Если авиакатастрофа раскрыла характер Майкла Майтца, она также показала насколько благосклонна к нему судьба. Не считая двух престарелых пассажиров, которые умерли от удушья, наглотавшись дымом, ни один пассажир в рядах с 9 по 21 не погиб. Опаздывая на рейс, Майкла и его будущую жену зарегестрировали на последние оставшиеся места в 9 и 15 рядах.
Потом Майкл позвонил дедушкам и бабушкам спасенных детей, которые были рады узнать, что они в безопасности, т.к. видели репортаж и думали, что они погибли. Детей Майкл и Ди.Ди. усыновили на 18 часов, пока не приехали их родные. А когда один из детей спросил Матца, чем же он зарабатывает на жизнь, он ответил нечто неопределенное про то, что он работает с лошадьми. Не упоминая, что в 1976 он учавствовал в Олимпийских играх, не упомянул свои золотые медали с Пан Американских игр. Через две недели он уже был в Хэмптоне на Классическом Конном шоу в Хэмптоне, где выиграл Классический Гран При.
После он еще не раз побеждал, как конкурист. В 1996 на Олимпиаде, он привел команду США к серебряной медали в командном зачете по конкуру. И на церемонии закрытия нес американский флаг. В течение своей 25-летней карьеры, он заработал 1,7 миллионов долларов – рекорд в этом виде спорта. Но в конце 90-х, он понял, что больше не хочет этим заниматься, он не мог больше отдавать себя на 110 процентов, как он всегда требовал с себя. Он прекрасно понимал что для него все закончилось, когда он не смог войти в олимпийскую команду 2000 года.
Он мог легко зарабатывать на своей состоявшейся карьере, давая частные занятия, что является доходным делом, учитывая насколько конно-спортивные арены переполнены потомством сверх-богачей. Его брат, бухгалтер, советовал ему заняться именно этим. Но Матц решил заняться совершенно новым делом, в котором у него не было практического опыта. Он стал тренером чистокровок. За восемь лет карьеры, у него было несколько попед первого уровня, включая победу Арлингтон Миллион, которую принес Kicken Kris.
Он построил небольшую конюшню. Он много добился в отличие от своих предков: его отец был сантехником и летом рыл канавы для канализационных труб. Денники у него в конюшне были безукоризненно чистыми. Он понимал лошадей, как редко какой тренер понимает их. Но меж тем, его невозможно найти в рейтинге 50 лучших тренеров 2005 года, по версии Thoroughbred Times.
Это был момент истины, и Питер Бретт, жокей, пользующийся огромным уважением как в Англии, так и в Дубаи, где он работал на Годолфин – известную конюшю, чьими владельцами являются правящая семья ОАЭ, собирался вместе с Майклом Матцем проверить есть ли в их распоряжении скаковая лошадь.
Бретт был помощником Матца, и его прекрасным дополнением. Он отметал безумные идеи, которые постоянно крутились в голове Матца, а также боролся с упрямством Матца, как никто другой. Бретт слышал уже много хорошего о Барбаро, но только в седле можно прочувствовать, что сокрыто в лошади, а чего нет и в помине. И когда Бретт наконец-то проехал на Барбаро, все, что он мог сделать это прошептать: Бог ты мой!, так как сразу почувствовал баланс, который является отличительной чертой всех атлетов, не важно люди они, или лошади. Лошадь обладала прекрасными природными задатками. Матц и Бретт это прекрасно знали. Его тело превращалось в идеальное – длиноногий и крупный, длинное плечо, сильные бедра, совершенная мускулатура. Но ему еще предстояло научится скакать, и это было самым трудным. Его тренировали постепенно, с огромным терпением, но первые ответы на вопросы, подходит ли он для скаковой дорожки, могли прийти только после первых настоящих заездов.
Первой скачкой, в которой участвовал Барбаро стал Делавар Парк 4 октября 2005. Он бежал в седьмой скачке, которая была в программке, это была ничего не решающая скачка, в которой принимала участие никому не известная лошадь, что даже его кличку объявили неправильно: Барбиро, вместо Барбаро.
