Среди французских путешественников, посещавших Россию в николаевскую эпоху, как и прежде, были те, кто пострадал от революции или Наполеона, их встречали особенно приветливо. Летом 1839 года в Петербург приехал маркиз Астольф де Кюстин. Революция лишила его отца, Арман Луи Филипп Франсуа де Кюстин был известным в свое время дипломатом. Пострадал от революции и дед путешественника, известный генерал Адам Филипп де Кюстин. Его мать – Дельфина, претерпела множество страданий и едва не погибла. Но после термидорианского переворота она не покинула Францию, хотя правительство времен Директории едва ли было расположено к ней. Свою дальнейшую жизнь отважная женщина посвятила благополучию и образованию сына. Благодаря матери А. де Кюстин общался с видными представителями литературной Франции, его другом и наставником был известный писатель Франсуа Рене де Шатобриан. Ко времени приезда в Россию Кюстин был уже достаточно известным литератором(1) . Высоко ценил его талант О. де Бальзак. К любой власти маркиз относился довольно критически, в том числе – и к роялистам. «Для Кюстина характерно своеобразное сочетание либерализма с аристократизмом и одновременно – некоторое отчуждение от обоих»(2) .

Прием, оказанный де Кюстину в России был самым приветливым. Благосклонность императора, сочувствие его судьбе, свобода передвижения по стране, редкая в то время для иностранцев, все способствовало ожиданию восхищения маркиза Россией. Итог этого ожидания известен – в 1843 году вышла в свет книга «Россия в 1839 году», взорвавшая и Россию, и Западную Европу(3) .

Книга, наполненная философскими рассуждениями, написана «прежде всего для Франции»(4) . Более всего автора волнует судьба современной ему католической Церкви, которая одна – по его мнению – способна сохранить чистоту и истину веры. Католицизм переживает

(продолжение)

Другой причиной написания книги стало для Кюстина желание разоблачить миф о России как стране порядка, о преимуществах единовластия.

Наконец, Кюстин ставит своей целью показать истинное лицо нации, величие и политическую значимость которой его потрясают, показать Россию такой, какая она есть, высказывая самые жестокие истины, ибо – как считает автор – «Большинство моих предшественников обходились с русскими как с балованными детьми»(8) .
Книга Кюстина представлена в виде писем о событиях во время его путешествия. Какую-то основу подобные письма составили, но автор писал книгу в течение трех лет и его непосредственным отзывом можно считать только письмо Шатобриану, своеобразный отчет путешественника только что покинувшего Россию(9) . Короткий срок пребывания Кюстина в нашей стране – всего четыре месяца – позволил автору сформулировать ее целостный образ, но уберег от частностей, способных разрушить этот образ.

Целостный образ и стал первичным в его книге. Автор нарисовал страну, представляющую плоское, однообразное, безрадостное пространство. Ни ландшафт, ни природа не нарушают этой монотонности, а огромные просторы обращают все это в кошмар. Климат на этом пространстве такой, что делает жизнь невозможной ни в какое время года. Безрадостна и уродлива искусственная столица России, город, лишенный «собственного лица», набитый «безвкусными зданиями, что не имеют ни стиля, ни исторической ценности»(10) . Центр этого города – «лишенное гармонии», «огороженное пространство», где «колышком вбита колонна Александра. Пространство это окружено с одной стороны Зимним дворцом, исполненном в «выродившемся стиле Людовика XIV», с другой – «низкими и плоскими» зданиями. Здесь же и Триумфальная арка – творение «безобразности» коему нет сравнения. «Огромный свод с неумеренной пышностью венчает запряженная… колесница, управляемая некоей неведомой… аллегорической или исторической фигурой»(11) . Вдали угадывается статуя Петра Великого, «вид которой… крайне неприятен»(12) . Статуя, которая «снискала незаслуженную славу благодаря шарлатанской гордыне воздвигнувшей ее женщины», она «куда ниже своей репутации»(13) . Петербургские улицы и набережные, «столь непривычные французскому глазу», неприглядны, они «мощены скверными булыжниками, неровными, уродливыми, столь же неприятными для глаз, сколько и опасными для пешеходов и экипажей». Неприятен французскому путешественнику и общий вид города – «Несколько золоченных шпицев, тонких, словно громоотводы; портики, основание которых едва не уходит под воду; площади с колоннами, теряющимися среди громадных пустых пространств; античные статуи, чьи черты, стиль и облик так разительно противоречат здешней почве, цвету неба и климату, а равно лицам, одеждам и привычкам местных жителей, что статуи эти напоминают пленных героев в стране врага»(14) . Обобщая такое описание, Кюстин заключает: «Петербург основан и выстроен людьми, имеющими вкус к безвкусице. Бессмыслица… – главная отличительная черта этого огромного города, напоминающего мне уродливый павильон, возведенный посреди парка; парк этот, однако, занимает треть мира, а имя архитектора – Петр Великий»(15) . Город этот – «колосс на глиняных ногах»(16) .

