-         Александр Сергеевич, как вы попали в мир музыки?

-         Наверное, так же случайно, как случайно познакомились мои папа и мама, благодаря которым я и родился.

-         А они имеют отношение к музыке?

-         Нет, отец у меня хирург, а мама была учительницей. Меня они уже с малых лет начали приучать к музыке. Купили пианино, дескать, пусть занимается. Они тогда и не мечтали, что я буду музыкантом, а уж композитором и подавно. В общем, сначала мне наняли преподавателя, потом я пошел в музыкальную школу. Учился с удовольствием, и уже в третьем-четвертом классе я начал сочинять какие-то маленькие мелодии.

-         А какая музыка звучала тогда в вашем доме?

-         У отца был патефон и целая тумбочка пластинок. Он любил классику. Но и «Рио-Рита» у него тоже была. Эта пластинка была импортной и, возможно, поэтому звучала громче всех. И я ее любил больше всего, хотя до сих пор помню, как мы вместе с отцом слушали и оперные арии, и Шаляпина.

-         После музыкальной школы вы продолжили образование?

-         Не совсем. Параллельно музыке я посещал спортивную секцию, занимался гимнастикой, акробатикой. Делал сальто, стоял на руках. Чуть позже увлекся радиотехникой. Собирал приемники, паял ламповые усилители. Транзисторов ведь тогда еще не было. Продолжалось это до 1941 года, именно в это время моего отца посадили по 58-й статье – за контрреволюционную деятельность.

-        Что же он натворил?

-         На отца донес его приятель. Папу в самом начале войны призвали работать в госпиталь в Новосибирске, где мы тогда жили. Раненых было уже тьма тьмущая, и в стране вышел указ: за опоздание на пятнадцать минут на работу – судить! Отец как-то в компании друзей сказал: «Наконец-то Советская Власть взялась за лодырей и разгильдяев!»

-        И что же в этой фразе крамольного?

-         В НКВД, куда его потом вызвали, спросили: «Значит, вы считаете, что Советская Власть до этого указа ничего не делала?» Отец: «Я этого не говорил». НКВД: «Вы сказали «наконец-то», значит, до этого Советская Власть попустительствовала?!» Отца держали в камере, выбили ему передние зубы, по ночам не давали спать, постоянно вызывали на допросы. Полгода таких пыток – и человек сам готов был подписать себе смертный приговор. Освободил его уже Хрущев в 1956 году.

-         Первым вашим поэтом-соавтором стал Леонид Дербенев?

-         Нет, до Дербенева еще надо было дойти. В Алма-Ате я работал с одними поэтами, когда переехал в Москву – с другими. А с Дербеневым меня познакомил композитор Александр Флярковский. И первой нашей с ним совместной работой стала песня «Костер на снегу», которую спела Майя Кристалинская.

-        А c кинорежиссером Леонидом Гайдаем вы как познакомились?

-         О-о-о! Это интересная история. Попасть в кино, особенно на «Мосфильм», да еще человеку, приехавшему издалека, было сложно. Я, конечно, туда приходил, показывал им свои работы. Там меня знали по песне «Надо мной небо синее». Написал музыку к короткометражной ленте, потом был фильм «На завтрашней улице», где звучал мой «Костер на снегу». А к тому времени Леонид Гайдай поссорился с Никитой Богословским, с которым работал в «Псе Барбосе» и «Самогонщиках». Поговаривали еще, что Богословский заявил тогда Леониду Петровичу: «Ноги моей у вас больше не будет!» Гайдаю обо мне тогда рассказывали, и он говорил: «Я знаю Зацепина по песне про «небо синее», но вот осилит ли он эксцентрику?» В общем, от него мне позвонил замреж и сказал: «Гайдай хочет с вами встретиться».

-         Как я понял, речь шла о вашей работе в «Операции Ы и других приключениях Шурика»?