Дистанция была в одну милю, и в ней могли учавствовать только лошади 2-х лет, ни разу не выигрывавшие. Скачка также проходила на турфе, а не на грунте, и это было взвешенным решением, ведь отец Барбаро, был хороше лошадью на турфе. Стиль бега Барбаро с хорошим захватом пространства и работой коленями, также больше подходил для турфа. Его даже посчитали четвертым фаворитом в скачке. Вначале он отказался входить в бокс. Он был зол как черт, и Гретхен Джексон, которая была там и все видела, даже удивилась почему. Также ничего не мог понять Питер Бретт. Может он где-то в чем-то ошибся, перед ним был Барбаро, лучший двухлетка, на котором он когда бы то ни было ездил, и его даже не могли запихнуть в бокс.
Но в конце концов, его запихнули в бокс. Полмили он оставался рядом с лидерами, а затем он просто выстрелил. Это было ошеломительно, но не с точки зрения красоты. Красиво это не было, но в этом рывке было столько мощи, пульсирующей грубой силы, которая позади себя оставляла облака пыли. Он опередил соперников на 8,5 корпусов. Матц, по натуре человек не азартный, и его стиль как тренера точно такой же. Поэтому, когда в качестве второй скачки он заявил Барбаро, на одну с немаленьким призовым фондом в 125 000 долларов, это был огромный шаг впред на пути веры в лошадь, ведь в ней Барбаро предстояло составить конкуренцию уже сложившимся победителям, таким как Wedding Singer и Rock Lobster. И в ней Барбаро нужно было доказать, чего он стоит на самом деле. Барбаро бежал Лорел Фьютюрити 19 ноября 2005, и эта скачка стала копией предыдущей в Делавар Парке. Он также держался вблизи лидеров и где-то через полмили выстрелил снова. Разница была в том, что он опередил следующего на 8 корпусов, вместо 8,5. Затем он учавствовал в Тропикал Парк Дерби в начале 2006, во Флориде, выиграв в легкую 3 с четвертью корпуса у сопренироков. И это была первая победа масштаба первой категории. О нем начали говорить. Бывалы ипподромов за вечерней чашкой кофе расказывали о нем долгие и длинные истории. Джексонам же постоянно поступали выгодные предложения от покупателей, которые постоянно интересовались, не хотят ли они его продать.
Но они и не собирались. Перспектива выиграть Кентуккское Дерби, и даже выиграть Тройную Корону вырисовывалась все ярче. Питер Бретт, будучу англичанином, думал, что Барбаро должен учавствовать в Английском Дерби, которое проводится на турфе. Бретт чувствовал, что Барбаро может стать лучшей лошадью турфа всех времен. Но Майкл Матц знал, что есть только одно Кентуккское Дерби и только одна попытка поучавствовать в ней, так она только для трехлеток и проводится на грунте.
Матц выбрал в качестве вступительной скачки на грунте Холи Балл Стэйкс, в Гольфстрим Парке, во Флориде, которая проводилась 4 февраля. Но из-за дождя дорожка превратилась в грязное болото. Матц собирался снять его, но прислушался к совету Бретту: «Если мы будем бегать от слякоти, то это не приведет ни к чему хорошему. Что если во время Кентукки Дерби будет идти дождь?» Итак, Барбаро стартовал. Хотя это и близко не было его лучшим стартом, он опередил соперников на три четверти корпуса, с хорошей прибавкой в финале. И хотя, он недалеко отошел от преследователей, эта скачка не стала для него серьезной.
Матц не выставлял его на скачки в течение следующих двух месяцев. Он не хотел заторапливать его. Плюс к этому, следующая скачка длинной в 1,2 мили – Флоридское Дерби, назначенная на 1 апреля, была следующим большим шагом в постепенной подготовке Барбаро. А также это был первое настоящее испытание – скачка первой категории.
Испытание стало сразу еще более трудным, когда они узнали свой стартовый номер. По жеребьевке Барбаро достался 10й номер, который означал, что он будет стартовать по внешнему кругу. С 1989 года ни одна лошадь не выигрывала Флоридское Дерби, стартуя с внешней дорожки. Питер Бретт не мог удержаться от мысли, что если Барбаро когда-нибудь и проиграет, то это случится именно в этой скачке.