(продолжение)

Население, представленной Кюстином страны, трудноопределимо. Русские, чьи женщины «на удивление уродливы и до отвращения нечистоплотны»(25) , не имеют памяти о древности, «Они доныне остаются византийскими греками – по–китайски цеременно вежливыми, по–калмыцки грубыми, по–лапонски грязными… по–жидовски хитрыми, по–холопски пронырливыми, по–восточному покойными и важными в манерах своих, по–варварски жестокими в своих чувствах»(26) . В России отсутствует собственная культура, «дозволены лишь те развлечения, что начисто лишены смысла… серьезная литература никому не нужна»(27) .

Русские, это «скопище тел без души»(28) , крайне агрессивны. «Добродетели германцев русским ненавистны»(29) , Францию они ненавидят тоже, потому что боятся, что та увидит их такими, как они есть(30) . И, конечно же, представится случай – и русские «жестоко отомстят нам за наше превосходство»(31) .

Кюстин, следуя стремлению к истине, утверждает: «С точки зрения сверхъестественной, впереди у нас – триумф христианства в результате слияния всех церквей в единую мать–церковь, в церковь поколебленную, но нерушимую, чьи врата с каждым столетием раскрываются все шире». Однако, «мир должен стать либо языческим, либо католическим»(32) . Вот почему книга Кюстина звучит своеобразным – но весьма явственным – призывом к Крестовому походу на Россию. Такой поход укрепил бы и усилил католическую Церковь, но он бы был небезынтересен и для воинов, например, блистающая роскошью гробница преподобного Сергия в Троице–Сергиевом монастыре, могла бы «стать богатой добычей для французов»(33) .

(продолжение)

Впервые – и это его заслуга – Кюстин называет Россию страной фасадов. «У русских есть названия для всех вещей, но нет самих вещей; они богаты только на словах: прочтите объявления, и вы увидите, что в России имеются цивилизация, общество, литература, театр, изящные искусства, наука, но нет ни единого врача; юному обществу глубокие познания неведомы»(35) . Такой феномен прямо связан со скрытностью – «в России все покрыто тайной, на всем лежит печать главной здешней добродетели – сдержанности»(36) . Скрытность, маска – черта русского характера, проявляется она во всем. Откликаясь на замечания своих предшественников, восхищавшихся распространенностью в России французского языка, знания французской культуры, Кюстин замечает: «Первое, что поразило меня, – это приверженность французскому тону при отсутствии духа французской беседы. Я прекрасно видел за этим тоном русский ум, колкий, саркастический, насмешливый; в непринужденной беседе он показался бы мне забавным, но никогда не внушил бы мне ни чувства безопасности, ни расположения к себе. Однако ум свой русские также скрывают от иностранцев. Поживи я здесь подольше, я бы сорвал маски с этих кукол: мне тошно смотреть, как они повторяют все французские ужимки»(37) . Обманом, фасадом видится автору и якобы существующая симпатия русских к Франции: «всякий русский простолюдин от природы подозрительный, ненавидит чужестранцев по невежеству своему, вследствие национального предрассудка». Но представитель высшего сословия такой же, «не менее подозрительный, боится их, потому что почитает за врагов». Ненависть к иностранцам порождается ревностью и завистью к ним. Русский характер противоположен немецкому, «именно поэтому русские

