием, но оно пользуется некоторой степенью внешнего довольства, имея всегда обеспеченное жилище, пищу и топливо; оно удовлетворяет своим необходимым потребностям и не испытывает страданий нищеты, этой страшной язвы просвещенных народов». Довольно редкий случай для французских мемуаров, но Сегюр своеобразно оправдывает и крепостное праве: «Помещики в России имеют почти неограниченную власть над своими крестьянами, но, надо признаться, почти все они пользуются ею с чрезвычайной умеренностью»(7).
Менее радужными красками рисует Сегюр сословие дворян. В них под внешним лоском явственно проступают следы прошедших времен: «Среди небольшого, избранного числа образованных и видевших свет людей... было немало таких... которые по разговору, наружности, привычкам, невежеству и пустоте своей принадлежали скорее времени бояр, чем царствованию Екатерины»(8).
Оправдывает Сегюр и отступление Екатерины II от принципов, сформулированных ею в «Наказе»: «Мы говорили о диких племенах, населявших отдаленные края ее империи. “Поток времени еще не коснулся до этих кочующих народов, – сказала государыня. – Они издавна сохраняют
первоначальную простоту нравов... Можно считать их счастливыми, потому что нужды их ограничены и легко удовлетворимы. Если бы по прежним намерениям моим, я их образовала, то это, может быть, послужило бы к их развращению”»(9).
Довольно уникально сообщение Сегюра, повествующее о разговоре Екатерины II с автором о Дидро. Сам Сегюр считает Дидро философом, недостойным этого названия, «потому что он был нетерпим в своем безверии и до забавного фанатик в идее небытия». Дидро, по мнению автора, был одарен пылкой душой, и странно, что он сделался материалистом. «Впрочем, имя его, кажется, пережило большую часть его сочинений. Он лучше говорил, нежели писал; труд охлаждал его вдохновение... но пламенная речь его была увлекательна, сила выражений... предупреждала суд о верности или пустоте его мыслей»(10). Такое мнение автор приводит перед высказыванием Екатерины II о философе. В беседах c ним императрица, по ее словам, больше слушала, чем говорила. «Если бы я ему поверила, то пришлось бы преобразовать всю мою империю, уничтожить законодательство, правительство, политику, финансы и заменить их несбыточными мечтами». Заметив отсутствие преобразований, Дидро выказал императрице удивление. «Тогда я ему откровенно сказала: «Г. Дидро, я с большим удовольствием выслушала все, что вам внушил ваш блестящий ум. Но вашими высокими идеями хорошо наполнить книги, действовать же по ним плохо... Вы трудитесь на бумаге, которая все терпит: она гладка, мягка и не представляет затруднений ни воображению, ни перу вашему, между тем как я, несчастная императрица, тружусь для простых смертных, которые чрезвычайно чувствительны и щекотливы»(11).
Итак, мемуары Сегюра рисуют Россию отсталой страной, в которой правит во благо народа продолжательница благих деяний Петра I добрая и умная императрица. Отдельные, порою колкие, реплики дипломата не во многом изменяют этот фон.
Сегюр не случайно уделяет внимание отзывам Екатерины II о беседах с Дидро, о переписке с Вольтером. Во второй половине ХVIII века Россия, а
прежде всего и более всего, – образ Петра I попадают в центр внимания французских просветителей. Начало петровской темы можно отнести к 1725 году, когда Парижская Академия наук поручила Фонтенелю произнести похвальном слово Петру I. «Похвальное слово царю Петру I»(12) не только рассказывает о самом царе, но и дает оценку его реформам. Варварская Россия допетровской эпохи представлена с деспотичной властью, без развитого производства, без флота, без регулярной армии, с развращенными нравами населения. В русском же царе Фонтенель представил просвещенного монарха, который первым вывел страну из тьмы и принес ей прогресс.