-         Да. Я приехал, Гайдай говорит: «Вот сценарий. Прочитайте и напишите, как вы все это видите в музыке». А у него по сценарию везде были пометки: «Здесь галоп», «здесь марш» и т. д. Мне все понравилось, но у меня все выходило по-другому. Например, в сцене на автобусной остановке я предложил ритм на рояле и аккордеоне, пущенный на удвоенной скорости, с наложенными на него партиями нормальных инструментов.

-         Я заметил, что в этой картине музыка исполнялась на каких-то странных инструментах. Например, во второй части фильма что-то то и дело крякало…

-         …А-а-а! Действительно это был манок на уток. Между прочим, в «Кавказской пленнице» в теме «Дорога» я играл на трех судейских свистках, издающих разные ноты. Синтезаторов, к сожалению, тогда не было, а то можно было бы такого понаделать! Поэтому я все время искал какие-то необычные звуки. Был один курьезный случай, когда, будучи за границей, я увидел в магазине измерительную рулетку. Я выдвинул ленту – получился такой интересный звук!!! И я стою, и, прижав рулетку к уху, дергаю ее: вжик-вжик-вжик-вжик. Потом моя жена Светлана хохотала: «Ты бы видел, как на тебя смотрели! Вместо того чтобы что-то мерить, ты рулеткой делаешь что-то около уха, а потом покупаешь!»

-         А неужели к этим песням органы не придирались?

-         Придирались. Но Гайдай их перехитрил. В самом конце «Бриллиантовой руки» он специально для них вставил атомный взрыв. И в главке сказали: «Мало того, что у вас песни криминальные, так еще и атомный взрыв! Вырезать!» Гайдаю дали три дня на раздумье, но тот ответил: «Я ничего вырезать не буду». На полку такой фильм, сами понимаете, не положишь: касса, миллионы. И те, в конце концов, сдались: «Леня, пускай все остается, убери только атомный взрыв». Гайдай сказал: «Я подумаю». Взрыв убрали, и фильм приняли.

-        А вы были членом КПСС?

-         Никогда. Тем более после того, как моего отца посадили. Я до сих пор помню, как в ночь ареста, когда НКВД описывал все наши вещи, папа сказал: «Помни, что твой отец ни в чем не виноват».

-        Скажите, почему в шестидесятых годах с Запада к нам не пустили ни рок-н-ролл, ни биг-бит, тем не менее, весь СССР просто угорал от другой западной музыки: от твиста. «Черный кот», «Лада», «Королева красоты», ваша «Песенка о медведях» – все это в чистом виде твист. Кто-то из наших партийных бонз не любил Элвиса Пресли, но любил Чаби Чеккера?

-         Хм… Видимо так. В свое время и товарищ Жданов сначала прошелся по Прокофьеву и Шостаковичу, а потом запретил джаз…

-         …А Никита Сергеевич грозился разогнуть им всем саксофоны.

-         Да, да, тогда в Ленинграде даже сломали завод по производству саксофонов. Варварство какое-то! Скрипка ведь тоже нерусский инструмент, давайте тогда и скрипки ломать. Наш джаз-оркестр ведь тоже разогнали, а мне тогда сказали: «Или иди снова служить в пехоту, или давай на балалайке играй». Пришлось переучиваться. Просто кому-то не нравился джаз, хотя сами они все его слушали, но народу не позволяли.

-         В фильме «Инкогнито из Петербурга» у вас вообще не было ударных песен. Почему?

-         Изначально Гайдай задумал снять историю про современного ревизора. А потом показал мне бумагу: «Видел, что мне написали?! «Никаких аналогий с современностью!» А отказаться снимать не могу, деньги-то уже заложены, и на «Мосфильме» все запущено». Поэтому он сделал классического «Ревизора», что получилось не лучшим образом. А представляете, как бы он мог это снять?

-         На тот момент Татьяна Анциферова была абсолютно никому не известна. Не было ли с этим каких-либо трудностей?

-         Нет, ведь и Пугачева была когда-то неизвестной. Кассету с пением Анциферовой мне принес мой знакомый музыкант. Я послушал, и мне понравилось.

-         Как и почему вы несколькими годами позже оказались в Париже?