Барбаро также был очень возбужден, и чувствовал малейшие изменения в обстановке. День был жарким, поэтому его поливали из шланга. Как только Матц взял в руки губку, чтобы протереть круп, несколько лошадей проследовали мимо их на предстартовую разминку, и несколько капель воды упало на ногу Барбаро. Барбаро лягнул ногой и попал Матцу в руку, отбросив его с такой силой, что тот даже отлетел на 3,5 метра и ударился головой об стену. Его рука распухла, и Матц подумал, что, наверное, она сломана, но впереди была скачка, так что он так и не сделал рентген до следующего дня.

Они поженились в 1959, и Рой сразу занялся спортивным бизнесом, и в постепенно стал президентом младшей бейсбольной лиги, а позже открыл собственную компанию по составлению спортивных контрактов. Гретхен закончила университет и около 10 лет работала с детьми алкоголиков. Она также учавствовала в Ветеринарном Школьном Совете Пенсильванского Университета по работе с международными организациями. У Гретхен и Роя было четверо детей.
У Гретхен был трудный характер, и Майкл Матц это знал. Но он также называл ее хорошей конницей, а такую характеристику было очень трудно заслужить. Также она была очень религиозной, и с января месяца жила в полной уверенности, что Барбаро победит. Она это знала, потому что, как сама говорила потом об этом, совершила ужасный поступок, попросив Бога подать ей знак. И она была убеждена, что знак был ей послан январским днем в виде огромной радуги над Лаелем, над всей их с Роем фермой в 76 гектар, которая находилась в часе езды от Филадельфии.
Стартовые боксы открылись в 6.15. Барбаро вначале слегка потерял равновесие, но он был достаточно сильным, чтобы легко справиться с этим. Стоя на третьем ярусе трибун, Майкл Матц и Ди.Ди., вместе с 4 из 6 своих детей, наблюдали быстро ли найдет Прадо хорошую позицию, и Прадо нашел ее, держась неподалеку от лидеров на первом повороте. После отметки в три четверти мили, Барбаро шел еще немного позади. Там, где стояли Матц и его семья были расположены мониторы. Он становился все более беспокойным, ожидая, когда же Прадо и Барбаро сделают рывок. Вот они уже прошли дальний поворот и вышли на прямую, как Тим Дюркин, комментатор NBC, компания которая снимала скачку в прямом эфире, сказал: «А вот и Барбаро!»

В отличие от Гретхен, Майкл Матц был более, чем уверен, что у Барбаро есть все, чтобы стать первым трижды венчанным с 1978 года, когда в последний раз этот титул получил Affirmed. Барбаро привезли на скачку за день до старта, ведь она проходила всего лишь в 60 милях от Fair Hill. Это был самый большой плюс. И если Матца раньше обвиняли в неверной тренерской стратегии, то сейчас его описывали не иначе, как волшебником и не давали ему прохода.
Утром в день Прикнесс, Матц и Питер Бретт разминали Барабаро на дорожке, чтобы он смог привыкнуть к ней. Потом Бретт сказал Матцу, что Барбаро в прекрасной форме. К тому же Барбаро разрешил себя поседлать намного спокойнее, чем на Дерби.
Но затем до начала старта, фаворит гонки, Барбаро, вырвался из бокса. (Лошадей ставят в индивидуальные боксы, чьи ворота закрыты до самого старта, и как только все лошади занимают места в своих боксах, их открывают и начинается скачка. Но Барбаро, услышав сигнал, что последний бокс захлопнулся за последней лошадью, Диаболикалом, стал крайне возбужден и так навалился всем весом на ворота, что они открылись.)
Барбаро раньше так никогда не делал, и за всю свою карьеру Прадо не мог вспомнить ни одного случая, когда после такого старта лошадь выигрывала. Среди всех примет в мире скачек, эта была самая плохая. Девид Зипф, главный ветеринар Государственной Скаковой Коммисси штата Мэриленд, обследовал Барбаро, и не нашел травм и повреждений. Его снова запихнули в бокс, потом был подан сигнал и скачка началась.
Барбаро достаточно неплохо стартовал в группе девяти лошадей, но они мешали ему развить удобную для него скорость, которой сами не обладали. Затем, где-то через сто метров, Эдгар Прадо услышал треск где-то внизу. И тут же раздался голос комментатора Тима Дюркина: «Барбаро! Барбаро! Он снижает скорость! Барбаро останавливают!»