Самую большую лепту в образ Петра как мудреца на троне внес, безусловно, Вольтер. В 1717 году философ видел своего будущего героя, когда тот приезжал в Париж, но становиться его историком не думал в ту пору. Впервые образ Петра I был нарисован Вольтером в «Истории Карла ХII»(13). Соперник шведского короля Петр I представлен личностью более великой, чем Карл, ведь он стал законодателем и созидателем. В описаниях исторических событий Вольтер представляет русских как грубых варваров, а шведов – как европейцев. Русские бегут перед противником, а войну ведут подобно татарам, совершая набеги и убегая. Вольтер возвышает царя на контрасте с невежеством и грубостью русского народа, который ему предстояло цивилизовать. Народ же пребывал в состоянии совершенного беззакония, внешняя религиозность не мешала грабежу, убийствам, беззаконию. Петр же, вопреки всему, стал единственным человеком, который создал величайшую империю в мире.
Работе Вольтера над историей Петра препятствовало отсутствие материалов, получение их из России было весьма затруднительным по многим обстоятельствам. В 1748 г. Вольтер ограничивается изданием «Анекдотов о царе Петре Великом»(14). С историческими фактами в этом сочинении философ обращается очень вольно и с юмором. «Анекдоты представляли перечень различных фактов, главной идеей автора была мысль
о случайности появления Петра в России, его исключительности, исключительности его роли.
Начало работы над историей Петра относится к 1757 г. Просьбу о ее написании передали Вольтеру от Елизаветы Петровны, философ такой просьбе несказанно обрадовался. Но обещанные документы и архивы поступали из России очень плохо, тем не менее к концу 1759 года работа над первым томом была завершена. В апреле 1763 года вышел второй том «Истории Российской империи при Петре Великом»(15).
История начиналась с географических описаний, но поскольку география в то время развита была недостаточно, то описание грешило самыми фантастическими ошибками, как и многие исторические экскурсы Вольтера. Говоря о русском характере, Вольтер называет крепостничество характерной чертой русской жизни. Нравы русских описываются как восточные. Но в целом описания грубости и невежества русских весьма смягчены по сравнению с историей Карла ХII.
Главной ценностью Петровских реформ Вольтер определяет прогресс, которого русские добились за 50 лет, другие нации не могут этого достигнуть и за 500.
Россия представляется философу экспериментальным полем, на котором Петр I поставил феноменальный исторический эксперимент. Сам же царь – гений и созидатель, посвятившей свею жизнь тому, чтобы сделать свой народ лучше и счастливей. О негативных чертах характера Петра Вольтер умолчал, хотя и знал о них прекрасно.
В целом «История Российской империи» стала «философской историей, то есть последовательным воплощением просветительских представлений о прошлом. В этом заключалась и сила, и слабость этого сочинения»(16).
Петр I, его реформы, их значение стали объектом спора Вольтера и Рycсo. Специального интереса к России Руссо не проявлял, его отношение к этой стране, Петру I сформулировано в работе «Об общественном договоре»: «Русские никогда не будут народом истинно цивилизованным, потому что их
цивилизовали слишком рано. Петр имел только подражательный гений; истинного гения, который создает и делает все из ничего, у него не было. Некоторые из проведенных им реформ были сделаны хорошо, большая же часть была неуместна. Он видел, что его народ – народ варварский, но он не видел того, что он незрел для истинного управления; он хотел его цивилизовать, когда его надо было обучать войне. Он хотел сначала сотворить из своих подданных немцев, англичан, когда надо было начать с того, чтобы сделать из них русских. Он помешал им стать когда-либо тем, чем они могли бы быть, убеждая их, что они то, чем они в действительности не были... Русская империя захочет покорить Европу и будет покорена сама. Татары, ее подданные или соседи станут и ее и нашими господами»(17).
Во второй половине ХVIII века полемика Вольтера и Руссо разбила французских просветителей на два лагеря. За Вольтером последовали Дидро, Жокур, Д’Аламбер, Мармонтель. За Руссо следовали в высказываниях и суждениях Мабли, Кондийяк, Мирабо.
