ВОЕННО-ПРОМЫШЛЕННЫЙ КУРЬЕР

"И вы, мундиры голубые..."

КАК БОРОЛИСЬ С КОРРУПЦИЕЙ В ЭПОХУ НИКОЛАЯ ПЕРВОГО

Владислав Крамар

"За восемь месяцев 2006 г. выявлено около 28 тысяч преступлений коррупционной направленности, только в августе-сентябре возбуждено около 600 уголовных дел", - объявил 7 ноября заместитель генпрокурора России Александр Буксман.
В сентябре этого года Владимир Путин, отвечая на вопрос участников Международного дискуссионного клуба "Валдай", признал, что борьба с коррупцией пока не дала ощутимых результатов. Так можно ли вообще побороть коррупцию в России? Обратимся хотя бы к опыту прошлого.
Из школьного курса русской литературы - по гоголевским "Ревизору" и "Мертвым душам" - всем хорошо знакомы собирательные образы мздоимцев и казнокрадов николаевской России. Примечательно, что сюжет вышеупомянутой пьесы построен как раз вокруг визита проверяющих.
Представляется интересным взглянуть на ситуацию с чиновничьими злоупотреблениями в период царствования Николая I через призму трудов исследователей, изучавших государственные учреждения той эпохи, в частности ярославского профессора Андрея Чукарева.

Утверждение, что подписание 3 июля 1826 г. высочайшего указа о создании Третьего отделения собственной канцелярии Его Императорского Величества было реакцией самодержца на восстание декабристов, далеко не бесспорно.

Так, автор выпущенного в 1912 г. издания "Столетие собственной Его Императорского Величества канцелярии" Строев объяснял решение царя прежде всего намерением обуздать лихоимство, ссылаясь на ревизии в Киевской, Курской и других губерниях, по результатам которых многие чиновники были арестованы и долгие годы ожидали суда. Так или иначе, царь и офицеры Третьего отделения не могли не осознавать, что зачастую именно злоупотребления чиновников приводят к возникновению антиправительственных настроений.

"ВЕЛИЧАЙШАЯ ПОЛЬЗА ОТ ДОНОСОВ"

Первый шеф Третьего отделения Александр Бенкендорф, освещая состояние русской администрации в Царстве Польском, в 1828 г. писал:
"Власть продолжает оставаться в руках презренных субъектов, возвысившихся путем лихоимства и ценою несчастья населения. Все государственные чиновники, начиная со служащих канцелярии генерал-губернатора, продают правосудие с аукциона".

Правда, отчеты тайной полиции, поступавшие Николаю I, не побудили его принять меры к улучшению ситуации в Польше, и спустя два года там вспыхнуло восстание.

По крайней мере, установленная специальными законодательными актами компетенция корпуса жандармов - исполнительного аппарата Третьего отделения - включала антикоррупционную составляющую.

Находившимся в губерниях штаб-офицерам наряду с выявлением "дурных замыслов" против правительства и пресечением распространения вредных для самодержавия идей предписывалось наблюдать за справедливым решением дел в судах, указывать губернаторам на всякие беспорядки, на лихоимства гражданских чиновников, на жестокое обращение помещиков с крестьянами.

В специальной записке об усовершенствовании тайного надзора подчеркивается "величайшая польза от доносов" в борьбе с лихоимством и должностными злоупотреблениями. В документе указывается, что только доносы доказуемы юридически и не менее редко по "ним наказываются виновные", лихоимцы, опасаясь доносов, ограничивают или вовсе прекращают свои злоупотребления.

В качестве примера использования агентурного метода можно привести меры, принятые по информации жены известного актера Екатерины Хотяинцевой, проходившей под псевдонимом "Еврейка".

Хотяинцева использовалась в основном в работе по культурной среде, но в одной из агентурных записок сообщила, что чиновники Министерства финансов заказывают фальшивые печати и талоны и продают их торговцам для опечатывания своих товаров как якобы уже прошедших таможню.

После выявления махинаций в Вильно и Юрбурге были взяты под стражу около сорока торговцев, как писала Хотяинцева, "кои изнуряются невиновно". Также она сообщила, что некоторые чиновники Министерства финансов промышляют оставшимися у них на руках печатями и талонами, сохранившимися со времени царствования Александра I по таможенной части.