(продолжение)

Другим безусловным достоинством Кюстина стало его определение того положения, которое занимает верховный правитель в представлениях о нем народа, то есть представление о власти в русской ментальности. Утверждение о том, что «с точки зрения правоверных русских… сам Святой Дух нисходит на самодержца и возносит его душу превыше человеческих чувств, а Господь благословляет исполнителя его высших предначертаний»(41)  нельзя считать совершенно новым. Такие утверждения звучали и раньше, чаще не у французских путешественников, а представителей других европейских стран. Но Кюстин особенно заострил на этом внимание, увидев в таком свойстве русского характера кощунственное – с его точки зрения – отклонения от католического канона секуляризации. Ведь русские «ставят монарха выше Бога и почитают за добродетель принести все, что имеют в жертву империи… Ослепленные монархическим идолопоклонничеством, преклонив колени перед политическим кумиром, которого они же сами и изваяли, русские… забывают, что для человечества, включая и славян, уважение к истине и справедливости важнее судьбы России»(42) .
Император вызывает подчеркнутое внимание Кюстина. Отчасти это дань традиционному для французских путешественников отличию – показать свою причастность к русскому Двору и царствующей персоне, дань французскому национальному своеобразию. Но внимание автора к Николаю I обусловлена еще и тем, что ему «Невозможно ни на мгновение забыть об этом единственном в своем роде человеке, который мыслит, судит и живет за всю Россию: человек этот воплощает в себе знание и сознание собственного народа, предвидит, оценивает, повелевает и определяет, в чем нуждаются и на что имеют право притязать его подданные, которым он заменяет разум, волю, воображение, страсть»(43) . И Кюстин задается вопросом – «характер ли народа создал самодержавие или же самодержавие создало русский характер». Ответа он найти не может, но все–таки склоняется к мысли, что «влияние было взаимным: русские правители могли появиться только в России, но и русские не стали бы такими, как они есть, живи они под властью иных правителей»(44) .

(продолжение)

Отклик на книгу Кюстина во Франции был огромным. Исследованию его посвящены многие научные труды как XIX, так и XX века(49) . Французский историк М. Кадо подробно освещает этот аспект. Он отдельно рассматривает отклики на «Россию в 1838 году» в разных странах, разделяя негативную и позитивную реакцию. Интересно, что достаточно прохладно встреченная во Франции, книга Кюстина мгновенно обрела стойкий и почти безоговорочный успех в Германии. Сам Кадо, заключая свое исследование, утверждает, что «ни во Франции, ни за границей не писали о России после «России в 1839 году», как, впрочем, и до того»(50) .
В ХХ веке актуальность книги Кюстина для Запада нисколько не уменьшилась. Именно в ней искали ответ, который мог бы помочь в понимании Советской России, позже «оттепели» 60-х годов, наконец, перестройки. Свидетельствуют об этом и многочисленные переиздания. Во Франции сокращенное переиздание выходило в 1946 г., под названием «Письма из России», это же издание появилось в 1975 г., в 1957 г. сокращенное же издание Кюстина было названо «Путешествие в Россию», в 1990 г. книгу полностью переиздало издательство «Солен». Интересно, что в 1995 г., после освобождения Польши от русского влияния, Кюстин был издан в двух томах с обширными комментариями(51) .

(продолжение)