А затем перед теми, кто был на трибунах и перед миллионами людей у экранов телевизоров промелькнули тысячи различных картинок: вид как Барбаро секунду или две все еще пытается бежать, опираясь на заднюю правую, которая уже не работала как надо, и каждый шаг только причинял ей все больше и больше вреда. Барбаро прижимающийся к боковой дорожке, в то время как нижняя часть его ноги беспомощно болталась в воздухе под странным углом.

Затем Эдгар Прадо, быстро остановивший его, это и спасло Барбаро от смерти прямо там, на ипподромной дорожке, так как это предотвратило еще большие травмы, хотя потом Прадо сказал Джексонам, что Барбаро сам инстиктивно остановился. Затем как со скоростью молнии Прадо спрыгнул с Барбаро, и потом он, уже закрывающий свое лицо руками, в то время как по нему бежали слезы.

Джексоны спросили, не рекомендует ли он усыпление. Палмер ответил нет. Он чувствовал, что есть шанс, и этот шанс также напрямую зависит от самого Барбаро. В конюшне, Палмер сделал то, что не любил делать из-за огромной опасности. Отбросив в сторону свой пиджак, он на коленях помог наложить фиксирующие бинты на правую заднюю Барбаро, чтобы хоть как-то стабилизировать ее. Это было очень опасно, ведь если бы Барбаро не понравились его действия, и он начал бы рефлекторно легаться, он бы вполне мог убить Палмера. Но лошадь пошла на контакт, и в отличие от большинства чистокровок, терпела Палмера. И это был лучший знак, что Барбаро будет хорошим пациентом. Палмер знал, что единственное место, куда можно было отправиться, был Нью Болтон, и единственным человеком, который сможет провести операцию был Дон Ричардсон.

Циники потом будут говорить, что решение спасти Барбаро было продиктовано желанием Джексонов использовать Барбаро в качестве производителя, если бы это было возможным. Не было никаких сомнений, что его потенциал как производителя был огромен. Smarty Jones, победитель Кентукки Дерби и Прикнесс, чья скаковая карьера продолжалась в течение 9 месяцев, был синдицирован в качестве производителя за 39 миллионов долларов. Fusaichi Pegasus, выигравший Кентукки Дерби в 2000 году, и учавствовавший в девяти скачках, был продан за 60 миллионов. Барбаро был крупным, около 170 см в холке, он также имел прекрасную родословную. Он зарекомендовал себя на турфе и на грунте, чего не было в истории чистокровного конезаводства с 1980 года и лошади John Henry. Какой могла бы быть его стоимость, если бы он смог стать производителем? Для Скотта Палмера решение его спасти, которое было принято за конюшней, было продиктовано исключетельно желанием видеть его живым. Потом он скажет, что это был момент «полной самоотверженности» И это было невероятно и волшебно, принимая во внимание все то сумасшествие, которое царило вокруг.
Когда Ричардсон увидел рентгеновские снимки Барбаро на экране своего ноутбука, на них было примерно то, на что он надеялся. Чудом, ни один из осколков не пропорол кожу. Если бы это произошло, инфекция была бы неизбежной, и единственным решением стало бы усыпление на месте. Однако не смотря на это, повреждения все же были критическими, нижняя конечность была раздроблена. Впереди была очень сложная операция: надо было собрать воедино все кусочки. Ричардсон это знал. Но он подумал, что в любом случае, надо хотя бы попытаться. А те, кто общались с Доном Ричардсоном в тот период, с уверенностью утверждали, что он не только думал, что стоит попытаться, но он искренне хотел сделать эту попытку сам. Это стало делом его жизни.
Барбаро отвезли в Нью Болтон на следующий день, на машине скорой помощи ипподрома Пимлико. Его сопровождал эскорт из машин полиции Балтимора, и полиции штата Мэрилэнд. В конце экорта в спортивной БМВ Бретта, следовали Майкл Матц и сам Питер Бретт. Всю дорогу они практически не разговаривали. Они оба все еще находились в шоковом состоянии. Еще 5 часов назад, у них в тренинге была лучшая трехлетка страны. Сейчас же они просто хотели, чтобы он выжил. Они оба были уверены, что он еще не достиг своего пика, и у обоих были громадные планы о том, как они его в четыре года привезут в Европу, для участия в скачках на турфе, подобно легендарному Нижинскому II. Они даже в страшном сне не могли представить эту поездку в тишине, и всех этих людей по краям дороги, которые держали в руках баннеры со словами поддержки.