Дидро, который в отличие от Вольтера и Руссо приезжал в Россию в 1773–1774 гг., высказал свое мнение о Петре I в предложении плана памятника императору, изложенном им Э. М. Фальконе. Философ убеждал скульптора: «Покажите им вашего героя на горячем коне, поднимающимся на крутую скалу, служащую ему основанием, и гонящего перед собой варварство; заставьте изливаться прозрачную воду из трещин этой скалы, соберите эти воды в необработанный дикий бассейн... чтобы я видел варварство с наполовину распущенными, наполовину заплетенными в косу волосами, с телом, покрытым дикой шкурой, кидающее свирепый, угрожающий взгляд на нашего героя, страшась его и готовясь быть растоптанным копытами его коня»(18).
Стараниями французских просветителей в общественном мнении Франции был создан и «мираж» Екатерины II», «северной Семирамиды», истинной наследницы и верной продолжательницы дела Петра I.
Представленный обзор взглядов просветителей на историю России не является отступлением от темы. Без их учета невозможно дальнейшее изучение взглядов свидетелей на Россию, большинство из них так или иначе
изучение взглядов свидетелей на Россию, большинство из них так или иначе будет перекликаться с Вольтером. Французский историк Клод де Грев включил Вольтера в антологию «Путешествие по России». Свое решение он объясняет тем, что «путешественник по телескопу своего воображения», если он здесь фигурирует, то из соответствия тому удару по французским интеллектуалам, который не смог бы нанести никогда путешественник реальный»(19).
События Великой Французской революции заставили забыть о полемике вокруг России. Но в конце столетия, когда Франции угрожала война с России, появился некий текст, получивший название «Завещание Петра Великого». Изучение этого текста историками показало, что текст является фальшивкой. Время появления его неизвестно, на этот счет существует множество версий. Неизвестен и его автор. Ученые склоняются к разным версиям. Одним из возможным авторов называется шевалье Д’Эон, о котором писалось выше. Якобы французский дипломат добыл их в русских архивах в 1756 г. Как бы то ни было, «Завещание» формулировало и конкретизировало опасность России для Франции, ту опасность, о которой говорил еще Маржерет, но которая была лишь впечатлением.
Кратко это завещание звучит так:
1. Ничем не пренебрегать, чтобы придать русскому народу европейские формы жизни и обычаи, и с этой целью приглашать из Европы различных людей, особенно ученых, или ради выгод, или из человеколюбивых принципов философии, или же по другим побуждениям, способствовали бы достижению этой цели.
2. Поддерживать государство в состоянии непрерывной войны, для того, чтобы закалить солдата в бою и не давать народу отдыха, удерживая его во всегдашней готовности к выступлению по первому знаку.
3. Всевозможными средствами расширять свои пределы к северу, вдоль Балтийского моря, и к югу, вдоль Черного моря…
4. Поддерживать в Англии, Дании и Бранденбурге недоброжелательство к Швеции, вследствие чего эти державы будут сквозь
пальцы смотреть на захваты, которые можно будет делать в этой стране, и на окончательное ее покорение.
5. Заинтересовать Австрийский дом в изгнании турок из Европы...
6. Поддерживать анархию в Польше, влиять на ее сеймы и особенно на выборы королей, раздроблять ее при каждом удобном случае и, наконец, покорить.
7. Заключить тесный союз с Англией и поддерживать с ней прямые отношения... (для того, чтобы. – Т. П.) благоприятствовать усовершенствованию и увеличению русского флота, при помощи которого тотчас же надлежит добиться господства над Балтийским и Черным мерями...
8. ...индийская торговля есть торговля мировая, и тот, у кого она исключительно будет в руках, станет и истинным властителем Европы...
9. Вмешиваться, невзирая ни на что, силою или хитростью, в распри Европы и особенно Германии...
10. Заискивать и поддерживать союз с Австрией, убаюкивая ее любимей ее мыслью о преобладании, пользоваться малейшим на нее влиянием для вовлечения ее в разорительные войны, с целью постепенного ее ослабления, временами даже помогать ей, а между тем в тайне создавать eй врагов в Европе и особенно в Германии, возбуждая в государях к ней зависть и недоверие...
