Русский характер

<...> Если русские увлечены карточной игрой, то будут заниматься ею до тех пор, пока не наиграются всласть; никто не скажет: «Хватит, уже поздно» или «Ну довольно, спать пора». То же относится к еде и питью. Мысль о достоинствах умеренности, максима «довольствуйся малым» претят русскому темпераменту. <.>

То же качество присуще интеллекту этого народа. В области идей русский предприимчив и смел. Он часто бывает «timide par le caractère et hardi par la pensée»[1]. Он не признает общепринятых пределов и границ; развивает свою мысль до логического конца, а когда вывод, казалось бы, грозит reductio ad absurdum, он попросту перескакивает через «absurdum» со словами «Почему бы и нет?»

Помню, однажды какой-то русский критиковал брак; некоторое время он излагал свою теорию, а затем кто-то заметил, что, будь она осуществлена на практике, род человеческий прекратился бы. «Но это как раз то, чего я хочу», — парировал говоривший.

С безоглядной смелостью в области идей резко контрастируют робость, осторожность и недостаток инициативы, которые отличают многих русских в повседневной жизни. Часто русский испытывает острый страх перед ответственностью, боится начальства, шарахается от всего нового и взирает с опасливой подозрительностью на людей, готовых брать ответственность на себя и обнаруживающих какую бы то ни было самостоятельность.

Стоит заглянуть в бумаги любого российского административного учреждения — скажем, волостного правления, — как сразу замечаешь, что они насквозь пропитаны этой чрезмерной осмотрительностью и боязливостью. Обычный русский по природе своей демократ, в хорошем и плохом смысле этого слова.

Под плохим смыслом я подразумеваю ту особенность демократического душевного склада, которая внушает русскому пугливую антипатию к любому незаурядному человеку, смело выражающему свое мнение и на деле доказывающему свою нравственную независимость и мужество.

Этот контраст между интеллектуальной смелостью и малодушным поведением вполне сообразуется с другим контрастом — между способностью русского к выплескам неистовой энергии и его склонностью бездельничать, полагаться на авось, на laissez-aller[2], которую он обнаруживает ничуть не реже.

<...> Противоречивые качества не просто уживаются в русском — зачастую их проявления сменяют друг друга очень быстро, мгновенно чередуясь. В этом есть нечто судорожное; русский стремительно переходит от одного настроения к другому: от отчаяния к безудержному веселью, от апатии к энергичной деятельности, от смирения к бунту, от возмущения к покорности.

К тому же крестьянин-великоросс убежден в том, что главное для него — успеть заготовить сено в погожие дни, ведь лето в России короткое и времени для полевых работ мало. Так что летом он трудится вовсю, стараясь сделать как можно больше, а потом ничего не делает осенью и зимой. Вот и выходит, что нет народа, способного развить столь же бурную деятельность в короткое время, и нет народа, который был бы так же мало способен к непрерывной и постоянной усердной работе.

<...> Леруа-Болье объясняет эту быструю смену настроений, эти резкие контрасты влиянием климата. <... >
Однако ни канадцам, ни американцам, например, такая поразительная подвижность и переменчивость темперамента вовсе не свойственна, хотя перепадами климата Канада и Америка России не уступят. Так или иначе, эта переменчивость, что бы ни было ее причиной, характерна для русского, а с нею тесно связана и другая, возможно, наиболее приметная его особенность, отчасти присущая всем славянским народам.

Я имею в виду пластичность русского — гибкость и восприимчивость, наделяющие его способностью к пониманию, усвоению и подражанию, но вместе с тем — недостаток в нем оригинальности, творческой силы; величайший дар любви, готовность прощать — и отсутствие дисциплины, разгильдяйство.
<.>
Попытайтесь объяснить русскому что-то новое: правила игры в карты, диалектное или жаргонное выражение иностранного языка, — например, слово prig[3], — и вы будете потрясены тем, как быстро, на лету, он схватит суть дела: в случае с игрой — различные приемы и комбинации, в случае со словом или выражением — тончайшие оттенки смысла.

Попробуйте провести такой же эксперимент с умным немцем, и вы будете неприятно удивлены.

Еще один показательный пример — понимание русскими иностранного юмора, часто остающегося тайной за семью печатями для людей другой национальности. В России популярны книги, весь смысл которых заключается в национальной природе их юмора, — произведения Джерома К. Джерома, У. У. Джейкобса, пьесы Бернарда Шоу, рассказы Редьярда Киплинга, эссе Г. К. Честертона. Ныне в России широко известны переводы пьес Шоу, их часто ставят в театрах. <...> И главное, что нравится и привлекает публику в пьесах Шоу, — это характерное ирландское остроумие, а вовсе не общественные проблемы, которыми русских кормили и, скажем прямо, перекормили в последние полвека.

http://www.strana-oz.ru/2007/5/russkiy-narod