Предъявляя их, чиновники, по выражению агента, "сдирают деньги с боязливых евреев". Сделав запрос дежурному генералу Главного штаба, Бенкендорф выяснил, что открытые предписания выдавались по требованию Министерства финансов для предъявления местным властям при операциях по задержанию контрабандистов, а также узнал число выданных бумаг и их номера. Уличенные в махинациях чиновники были арестованы или отстранены от службы.

ВЗЯТОЧНИКИ В "ВОЕНКОМАТАХ"

Третье отделение было не только органом негласного сыска, но и осуществляло гласный надзор. Наиболее часто штаб-офицерам корпуса жандармов приходилось участвовать в рекрутских наборах - эта обязанность была вменена им в 1827 г. по распоряжению Николая I, решившего навести хотя бы минимальный порядок в этой сфере, погрязшей в злоупотреблениях.

Ежегодно в армию и флот набиралось около 80 тыс. новобранцев. Жандармский контроль принес результаты. Так, начальник 3-го отделения 2-го жандармского корпуса полковник Перфильев доносил в 1827 г., что присутствие жандармов при рекрутском наборе "произвело необыкновенное влияние".

В гарнизонном батальоне чиновники даже в мелочах старались соблюсти должный порядок. "Сдатчики не могли надивиться внимательности чиновников, доброхотливости и услужливости приказнослужителей, которые прежде и за хорошую плату не были нисколько исполнительными, нисколько деликатными".

Начальник 4-го отделения того же округа подполковник Приклонский в своем отчете за октябрь 1827 г. сообщил из Рязани примечательный факт.

Когда к командиру Рязанского гарнизонного батальона майору Исленьеву обратился майор Захарин с просьбой откомандировать его в уездный город Скопин для приема рекрутов, Исленьев сказал ему: "Нынче мало прибыли быть при приеме, ежели и там жандармы будут также проводить, как и здесь, то легко можно попасть в беду".

Возглавлявший тульскую жандармскую команду штабс-капитан Сидоренко 19 октября того же года рапортовал Бенкендорфу о том, что в связи с призывом потребованы были из разных городов отставные солдаты, не дослужившие определенного срока, для переосвидетельствования во внутреннем гарнизонном батальоне.

Штабс-капитану удалось установить, что с рядового Кондратия Ботова батальонный адъютант прапорщик Гривцов за сделанную в паспорте солдата запись о непригодности к службе получил взятку в 50 копеек серебром, а писарь батальона Мерешко - 40 копеек. Во время допроса Ботов сказал Сидоренко, что взятка в таких случаях - обычное явление, что еще в 1818 г. командир Богородицкой инвалидной команды штабс-капитан Сахаров получил с него 60 рублей ассигнациями, чтобы представить его неспособным к военной службе.

Расследование показало, что система откупа от призыва и освобождение за деньги от службы широко процветает в Тульской губернии.

В сентябре 1827 г. тульский мещанин Поляков сознался в том, что за освобождение его от рекрутской повинности дал 70 рублей ассигнациями советнику казенной палаты Колесову, батальонному командиру Зайцеву - 50 рублей, лекарю Успенскому, сделавшему заключение о различных болезнях, - 21 рубль.

Выявленные массовые злоупотребления заставили начальника 2-го округа генерал-майора Волкова поставить перед Бенкендорфом вопрос о том, чтобы во время проведения рекрутских наборов наряду с местными чиновниками, включая офицеров корпуса, для прекращения произвола и взяточничества в воинских присутствиях прикомандировывались в губернии округа флигель- и генерал-адъютанты царя. По докладу шефа жандармов Николай I принял соответствующее решение.

Полковник Шубинский в своих отчетах раскрыл механику злоупотреблений при призывах новобранцев в Ярославской губернии.

Суть ее заключалась в том, что помещик продавал своего крепостного казенным крестьянам для отдачи в рекруты. Для этого он выписывал ему отпускную, не давая документов об этом на руки "освобожденному". Правдами и неправдами посредством взяток купившие "вольного" оформляли через взятки бумагу о приписке его в семейство казенного крестьянина, заплатившего за него деньги, а затем он писал, что якобы "добровольно" уходил в рекруты за семейство хозяина.