-         Я женился на сестре своего друга. Ален – француз, в Москве преподавал в университете русский язык, жил напротив меня, а наши жены работали в одной музыкальной школе. Потом моя жена умерла, да и масла в огонь подлили сплошные «нельзя». Пластинку про погоду нельзя, две песни из «31 июня» вырезали. Кроме того, когда я ездил в Америку, познакомился с продюсером по фамилии Кэш. Слово «кэш», между прочим, по-английски означает «наличные деньги». Я показал ему три своих песни. Кэшу сильно понравился «Бубен шамана», он включил его на всю катушку, потом говорит: «Хочу с вами работать». И я подписал с ним контракт на пять лет: два фильма и два диска в год. Но в СССР меня предупредили: «Ты не имел права сам заключать этот контракт, это за тебя был должен сделать кто-то другой». А я-то своих прав тогда не знал. В Министерстве Иностранных Дел, где я сказал, что мне этот контракт лишь предлагают, мне шепнули: «Александр Сергеевич, даже не надейтесь. Вроде бы это и можно, но сперва ваши пленки до них не дойдут, потом им в визах сюда откажут, и вам все поломают». Я рассказал обо всем этом своему другу Алену. Он говорит: «Ну что же ты так всю жизнь будешь мучиться? Женись на моей сестре, езжай туда и работай!» А у его сестры судьба была печальная. Она в восемнадцать лет собиралась замуж, но отец ей это запретил, и она на пятнадцать лет ушла в монастырь. В общем, жизнь у нее не сложилась. Потом она приехала в СССР, по специальности она художник, училась музыке, отец у нее органист…

-         …Общались-то вы с ней на каком языке?

-         На английском, ха-ха-ха… Вскоре мы подали с ней заявление в ЗАГС и зарегистрировались.

-         Извините за вопрос. Это был брак по расчету?

-         Кто его знает. Она мне понравилась, и я ей понравился. Поэтому такого, чтобы жениться лишь бы уехать, у меня не было. К жене на временное жительство меня не выпускали два года. Когда обо всем этом здесь стало известно, меня перестали крутить по радио.

-        Вас запретили на радио?! А как можно было запретить «Бриллиантовую руку» или «Кавказскую пленницу»?

-         Это да, ведь деньги эти фильмы приносили огромные. Хотя и тут придумали бы что-нибудь. Например, по телевидению реже бы стали показывать, из титров имя вырезали бы. У нас ведь все перестраховывались. В общем, я вынужден был подать заявление на постоянное жительство во Франции.

-         Насколько сегодня завидна судьба композиторов вашего поколения? Хватает ли одних авторских, чтобы прокормиться?

-         Это, конечно же, зависит от конкретного композитора. Лично у меня какой плюс? Много фильмов, которые постоянно идут по телевидению, и которые приносят приличные авторские. Вот смотрите, сколько раз мои песни звучали только за один 2001 год (Зацепин достал с полки увесистую кипу листов огромного формата толщиной сантиметров восемь! – авт.). А если композитор просто песенник, то, безусловно, получается очень мало. Ну, что-то из старенького перепели молодые, вот и все.

-         А во Франции фамилия Зацепин известна?

-         Нет, конечно. Во всех странах есть национальные герои, которые в остальных странах мира неизвестны.

-         Могли бы вы назвать несколько любимых мелодий, сочиненных не вами?

-         Могу. С детства мне сильно нравится пьеса «Караван» Дюка Эллингтона. До сих пор люблю музыку Гленна Миллера. Из «Битлз» нравятся «Michelle» и «Yesterday». Это настоящая классика!

-         Какую последнюю пластинку вы купили за свои деньги?

-         Иногда мне просто надо что-то послушать, чтобы быть в курсе всего происходящего в мировой музыке. Если же просто для удовольствия, недавно слушал новый альбом группы «Garbage».

-         Ого! Ну и как?

-         Вы знаете? Что-то в этом есть.

-        А сами в таком стиле смогли бы?

-         Не знаю, надо попытаться. Хотя просто так писать мне не хочется. Это все-таки моя работа.