Ричардсон в воскресенье вернулся в Филадельфию и сразу отправился в Нью Болтон. Он ждал сутки, потому что Барбаро нужно было 24 часа, чтобы успокоиться и вывести адреналин из организма. Ему нужно было время, чтобы он смог, хотя бы навремя, адаптироваться к новой жизни, в качестве трехногого существа. Ему нужно было время, чтобы привыкнуть к новому и непонятному месту. Незамедлительная операция только бы увеличила риск. Чем спокойнее лошадь, тем выше у нее шансы на выздоровление.
Когда Ричардсон впервые увидел Барбаро, тот показался ему чертовски спокойным. Но это его не сильно удивило: умные лошади так себя и ведут. Барбаро вводили аналог аспирина, чтобы уменьшить болевые ощущения, ему наложили шину и он мог немного двигаться. В его глазах был огонек, еще один знак, что он намерен жить. На нем был намордник, так как вскоре, он должен был оказаться под наркозом и ему нельзя было есть. В деннике у Барбаро, находящемся в крыле интенсивной терапии, он встретил Джексонов. Они тоже были предельно спокойны. Их позиция была ясна: делайте все возможное, до тех пор пока он уже не сможет терпеть боль. Ричардсон понятно объяснил цель операции: зафиксировать конечность при помощи металлических пластин и имплантантов, а затем наложить гипс. У Джексонов, как и у всех заводчиков чистокровных лошадей была страховка на случай смерти или недееспособности Барбаро. Но она не покрывала медицинских расходов, а тогда никто не мог сказать, сколько же это будет в итоге стоить, ведь было непонятно, когда же все это будет закончится. В результате за более, чем восемь месяцев лечения, расходы привысили несколько сотен тысяч долларов.
Барбаро дали транквилизаторы, пока он все еще стоял, на нем закрепили лебедки. Наркоз ввели внутривенно, затем висящим на лебедке, и все еще в вертикальном положении на монорельсе его переправили в операционную,а затем положили боком на операционный стол, который был прикрыт синими хирургическими матами, смегчающими удар. Под общим наркозом, с правой задней сняли шину, и подготовили ногу для операции.
В операционной находилось трое анестезиолога, и трое помощников. Ричардсон был единственным хирургом, с большим опытом. Это было сделано неслучайно, Ричардсон посчитал, что слишком много советчиков только испортят дело.
Ричардсон сделал разрез скальпелем на ноге. Разрез был длинным, около 36 см., и как только он был сделан, осколки разбитой путовой кости вывалились наружу, они были похожи на кусочки разбитого льда. Сама поврежденная кость выглядела кровавой кашей, и Ричардсону предстояло собрать ее по кусочкам, которые остались, реконструировать ногу, осторожно продвигаясь вниз по ней. При помощи инструмента, с названием кюретка и осциллирующей пилы, он снял хрящ в некоторых местах, чтобы соединить суставы и обездвижить ключевые участки. При помощи хирургической дрели с насадкой в 3,2 мм, он сделал небольшие отверстия в кости, чтобы обеспечить приток свежей крови. Затем при помощи 6 мм дрели он удалил еще немного хрящевой кости.
Ричардсон знал, с чем он имеет дело, исходя из рентгеновских снимков. Но он засомневался, по поводу того, как лучше следует наложить металлические пластины и куда вкручивать шурупы на путовую кость. Сложность заключалась в том, что затронуты будут два сустава, вместо одного. Но от путовой кости мало что осталось – она разлетелась более, чем на 20 кусков, и у него не было выхода. Более радикальная операция, с более сильным закреплением кости плюсны, означала бы также, что разрез надо было бы сделать еще длинее, чем он был, а это в свою очередь увеличило бы риск попадания инфекции, и создало бы дополнительные проблемы. Главной целью операции было собрать путовую кость так, чтобы ее можно было зафиксировать при помощи пластин и шурупов. Из-за ужасных повреждений, достичь этой цели было очень трудно. Но Ричардсон был настроен решительно: он еще ни разу не проводил операцию такого рода.
Разрез закрыли при помощи швов. Гипс был сделан из стекловолокна, чтобы Барбаро мог в нем двигаться. Операция заняла около 5-ти часов.