11. В супруги русским монархам избирать германских принцесс, и путем родственных отношений и выгод умножать союзы для увеличения русского влияния в этой империи.
12. Пользоваться религиозным влиянием на греко-восточных отщепенцев или схизматиков, распространенных в Венгрии, Турции и южных частях Польши... Под этим предлогом Турция будет покорена, и сама Польша... скоро попадет под иго.
13. Тогда каждая минута будет дорога. Необходимо втайне приготовить все средства для нанесения сильного удара, действовать обдуманно, предусмотрительно и быстро, чтобы не дать Европе времени
придти в себя [далее предлагается хитростью спровоцировать внутриевропейские распри].
14. Среди всеобщего ожесточения... выказаться, наконец, за Австрийский дом... [далее – послать по Рейну и морям «несметные азиатские орды»]. Корабли... внезапно появятся для высадки этих кочевых, свирепых и жадных до добычи народов… одну часть жителей они истребят, другую уведут в неволю для заселения сибирских пустынь и отнимут у остальных всякую возможность свержения ига. Все эти диверсии дадут тогда полный простор регулярной армии действовать со всей силой, с полной уверенностью в победе и в покорении остальной Европы .(20)
Своеобразным итогом ХVIII века стали «Секретине записки о России времени царствования Екатерины II и Павла I» Шарля-Франсуа Филибера Массона де Бламон(21). Во Франции их считают «одним из самых значительных трудов века». Действительно, Массон своеобразно «задал интонацию» многим французским свидетельствам следующего века. Перекличка с его мемуарами станет достаточно распространенной.
Ш. Массон родился во Франции, воспитывался в Швейцарии. В 1786 г. он приехал в Петербург, где служил его старший брат. В России Массон сделал головокружительную карьеру: служил преподавателем артиллерийского и инженерного шляхетского кадетского корпуса, был воспитателем детей кн. Н. И. Салтыкова. Наконец, был определен учителем математики к великим князьям Александру и Константину. В 1795 году стал секретарем в. к. Александра Павловича. В России он женился на дочери барона Розена.
Но в конце 1796 г., после воцарения Павла I, братья Массоны были из России высланы. Семья Ш. Массона осталась в Петербурге, и лишь через несколько лет смогли соединиться с ним жена и малолетняя дочь. Во Франции Ш. Массон служил в управлении департамента Рейн-Мозель.
«Секретные записки» автор написал в конце 1790-х гг., после высылки из России, в 1800 г. первые два тома были изданы одновременно в
Амстердаме и Париже, третий том появился в 1802 г. Имя автора указано не было. В 1804 г. книга была переиздана в 4-х томах.
В России начала XIX века книга Ш. Массона была строжайше запрещена, но вопреки (или – благодаря) этому была широко известна. Существовали и рукописные переводы ее.
Прежде всего отметим, что автор мемуаров выступает в роли невинной жертвы произвола и самодурства, ибо его ни в чем, собственно, и не обвиняли. Однако «не преследование... внушило мне эти заметки, но, может быть, именно негодование придает мне мужества их обнародовать, – восклицает автор(22). И его словам можно верить, труд Ш. Массона – плод долгих размышлений, а не минутной вспышки гнева. Обращен он не к России и не к Франции, а к мыслящему человеку, "философу и моралисту"(23).
Центральной фигурой мемуаров становится, безусловно, Екатерина II. По долгу службы Ш. Массон видел императрицу несколько раз в неделю. Ее личность, характер он никак не принижает: «Она казалась глубоко человечной и великодушной... Все окружающие ее были счастливы... Она правила русскими менее деспотично, нежели самою собой... Капризы, раздражение, мелочность, совершенно не были свойственны ее характеру... Ее несомненно любили»(24).