Шарль Корбе считает, что «Россия в 1839 году» должна быть использована осторожно. Кюстин плохо понимал Россию в деталях. Интуитивно он понял часть русской души, но только часть. Он не коснулся внутренней жизни России, приняв за ее суть фасад. Видом только этого фасада ограничиться совершенно невозможно. Однако, утверждает автор, «книга помогает нам понять множество аспектов сталинской России»(53) .
Клод де Грев, оценивая мемуары XIX века, заключает: «Тот, кто в ХХ веке говорит – «французский путешественник XIX века в Россию», предполагает чаще всего Кюстина, автора «России в 1839 году», который словно орел подавил своей мощью всех других путешественников века»(54) .
В России книга Кюстина сразу после ее выхода была запрещена. Однако, уже в 1843 г. она читалась повсеместно. Отклик на книгу в нашей стране достаточно изучен и известен. Но интересным представляется выделить эмоциональность этого отклика. Считается, что основой публикаций Я. Н. Толстого, Н. И. Греча было официальное предписание правительства, но это прежде все оскорбление на обиду со стороны человека, ответившего так нехорошо на радушный прием. Не случайно, даже императору приписывается подобная реакция, считается, что Николай I, прочитав книгу Кюстина, бросил ее на пол и воскликнул: «Моя вина: зачем я говорил с этим негодяем!»(55)  Безусловно, отрицать правительственную, политическую основу первых откликов невозможно, но эмоциональный фон, искренняя обида на оскорбления достаточно очевидны.

(продолжение)

Но отклики на книгу Кюстина были не только правительственными. П. А. Вяземский увидел в ней «сплошные крики и брань черни», «скучное злословие»(59) . Ф. И. Тютчев увидел в книге Кюстина суд менее серьезный, чем критический разбор водевиля(60) . А. С. Хомяков в статье «Мнение иностранцев о России» в 1845 г. писал, что книга наполнена «путаницей», «бесстыдной ложью» и «наглой злобой»(61) .
Были поддерживающие отклики на книгу Кюстина. Признавая его частные ошибки Н. И. Тургенев писал, что Кюстин отразил «сущность русского быта справедливо и точно»(62) . А. И. Тургенев утверждал, что Кюстин «раздражил нашу мертвечину», чем и «заслужил народную благодарность»(63) . Позитивно отнесся к книге А. И. Герцен. «Книга эта действует на меня, – говорил писатель, – как пытка, как камень, приваленный к груди; я не смотрю на его промахи, основа воззрения верна. И это страшное общество, и эта страна – Россия»(64) .
Своеобразный итог откликам на книгу Кюстина в России случайно подвел московский почт–директор А. Я. Булгаков: «И черт его знает, какое его истинное заключение, то мы первый народ в мире, то мы самый гнуснейший!»(65) .

(продолжение)

1. А. де Кюстин был автором романов «Алоис» (1829), «Свет, как он есть» (1835), «Этель» (1839), путевых заметок о посещении Швейцарии, Италии и Англии «Записки и путешествия», книги «Испания при Фердинанде VIII» (1838).
2.  Мильчина В. Несколько слов о маркизе де Кюстине, его книге и ее первых русских читателях // Кюстин А. де. Россия в 1839 году. – М., 1996. – Т. 1. – С. 387.
3.  Custine A.de. La Russie en 1839. – Paris: Amyot, 1843; Кюстин А. де. Россия в 1839 году: В 2 т. – М., 1996.
4.  Кюстин А. де. Указ. соч. – Т. 1. – С. 18.
5.  Там же. – С. 16.
6.  Там же. – С. 17.
7.  Там же. – С. 16–17.
8.  Кюстин А. де. Указ. соч. – Т. 1. – С. 19.
9.  Там же. – Т. 2. – С. 318–351.
10.  Кюстин А. де. Указ. соч. – Т. 1. – С.233.
11.  Там же. – С. 174.
12.  Там же. – С. 124.
13.  Там же. – С. 175.
14.  Кюстин А. де. Указ. соч. – Т. 1. – С. 120.
15.  Там же. – С. 121.
16.  Там же. – С. 193.
17.  Там же. – Т. 2. – С.135.
18.  Там же. – С. 75.
19.  Там же. – С. 67.
20.  Там же. – С. 119.
21.  Кюстин А. де. Указ. соч. Т. 2. – С. 117.
22.  Там же. – С. 65.
23.  Там же. – С. 117.
24.  Там же.
25.  Там же. – Т. 1. – С. 239.
26.  Там же. – Т. 2. – С. 339–340.
27.  Кюстин А. де. Указ. соч. – Т. 1. – С. 145.
28.  Там же. – С. 131.
29.  Там же. – С. 236.
30.  Там же. – С. 157–158.

(продолжение)