Получив эту информацию, Бенкендорф экстренно направил записку ярославскому губернатору Бравину для принятия мер к пресечению нарушений закона. Вскоре Шубинский сообщил в Третье отделение, что губернатор усилил контроль и при "каждодневной бытности его в рекрутском присутствии набор рекрутов ведется с довольной правильностью и без притеснений". Новых жалоб и просьб к нему никаких не приходило.

В 1827 г. начальник 5-го отделения 2-го округа жандармов подполковник Жемчужников был послан для проведения расследования в одно из удельных имений Калужской губернии.

Результатом поездки стал отчет о положении дел в губернии в целом, причем получился он в целом положительным, за исключением упоминания недостатков, касавшихся главным образом организации деятельности местной полиции. Отчет был доведен до сведения Николая I.

Директор канцелярии Третьего отделения известил генерал-губернатора Хованского, что император повелел ему принять меры к искоренению выявленных недостатков. 3 июня 1827 г. Бенкендорф направил письмо начальнику 2-го округа Волкову, в котором отметил высокие качества отчета Жемчужникова и рекомендовал прочесть его всем начальникам отделений в губерниях округа "для соображений".

В то же время генерал-губернатор Хованский в письме Бенкендорфу от 13 июля 1827 г. выразил несогласие с рядом положений отчета Жемчужникова. Такая позиция была характерна и для других представителей администрации на местах. Защищая честь мундира, они часто пытались дезавуировать материалы ревизий, а в ряде случаев проявляли глубокую нетерпимость к жандармским офицерам - ревизорам.

Ревизуя Западную Сибирь в 1832 г., полковник Кельчевский выявил крупные недостатки в управлении краем, характерные для других районов России: волокиту, произвол, взяточничество.

В донесениях Кельчевского особо подчеркивалась роль во всех этих неполадках чиновника особых поручений при генерал-губернаторе Вельяминове надворного советника Кованько. Последний, судя по отчету жандарма, настолько вошел в доверие к генерал-губернатору, что даже управлял его домом и охранял спокойствие Вельяминова. "Сей чиновник обыкновенного ума и способностей, - писал полковник Бенкендорфу, - владея полным доверием генерал-губернатора... приобрел себе хорошее состояние на неважной своей должности, ни за что не отвечая, заставляет весь край поносить добродетельного, умного Вельяминова. Определение и перемещение чиновников по Западной Сибири зависит совершенно от Кованько".

О лихоимстве Кованько чуть раньше сообщал посланный для обозрения Западной Сибири директором Третьего отделения Мордвиновым жандармский капитан Алексеев.

Сведения этих офицеров дополняются донесениями Бенкендорфу от и.д. начальника 7-го округа корпуса жандармов полковника Маслова, который писал, что десятки чиновников, которые не соглашались с мнением Кованько и не хотели зависеть от него, пережили большие неприятности.

Всякий, кто решался протестовать, подвергался разным стеснениям, следствием которых являлось то, что "многие принуждены были удалиться". Маслов говорит и о главных источниках доходов зарвавшегося чиновника. Кованько утверждал торги на поставку провианта для войск в Западной Сибири, покровительствовал винным откупщикам по продаже вина в неуказанное время, а также в недозволенных местах, определял на службу чиновников и размещал их по должностям в противность узаконениям, определял их в земские исправники за взятки.

"Не подлежит сомнению, - пишет Маслов, - что Кованько приобрел великий денежный капитал". Бенкендорф довел сведения о лихоимствах и поборах до Николая I, и тот распорядился отозвать Кованько из Сибири. Тогда Бенкендорф обратился с письмом к министру внутренних дел Блудову, в котором просил его отстранить этого чиновника от должности за неимением фактов для предания его суду, а для этого перевести его на службу в центральные губернии.

Но за Кованько горой стоял Вельяминов. Только после неоднократных напоминаний Блудов и Бенкендорф добились от генерал-губернатора выполнения распоряжения царя. В феврале 1833 г. начальник 2-го корпуса жандармов сообщил в Третье отделение, что Кованько предположил выехать в Петербург.

У жандармов созрел замысел задержать его с поличным при получении денег в Сохранной казне Опекунского совета. Сумма их должна была быть несоразмерной с жалованьем чиновника даже за долгие годы его службы, что давало повод для следствия, а затем для предания его суду. Но сделать им этого не удалось: Кованько оказался хитрее и не стал получать деньги в Москве.