Другими красками рисует автор портрет российской самодержицы. Екатерина II, которая потрясла Европу желанием восстановить греческую империю, утвердить законы, распространить философию, покровительствовала, казалось бы, – искусствам, после Великой французской революции в мгновение превратилась в их гонителя. Императрица вовсе не покровительствовала русской литературе, которая расцвела в царствование Елизаветы. Из тщеславия Екатерина скупала библиотеки, картины, поощряла иностранных писателей. Родись гений подле нее – она бы его не заметила и еще меньше – поощрила бы. Легендарный «Наказ» в конце концов стал безделушкой в драгоценном ларце, призванном тешить любопытство иностранцев. Комитет для редактирования законов превратился в пристанище протеже и придворных шутов, которые назначались туда для
получения жалованья. Многие государственные проекты, рождаясь и восхитив всех, после появления памятной медали, тут же забывались. Тратя огромные средства на фаворитов, императрица пренебрегала даже такой вещью, как построение удобной для народа дороги из Петербурга в Москву. Жизнь рабов ценится в России не дороже головки чеснока(25). «О Екатерина! Ослепленный твоим величием... я пожелал воздвигнуть памятник твоей славе. Но потоки крови, пролитые тобою, стеклись и ниспровергли его. Лязг цепей тридцати миллионов твоих рабов оглушил меня, судебный произвол и преступления, царствовавшие от твоего имени, привели меня в негодование»(26).
Не Екатерину обвиняет Ш. Массон, а принцип, душу российского самодержавия, его психологию. Именно этот принцип, произвол, небрежение человеком, продолженные Павлом I, и сломали жизнь автора, стали причиной его ранней смерти. Павлу I, «самому уродливому человеку в своей империи»(27), его эксцентрике посвящены многие страницы «Секретных записок». Но и для него, своего обидчика Массон находит добрые слова, сочувствуя его судьбе, отмечает его доброе сердце.
Не случайно, взойдя на трен, Александр I отказал своему секретарю в возвращении в Россию. Хотя цесаревич в «Секретных записках» нарисован в самых светлых тонах. На него, внушающего «своей душевной чистотой и телесной красотой чувство, близкое к изумлению», почти осуществившему "тот идеал, который восхищает нас в Телемаке"(28), Массон возлагал большие надежды.
Обращаясь к описанию России, русского народа, Массон меняет интонации. Ярко отмечает Массон способность русских к подражанию: «Говорят, что у русских нет своего характера, что его заменяет умение прекрасно усваивать характер другой нации, Если при этом подразумевается только высший класс, то это верно». Русский дворянин, а именно только его и можно увидеть в Париже, обладает уникальными способностями» сливаться во мнениях, нравах, манерах и языке с другими нациями. Он будет фриволен как прежний петиметр, будет сходить с ума от музыки, как
итальянец, будет рассудителен, как немец, своеобразен, как англичанин, низок, как раб, и горд, как республиканец»(29). Но способность к подражанию у людей, как правило, связывают с общими способностями. Действительно, ниже Массон пишет: «Вообще, надо заметить, что русские очень способны и обладают поразительной легкостью восприятия»(30).
Русский крестьянин, по мнению автора, обладает яркими достоинствами, он, «лишенный собственности, религии, модальных основ и чести, гостеприимен, человечен, услужлив, весел, честен и мужествен»(31).
Пресловутое варварство же – свойство полуобразованных вельмож, и оно Массону отвратительно. Выражается оно «в грубости нравов, в оскорбительном презрении к людям всеобще, в равнодушии же всякому усовершенствованию, в незнании социальных отношений, в наглой надменности, низости, непристойности, отсутствии общественности и патриотизма, а главное, в отсутствии той части, которая подчас заменяет честность и даже добродетель»(32).
Много пишет Массон об А. В. Суворове, но русский полководец представлен в мемуарах вздорным шутом, его поведение, ненависть к французам, победы в Европе пугают Массона. Это не мешает автору оценить русского солдата, в котором много достоинств. «Храбростью, природной веселостью, ухватками и чистоплотностью русский солдат ближе всех к французскому»(33).
