Северный Сайгон
Популярность "Сайгона" росла по двум причинам: топографической и социальной. Находящийся на одном из самых оживленных перекрестков Петербурга-Ленинграда, он был легко доступен благодаря расположенным рядом станциям метро. "Сайгон" достаточно вместителен и поэтому не мог быть монополизирован одной компанией.
Это было кафе в строгом социологическом смысле. Не кабак, где сидят всегда одни и те же люди и зайти куда постороннему небезопасно. Не ресторан, где, как правило, каждый вечер ужинают люди новые. А как бы пруд с проточной водой, со своими завсегдатаями и новичками.
Лучший из тамошних поэтов Евгений Вензель назвал свои воспоминания о пресловутом кафетерии "На бойком месте". Действительно, перекресток трех проспектов — Невского, Литейного, Владимирского — имел репутацию "красной зоны" — точки веселой, опасной, с сомнительной славой.
Помещение кафетерия было вытянуто вдоль Владимирского проспекта. Несколько ступенек вниз вели в основное помещение — к буфетной стойке, на которой размещалось пять кофеварок. Пять дам, из которых наибольшей популярностью пользовались Стелла и Люся, непрерывно заправляли кофе в рожки (по две в каждую машину). И на эту каторжную работу существовал умопомрачительный конкурс: было за что биться.
По норме, чтобы изготовить маленький двойной кофе, в рожок кладется 12 граммов размолотого сырья. Когда нужное количество кофе умялось в рожке, устанавливают сразу две чашечки: одна под один рожочек, другая — под второй. Искусство кофеварщицы в том, сколько настоящего кофе она закладывает в рожок. Конечно, это никогда не 12 граммов. Если дама хорошо относится к клиенту — 11, если плохо — 5 граммов. И не поспоришь. Буфетчицы делились на две группы. Одни занимались недовложением всегда, не делая различия между клиентами, другие чувствовали себя местными патриотками и, обманывая рядовых посетителей, делали исключение для завсегдатаев. К ним — Люсе и Стелле — стояли особенно длинные очереди. Самые авторитетные посетители получали напиток сразу, не ждали ни минуты.
Кофе пили исключительно стоя, за высокими столиками с круглой, искусственного мрамора столешницей. Мест в "час пик" не хватало, поэтому столики занимали заранее, посылая в очередь делегата. Те же, кто приходил без компании и дожидался своего "маленького двойного", оказывался в прогаре: кофе есть, а места — нет.
Вначале "Сайгон" был для изгоев-"семидесятников" неким аналогом современного молодежного клуба, точкой, где можно было встретиться с приятелем, познакомиться с девицей, выпить без строгого мамашиного надзора. Из места социализации он превратился в единственно возможное место реализации.
Здесь читали друг другу стихи, планировали воображаемые выставки, делились запрещенным чтивом, пересказывали потаенные. "Сайгон" возродил эпическую традицию, когда тексты не читались, а передавались из уст в уста. Наконец, кафетерий стал кладбищем надежд. Здесь спивались, сходили с ума, садились на иглу. Ноев ковчег позднего Ленинграда, вместилище пороков и вдохновений, в узком зале которого соседствовали художники и воры, диссиденты и опера КГБ, мелкие фарцовщики и фанатики моржевания.
Хмурых, пьющих "семидесятников" сменили хиппи из "системы", на смену им выдвинулись музыканты и их последователи. В "Сайгоне" простояли четверть века, чтобы пойти защищать "Англетер" в 1987-м, Мариинский дворец в 1991-м, ходить на немноголюдные похороны друзей. Все мы вышли из здешней клоаки.
Кончался роевой, коммунальный советский-антисоветский мир, где репутации, не выверенные жестким рынком, создавались разговорами в кафе, и девицы любили бедных и гордых знаменитостей локального круга. В перестройку на месте "Сайгона" появился магазин итальянской сантехники, сейчас это дорогущий бар при гостинице.