Барбаро закрыли глаза и на монорельсе, подвешенным на лебедках, перевезли в его денник в крыле интенсивной терапии. Как только его опустили на ноги, Барбаро сразу же попытался броситься на ветеринаров. Для Ричардсона это был сигнал, что операцию можно считать успешной, лошадь была живой и лягалась.

Гретхен Джексон уже нарушила это правило. Но до тех пор, пока лошадь не стала пациентом, ее любовь не расцветала в полную силу. До этого времени, как бы она не любила его за выступления на скачках, она практически его не знала. И она была достаточно разумной женщиной, чтобы уважать те границы, которые он сам воздвиг вокруг себя. И прекрасно понимала, что «у него достаточно мерзкий характер». К тому же он еще и кусался. А Матц еще утверждал, что он не особенно любит женщин.
Но теперь, когда он лежал в своем деннике, в крыле интенсивной терапии, это стало его самой частой позой, так как он инстиктивно знал, что так будет лучше, он совершенно упал духом. Гретхен Джексон обычно навещала его дважды в день, каждый раз принося со своей фермы свежескошенной травы и клевера, которую он так любил. Теперь, когда он лежал, она могла гладить его шею, голову, уши и разговаривать с ним. Она часто говорила ему: «Ты обязательно отсюда выберешься.Ты только не сдавайся!»
А он вовсе и не собирался сдаваться. Он стал очень заинтересован всем процессом, тем что делают люди вокруг него и почему они делают то, или иное, он даже рад был пробовать что-то новое. Некоторое время его соседом был Дансер. Двери денника были открыты и он наблюдал, чем занимается Дансер, что он там ест. Он увидел, что тот ест виноград и тоже попробовал, потом следуя примеру он принялся за апельсины, а Гретхен до этого ни разу не видела лошади, которая ест апельсины.
Когда медицинский персонал повесил у него в деннике специальную лебедку, чтобы разгрузить его ноги, он научился сидеть на ней, почти как собака, тем самым еще больше снимая нагрузку со своих передних ног. Когда он хотел слезть с лебедки, он вставал и подавался вперед, когда он хотел посидеть на лебедке, он подавался назад к ней. Когда, наконец, его начали выводить за конюшню на прогулки, он смотрел, как мимо проезжали школьные автобусы, а когда кто-то вскрикивал «Барбаро!», ведь весь мир знал, как его зовут, он смотрел вслед.
Гретхен Джексон была настроена оптимистично. Да и вплоть до начала июля, после первых шести недель после операции, прогнозы были самыми оптимистичными. Задняя левая Барбаро была подкована на специальную подкову, на клейкой основе, чтобы минимизировать риск возникновения ламинита.

К середине месяца задняя левая нуждалась только в бинтах. 26 сентября Ричардсон сказал, что правая задная практически зажила, а на левой задней начал отрастать здоровый копытный рог. Он все еще был обеспокоен ситуацией, но за беспокойством чувствовался оптимизм. Пенсильванский Университет переживал доселе неслыханный пик популярности. Для центра Нью Болтон это было ошеломляющей известностью, который в 2004 году даже закрывали на 3 месяца из-за неприятной вспышки сальмонелеза.
В начале ноября с ноги Барбаро сняли гипс, и многие уже с уверенностью говорили, что он вскоре сможет покинуть госпиталь, и начать реабиллитацию где-нибудь в другом месте. Майкл Матц ждал этого события всем сердцем, несмотря на то, что денник Барабро был стерильно чист, пол был покрыт специальной смесью, которая была мягкой как матрац, когда на нее ложился Барбаро, о вокруг него хлопотало несколько прекрасных медсестер, это все таки был госпиталь, а не дом. Хотя у него были сотни поклонников, которые присылали ему столько еды, что он, наверное, и не знал бы как ее всю съесть, к тому же ему все это было ненужно: ему уже давно давали специальную смесь, которая должна была ускорить поправку, но все равно зачастую он был единственной лошадью в крыле интенсивной терапии. Однажды его соседкой даже была больная лама.