Говоря о русской религии, Массон подробно описывает праздники и обряды. Тем не менее набожность русских часто внешняя. Народ твердо блюдет четыре поста, но часто это оборачивается ханжеством: «Кража или убийство, легко отпускаемые попом, в глазах ханжи меньший грех, чем вкушение яиц, мяса или молока... Кто-то по поводу строгости постов сказал, что русские добиваются рая голодовкой»(34).
Священники в России – презираемая каста. Они грубы и безграмотны, нехорошо себя ведут. «На улицах Москвы и Петербурга часто встречаются пьяные попы и монахи. Они ходят с пением, пошатываясь, ругаясь, говоря глупости прохожим и оскорбительно хватая женщин... Эти служители
Христа... обращают в посмешище все церемонии, в действительности вовсе не смешные. Некоторые священники ругаются в алтаре, бьют притч и громко, по-гренадерски, командуют»(35).
Русские женщины властны, «мужеподобны», часто им приходится исполнять обязанности, мало подходящие их полу: управлять имением, присутствовать при сечении крепостных. Портят нравы женщин и совместные бани. Впрочем, от природы русские девушки скромны и сдержанны. В них «заложены задатки глубоких и нежных чувств. Только с трудом развращаются они под влиянием окружающей испорченности. Почти все девушки обладают природным умом и прелестью: их глаза, ноги, руки не оставляют желать лучшего; в них есть та непринужденность, тот вкус к нарядам и приятность в разговорах, которые встречаются только у француженок»(36). Русские дамы порою тоже умны и любезны, у них есть чувство юмора, только чувствительность им неведома: «никогда не приходилось видеть мне, чтобы они плакали на трагедии»(37). В целом же «в русских женщинах мало семейных добродетелей, они не способны к порядку и экономии... Они очаровательны в обществе, но мало склонны к хозяйству и способны скорее доставлять удовольствие многим, чем сделать счастье одного»(38).
Наконец, Массон, вероятно, первым свидетельствует о культе Франции в России. Зародившийся в елизаветинскую эпоху, этот культ вначале был лишь внешним подражанием Парижу, постепенно он перерос в ощущение внутренней причастности к культуре Франции русского дворянства, а позже русской интеллигенции. Массон видел истоки влияния Парижа в иностранном воспитании, когда «почти все русские, под влиянием воспитателей-французов, с детства проникаются любовью к Франции; ее язык, ее историю они знают лучше своих; не имея настоящей родины, они и сердцем, и воображением начинают считать Францию таковой... Они смотрят на нее как на родину вкуса, вежливости, искусства, утонченных удовольствий и любезных людей... многие русские знают Париж лучше тех, кто вею жизнь шатался по его улицам»(39).
Одновременно с Вольтером и Дидро, создавшими «русский мираж», почти Эльдорадо, и Руссо, видевшем в России страшного и порочного врага, Ш. Массон представил Россию реальной страной. Безусловным достоинством «Секретных записок» стала диагностика психологии российского самодержавия. Французский историк заметил: «Возможно, именно нам, читателям XX века предназначены “Мемуары”»(40). Но ученый все-таки слишком оптимистичен, «Мемуары» адресованы, скорее, к читателям XXI века, и не только русским, но и французским.
Итак, к концу ХVIII века Россия становится реальным фактором культурного окружения Франции. К этому времени складываются основные контрастные стереотипы ее образа. Прежде всего, это взгляд на Россию как на опасного и агрессивного врага. Просветители сформировали образ России как страны, в которой возможно построить царство добра и справедливости, с помощью Франции, безусловно. Наконец, третье направление, которое встречалось и будет встречаться достаточно редко, представляло Россию страной своеобразной, к которой плохо подходят мерки Франции, но эта страна достойна и уважения, и симпатии.
1. Энгельс Ф. Какое дело рабочему классу до Польши? // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – 2-е изд. – Т. 16. – С. 164.