Прибыв в Петербург в начале марта, Кованько, по данным жандармской службы, взявшей его под наблюдение, явился к Блудову, о чем тот незамедлительно известил Бенкендорфа. Так как жандармам так и не удалось собрать достаточно оснований для привлечения к суду чиновника- лихоимца, он еще пять лет служил в системе Министерства внутренних дел. Только в феврале 1838 г. Кованько был уволен от должности "по домашним обстоятельствам".

Сообщения жандармских офицеров, посланных для проверок в Восточную Сибирь, также приносили царю и правительству мало утешительного. В связи с огромным количеством жалоб, поступавших на имя Бенкендорфа из этого региона, в 1832 г. он вновь командировал для их проверки полковника Маслова.

В первый свой приезд в Сибирь, в 1828 г., Маслов обратил внимание на отношение администрации края к государственным преступникам. На этот раз его обеспокоили серьезные неполадки в управлении Иркутской губернией. Полковник указал иркутскому губернатору Цейдлеру на произвол в округах, но тот, судя по донесению Маслова в Третье отделение, "не обратил на это должного внимания".

В рапорте царю от 30 августа 1832 г. Цейдлер заявлял, что все в губернии в порядке, "противных законам действий не открыто". В то же время полковник Маслов обнаружил "довольно значительные преступления земских чиновников".

Так, он сообщил о "самовольных поступках" и поборах с государственных крестьян, допущенных одним из заседателей Иркутского земского суда. Не выявлены они ранее были только потому, сообщает он Бенкендорфу, что не было должного контроля за судебными учреждениями со стороны губернской власти. Штаб-офицер высказывает начальству свое суждение о том, что Цейдлера необходимо уволить в отставку, но без наказания, "в знак уважения его долголетней службы, с пенсией с получаемого им жалованья".
С отношением о необходимости уволить иркутского губернатора за недочеты по управлению губернией Бенкендорф 26 декабря 1832 г. обратился к министру внутренних дел Блудову.

Глава МВД ответил, что отправил отношение генерал-губернатору Восточно-сибирского округа Лавинскому, но согласия от него не получил. При этом он выразил удивление, почему тайный советник Лавинский, "заметив упущения по управлению Цейдлера, не вышел с представлением об увольнении его с должности по порядку, законами установленному, если он почитал сие для пользы дела".

Генерал-губернаторы, назначаемые лично царем и не подчинявшиеся МВД, вели себя очень независимо. После того как Блудов вновь известил Бенкендорфа об отсутствии у него согласия Лавинского на увольнение Цейдлера, шеф жандармов лично обратился с соответствующим отношением к генерал-губернатору Восточной Сибири. Понимая, что за Бенкендорфом стоит сам император, Лавинский вынужден был дать согласие на увольнение иркутского губернатора.

Командировки корпуса жандармов продолжались и в последующие годы. Подобные поездки давали возможность правительству если не навести порядок, то хотя бы иметь точную информацию о положении дел в регионах, так как губернаторы и генерал-губернаторы, как правило, искажали свои ежегодные отчеты.

ЦАРЬ ПУБЛИЧНО СНЯЛ С КНЯЗЯ ДАДИАНОВА ЭПОЛЕТЫ

В центре внимания Третьего отделения находилась армия, особенно воинские части в Петербурге и Москве.
Причем жандармы не только выявляли политически неблагонадежных офицеров, но и старались устранить причины для роста недовольства в армейской среде. Шеф жандармов не раз указывал Николаю I на злоупотребления в снабжении солдат пищей и амуницией.

Третье отделение поставило вопрос о необходимости изменения обмундирования, замены узких и тесных мундиров казакинами и панталонами. По мнению Бенкендорфа, это была мера, которая "спасла бы треть рекрутов от госпиталя и смерти".

Еще настойчивей оно обращало внимание верховной власти на упадок воинского духа в армии, заметив, например, в 1841 г., что дух войска вовсе не тот, каков был 25 и 30 лет назад. "В массе офицеров заметно какое-то уныние, какая-то неохота к делу... Теперь почти нет генералов ни в гвардии, ни в армии, о которых можно было бы сказать, что они обожаемы офицерами и солдатами, а между тем тишина и порядок в войсках примерные".