Матц был уверен, что Барбаро нужна смена обстановки, но вопрос был в том, где ему будет лучше всего. Обсуждалась возможность Fair Hill, но у Джексонов были серьезные опасения относительно безопасности. Предлагалось перевезти его в Кентукки, но его задняя левая могла и не перенести такой поездки. У Матца оставалось все меньше и меньше времени. Ведь он все еще оставался тренером, у него была целая конюшня лошадей, а с ними и их владельцы, и он должен был возвращаться во Флориду, на свои зимние конюшни, в Бойнтон Биче.
Гретхен Джексон жила в страхе по поводу отъезда Матца в конце ноября. До этого времени, несмотря на то, что он активно занимался тренерской деятельностью в Fair Hill, он взял за правило дважды в день посещать Нью Болтон, а если по какой-то причине он не мог, он посылал кого-нибудь заместо себя. Он всегда проверял, правильно ли наложены бинты у Барбаро, и если нет, он сам их поправлял. Он всегда проверял, выходил ли Барбаро попастись, и если нет, гулял с ним сам. Он стал неусыпным защитником Барбаро: «Гретхен, ты видишь это?!» Он был первым, кто бежал с распросами к Дону: «Ты это видишь?» Если в поведении Барбаро что-то менялось, он первый это замечал. Гретхен Джексон очень уважала Дона Ричардсона, но полагалась она только на Майкла. Однажды перед Днем Благодарения, она записала в своем дневнике:
«Виликий праздник, но очень грустный. Несомненно это наш последний ужин вместе. Я очень расстроена из-за Майкла, я знаю, он больше не сможет заботиться о Барбаро. И это очень печально. Каким же трудным был для нас этот год.»
Также она постоянно спрашивала себя: «Ради чего мы спасаем Барбаро? Если его правая так и не сростется правильно, не будет ли это означать, что его жизнь будет состоять только из вывода на пастбище на поводке дважды в день?» Каждый день она задавала себе один и тот же вопрос: «Будет ли он рад такой жизни, если кроме этого в ней больше ничего не будет?»
Но она также прекрасно знала, что Барабро больше не принадлежит только ей и ее мужу. История Барбаро облетела всю страну, и вышла далеко за ее пределы. Со всего мира приходили ему тысячи писем, огромное количество открыток от школьников, в Нью Болтон приходили поклонники даже из Панама Сити. Все газеты от Аляски до Австралии следили за его выздоровлением.
Гретхен была благодарна за все это: она не переставала удивляться доброте людей, которых она ни разу в жизни не встречала, и которых никогда не встретит. Если бы она хотела, она могла бы покрыть все стены в доме картинами с Барбаро, которые ей присылали совершенно незнакомые люди. Отклик в сердцах людей, который вызвал Барбаро, укрепил ее веру в лучшее, но кроме этого он дал ей куда еще более ценный дар. Он поселил в ней желание заниматься теми вопросами ипподромного бизнеса, которые многие владельцы лошадей скрывают от публики.
Она стала сильно обеспокоена тем, как хозяева, попользовав своих лошадей на ипподромной дорожке, просто их выбрасывали. Постепенно, она убеждалась, что хозяева несут ответственность за своих лошадей, которая не заканчивается вместе со скаковой карьерой. Владельцы лошадей должны находить для них новые дома, чтобы те могли наслаждаться жизнью, которую заслужили. Она переживала по поводу того, что тысячи ненужных лошадей заканчивают свою жизнь на трех скотобойнях в Иллинойсе и Техасе. Там их держат в небольших загонах и клетках, до смерти напуганных, перед тем как убить их выстрелом в голову, при помощи металлического штыря, который попадает им мозг. Затем им перерезаются глотки, с них сдирают шкуру, а мясо поступает на рынки Европы и Японии, где считается деликатесом. Все кто следит за скачками тоже узнали статистические данные того, какое огромное количество лошадей убито после получения травм на ипподромных дорожках. В Арлингтон Парке, что в пригороде Чикаго за скаковой сезон 2006 года погибла 21 лошадь, 7 лошадей в Дел Маре, в Калифорнии за первые 8 дней летнего сезона. Все они погибли из-за той жуткой жестокости, которая царит в мире чистокровного конезаводства. И все они погибли, потому, что в отличие от Барбаро, они были одноразовыми и их смерти были просто бизнесом.