2. [Rulier C. K.]. Histoire on Anecdotes sur la révolution de Russie en lánnée 1762. – Paris, 1797; Thesby de Belcour Fr. A. Rélation, on Jornal dún officier français an service sur la Russie. – Paris, 1807; Гримм Ф. М. Историческая записка о происхождении и последствиях моей преданности императрице Екатерине II, до кончины ее величества // Русское историческое обозрение. – Т. 2. – С. 324–393; Journal intime du chevalier de Corberjn, chargie d’affaires de France en Russie. – Paris, 1901. – 2 vol.; Marcillac P. L. A. De Crusy. Souvenirs de l’émigration á l’usage de l’épogue actuel. Paris, 1825; [Burja A.]. Observations d’un voyageur sur la Russie, la Finlande, la Livonie, la Curlande et la Prusse. – Paris, 1785; Romme Ch.-G. Voyage de St.-Pétersbourg á Moscou et Nijni Novgorod á Kazan. – Paris, 1781; Lesseps J. B. B. De. Journal historique du voyage de M. De Lesseps… – Paris, 1790; Patrin E. M. L. Relation d’un voyage aux monts d’Altice en Sibérie fait en 1781 par M. Patrin. St. Pétersbourg, 1783; Vigée-Lebrun E.-L. Souvenirs de ma vie. – Paris, 1869. Vol. 1–2; Fortia de Piles. Voyage de deux Français… – Paris, 1795.
3. Fortia de Piles. Op. сit. – Vol. 3. – P. 345.
4. Ibid. – Vol. 4. – P. 85.
5. Ségur L.-P. Mémoires on Souvenirs et anecdots. – Paris, 1827. – Р. 1–3; Сегюр Л.-Ф. Записки о пребывании в России в царствование Екатерины II // Россия VIII в. глазами иностранцев. – Л., 1989. – С. 313–456.
6. Сегюр Л.-Ф. Указ. соч. – С. 326.
7. Сегюр Л.-Ф. Указ. соч. – С. 328.
8. Там же. – С. 329.
9. Там же. – С. 440.
10. Сегюр Л.-Ф. Указ. соч. – С. 412.
11. Там же. – С. 413.
12. Fontenelle. Oevre complétes. – Genève, 1968. T. 1. – P. 338–356.
13. Voltaire. Histoire de Charle XII, roi de Suède… – Genève, 1768; Вольтер. История Карла XII, короля шведского. – М., 1803–1804.
14. Jd. Antcdotes sur le ezar Pierre le grand. – (1748).
15. Jd. Histoire de l’Empire de Russiesous Pierre le grand… – Amsterdam, 1761; Вольтер. История Российской империи в царствование Петра Великого. – М., 1809.
16. Мезин С. А. Указ. соч. – С. 103.
17. Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре. – М., 1938. – С. 38–39.
18. Дидро Д. Собрание сочинений. – М., 1940. – Т. 9. – С. 345.
19. Grève C. de. Op. Cit. – Р. 1270.
20. Мезин С. А. Указ. соч. – С. 157–162.
21. Masson C.-F. Pb. Mémoires secrets sur la Russie, sur les règnes de Catherine II, de Paul I. – Paris, 1880; Массон Ш. Секретные записки о России времени царствования Екатерины II и Павла I. – М., 1996.
22. Массон Ш. Указ. соч. – С. 16.
23. Там же. – С. 15.
24. Там же. – С. 46–47.
25. Массон Ш. Указ. соч. – С. 48–60.
26. Там же. – С. 60.
27. Массон Ш. Указ. соч. С. 130.
28. Там же. С. 107.
29. Там же. – С. 136–137.
30. Массон Ш. Указ. соч. – С. 148.
31. Там же. – С. 137.
32. Там же.
33. Там же. – С. 138.
34. Массон Ш. Указ. соч. – С. 141.
35. Там же. – С. 140.
36. Там же. – С. 145.
37. Там же.
38. Массон Ш. Указ. соч. – С. 145–146.
39. Там же.– С. 147–148.
40. Grève C. de. Op. cit. – P. 1259.
Вы здесь » Россия - Запад » ЗАПАД О РОССИИ XVIII века » Т.В.Партаненко Образ России Екатерининской эпохи