Имелись факты, когда Третье отделение вмешивалось в какое-то конкретное дело, чтобы пресечь вопиющие злоупотребления среди воинского начальства. Обычно это происходило в тех случаях, когда произвол получал широкую огласку.

Как отмечает в своих "Записках" Бенкендорф, сенатор Ган, уже несколько месяцев ревизующий Грузию, открыл множество ужасных вещей, которые (начавшись, впрочем, задолго до управления генерал-губернатора Розена) должны были до крайности раздражать здешнее население, сколько ни привыкло оно к слепой покорности. Везде было страшное самоуправство и мошенничество.

Военные начальники позволяли себе неслыханные злоупотребления.
Так, князь Дадианов, зять барона Розена и флигель-адъютант царя, командовавший Эриванским карабинерным полком, расквартированным всего в 16 верстах от Тифлисской заставы, выгонял солдат и особенно рекрутов рубить лес и косить траву, нередко еще в чужих помещичьих имениях, и потом промышлял этой своей добычей в самом Тифлисе, на глазах у начальства.

Кроме того, он заставлял работать на себя солдатских жен и выстроил со своими солдатами вместо казармы мельницу, а также присвоил отпущенные на солдат значительные суммы. Когда все это стало известно царю, он отправил для обстоятельного расследования дела князя Васильчикова. Тот быстро раскрыл картину произвола и воровства в Эриванском полку. Как пишет Бенкендорф, ввиду таких мерзостей надо было показать пример строгого взыскания.

Николай I публично при разводе полка снял с Дадианова эполеты, аксельбант и императорский шифр флигель-адъютанта. Дадианова тут же с площади под конвоем отправили в Боруйскую крепость для предания неотложному военному суду. 21 октября 1839 г. император писал фельдмаршалу князю Паскевичу в Варшаву:

"Общая зараза своекорыстия, что всего страшнее, достигла и военную часть до невероятной степени.
Князь Дадианов обратил полк себе в аренду и столь нагло, что публично держал стадо верблюдов, свиней, пчельни, винокуренный завод; 60 тысяч пудов сена, захваченный у жителей сенокос, употребляя на все солдат; в полку при внезапном осмотре найдено 584 рекрута, с прибытия которых в полк не одетых, не обутых, частью босых, которые все были у него в рабстве! То есть ужас".

12 мая 1840 г. наложил на дело Дадианова резолюцию об отправке бывшего полковника на постоянное жительство в Вятскую губернию.

В 1847 г. жандармы приняли участие в расследовании вопиющих злоупотреблений генералов и полковников Резервного корпуса. Они должны были отправить на Кавказ к наместнику князю Воронцову 17 тыс. рекрутов.
Препроводили их без одежды и хлеба так, что только меньшая часть их пришла на место назначения. Генерал-лейтенант Тришатный, главный начальник корпуса, был послан для расследования дела и сообщил, что все обстоит благополучно, что "рекруты благоденствуют".

Но ему не поверили и отправили следователя. Хищничество и казнокрадство генерал-лейтенанта Тришатного и генерал-майора Добрынина, преданных военному суду за "злоупотребления, следствием которых была непомерная смертность между нижними чинами, широко обсуждалась в различных общественных кругах. В письме Белинского к литератору Боткину говорилось: "В Питере... я только и слышал, что о шайке воров с Тришатным и Добрыниным во главе". Факты коррупции в высших военных кругах были далеко не единичными.

"РАДИЩЕВ... ЧЕРЕСЧУР УЖ ЧЕСТЕН"

Третье отделение не избежало и такого негативного явления в деятельности спецслужб, как сокрытие отрицательных фактов при информировании царя.

Так, в 1826 г. директор канцелярии Третьего отделения Максим фон Фок, который был первым разработчиком инструкции по работе с агентурой, перед тем как подать царю записку издателя "Северной пчелы" Фаддея Булгарина "Нечто о Царскосельком лицее..." вычеркнул из нее следующие строки: "в юстиции - взятки, безнравственность, решение и двойное, тройное перемещение дел по протекциям, даже после высочайшей конфирмации.

В МВД - совершенный упадок полиции и безнаказанность губернаторов и всех вообще злоупотреблений. В военном министерстве - расхищения". В этой связи интересна метаморфоза, произошедшая с Леонтием Дубельтом, сделавшим стремительную карьеру в Третьем отделении.