19 декабря 2006 года Барбаро навестил независимый ветеринар, который специализировался в лошадиных заболеваниях ног. Им стал Скотт Моррисон, из известного в этой области лошадиной клиники Rood and Riddle, в Лексингтоне, в штате Кентукки. Его пригласили для консультации по поводу задней левой ноги Барбаро, которая все еще страдала от ламинита, спустя 5 месяцев после того, как ситуация с ней впервые стала серьезной. Моррисон провел обследование, затем 3 января он вернулся и поставил на ногу гипс, так как ситуация с копытом была нестабильной, и на внутренней стенке копыта рог отрастал слишком медленно. Моррисон заявил в интервью для луизвилльского Курьер-Джорнала, что прогнозы относительно ноги не сильно изменились с июля месяца. А Ричардсон все время спрашивал себя, все ли решения его были правильными, хотя прекрасно знал, что чтобы он не сделал, он все равно бы не был бы до конца уверен в их правильности. Один из беспокоящий его вопросов, был, что возможно, ему надо было проводить более агрессивное лечение левой ноги, и еще раньше наложить на нее гипс. Но все это было подобно ходьбе по острию ножа, и он также думал, что если Барбаро было комфортно, а он прекрасно себя чувствовал сразу после операции, не стоило делать радикальных перемен.
Рождество Джексоны провели на Багамских островах и вернулись в начале января. Гретхен Джексон сразу же отправилась навестить Барбаро, она знала, что его дела плохи. Он был совсем непохож на ту лошадь, которую она оставила перед Рождеством. Разница была, как между днем и ночью. На левой ноге не было никаких изменений к лучшему. Он переносил на нее столько веса, что приобрел в итоге странную неуклюжую походку. В результате этого, правая нога срослась под углом. Но все же журналисты начали распространять неправдоподобные в своем оптимизме слухи, что Барбаро скоро переедет в Кентукки и даже сможет начать карьеру производителя.
10 января, работники госпиталя объявили, что у Барбаро серьезное ухудшение, и Ричардсону придется удалить еще часть стенки копыта с задней левой, так как она все еще страдала от ламинита.
13 января Майкл Матц в последний раз навестил Барбаро. Лошадь потеряла много веса, и Матц понял, что ему очень плохо. Он лежал, когда Матц зашел к нему в денник. Барбаро поднял голову и попытался укусить его, но затем снова положил ее. Матц слишком хорошо знал Барбаро, чтобы понять, что это не было проявлением агрессии с его стороны, но это был своеобразный жест того, кто уже настрадался за все то время между операциями, сменами гипса и общим наркозом. «Как можно все еще радоваться встречам, когда они давно стали мучением?» - так Матц понял Барбаро. Ему было ясно, что Барбаро хочет одного: чтобы его оставили одного.
Но Ричардсон не сдавался. В тот день, когда Барбаро навестил Матц, с левого копыта было удалено еще немного стенки. В добавок на правую ногу снова наложили гипс. Ди.Ди. навестила Барбаро в 20х числах января, и ей не показалось, что Барбаро выглядит хорошо. Его ноги были сильно сдвинуты друг другу, как у слонов в цирке, когда они всеми четырьмя стоят на тумбах и было похоже, что ему совершенно неудобно.
Гретхен постоянно спрашивала себя, не пришло ли время отпустить его. Но она не врач, и ей ничего не оставалось, как полагаться на врача. А Ричардсон все еще не хотел сдаваться. 24 января на задней левой снова поменяли гипс. Тремя днями позже на правой задней провели еще одну операцию, из-за болезненного абсцесса. С задней правой также сняли пластины и заменили их на внешнюю фиксацию. Две спицы были продеты через кость плюсны, которая к тому времени срослась и снаружы были закреплены при помощи скоб. Это было последней возможностью, которая могла хоть как-то облегчить страдания Барбаро. В ходе этой процедуры был велик риск нового перелома, что только бы осложнило ситуацию, принимая во внимание то, что происходило с его левой задней. Ричардсон знал, что у этой операции почти нет шансов на успех, но это была последняя соломинка, за которую он в надежде схватился. И, кроме того, были сомнения, нужна ли еще эта операция. В мыслях Гретхен Джексон сквозила мысль «уже хватит».

великая лошадь Барбаро- 29.04.03-29.01.07
за свои  года в скачках,у него было 72 старта .и все 1е места.......