Он отличился в войне 1812 г., участвовал в декабристском движении на Украине. После подавления восстания попал под следствие и был вынужден подать в отставку. Оправдываясь перед женой за решение поступить на службу в жандармское ведомство, Дубельт писал: "Ежели я сделаюсь доносчиком, тогда мое доброе имя будет, конечно, запятнано. Но ежели, напротив, я, не мешаясь в дела, относящиеся до внутренней полиции, буду опорой бедных, защитою несчастных, буду заставлять отдавать справедливость угнетенным, буду наблюдать, чтобы в местах судебных давали тяжебным делам прямое и справедливое решение - тогда чем назовешь ты меня?".

К тому времени, когда Дубельт стал управляющим делами Третьего отделения (эту должность он занимал с 1839 по 1856 гг.), его отношение к службе изменилось. 25 июня 1852 г. по поручению начальника Третьего отделения Александра Орлова Дубельт дал предписание полковнику Прасолову и капитану Штейну "не входить ни в какие распоряжения", после того как главноуправляющий путями сообщений Петр Клейнмихель пожаловался, что эти жандармские офицеры, пытаясь улучшить положение рабочих на строительстве Петербургско-Московской железной дороги, требовали от подрядчиков снизить дневную норму выработки.

В том же 1852 г. Дубельт делал следующие записи в дневнике: "На графа Клейнмихеля слышны беспрерывные жалобы, теперь жалуется подрядчик Иконников. Ему должны 3,5 млн. рублей серебром. Иконникову не платят и за мосты под тем странным предлогом, что на те мосты сметы еще не сделаны. Шесть подрядчиков совершенно разорены и умерли в нищете от отчаяния. Никто не может получить платы, как с уступкой 50 копеек с рубля дистанционным офицерам корпуса путей сообщения".

Не исключено, что покрытие злоупотреблений было продиктовано не только традиционным для чиновников желанием "не огорчать начальство", но и материальной заинтересованностью. Так, в статье французского журнала "Сатанинский корсар" говорилось, что "справедливость Дубельта падает всегда на ту сторону, где больше денег". Молва о его взяточничестве дошла до Николая I, но Дубельт был реабилитирован в глазах царя стараниями своего шефа Орлова и военного министра Чернышева.

Профессор Андрей Чукарев считает, что Третье отделение и корпус жандармов оправдали возложенные на них Николаем I ожидания по недопущению антиправительственных выступлений, подобных декабрьскому, хотя полностью искоренить революционную деятельность и не смогли.

Именно в последние годы правления императора воспиталось целое поколение "молодых штурманов будущей бури" - Николай Добролюбов, Николай Чернышевский, Петр Кропоткин и другие революционные демократы. Но бороться с революционным движением Третьему отделению, несмотря на наличие у жандармов огромных полномочий, было гораздо легче, чем навести порядок в государственном аппарате.

Даже если жандармам с большим трудом удавалось добиться снятия с должности коррумпированного чиновника, на место уволенного сатрапа приходил другой, ничуть не лучший. Мздоимство настолько опутало государственный аппарат, что, похоже, Николай I готов был с ним смириться.

По воспоминаниям путейского чиновника Боголюбова со слов генерал-лейтенанта Фролова известен следующий случай. Когда Третье отделение доложило царю, что только два российских губернатора - киевский Фундкулей и ковенский Радищев, бывший жандармский генерал, сын автора "Путешествия из Петербурга в Москву", - не берут взяток с откупщиков питейных заведений, самодержец заметил: "Что не берет взяток Фундкулей - это понятно, потому что он очень богат, ну а если не берет Радищев, значит, он чересчур уж честен".

Представляется, что Николай I просто не мог пойти на жесткие репрессии в отношении погрязшего в злоупотреблениях чиновничества, потому что иначе ему не на кого было опереться. Доходы от коррупции, видимо, были своего рода вознаграждением за преданность трону, но, как писал в дневнике в 1843 г. цензор Никитенко, "исполнители притворяются в раболепной готовности все сделать, что от них требуют, а на самом деле ничего не делают так, как от них требуют".

Именно произвол и лихоимство чиновников подтачивали самодержавный строй и спустя несколько десятилетий привели к его падению.

Владислав КРАМАР

Опубликовано в выпуске № 47 (163) за 6 декабря 2006 года
Подробнее: http://vpk-news.ru/articles/1706