К читателям
и читательницам

Уважая читателей и читательниц обоего  пола, хочу обратиться к ним с кратким вступительным словом.

В ваших руках, дорогие книгочеи и книгочейки, стихи половоперезрелого поэта с
непростой судьбой. Диария его поэтических рассуждений адекватна нюансам его примитивного интеллекта.

Его мало высокохудожественные произведения не вызывают сомнения в том, что он практически почти здоров.

Поэзия автора продолжает поражать своими лингвистическими находками и выходками. Язык его поразительно прост, а философия, расплавленная в языковых пустотах, поражает широтой, глубиной и другими геометрическими и стереометрическими параметрами.

Степан - не просто Поэт с большой буквы. Он - Поэт с большой неприличной буквы, точнее, неприличного слова. Его поэзия вызывает желание. Иногда - непреодолимое желание дать ему в морду.

Его поэзия, вобрала в себя лучшее из творчества позднего Блока, зрелого Волошина, раннего Мандельштама, юного Ходасевича, подросткового Северянина, детского Клюева, младенческого Гумилева и еще не родившегося Брюсова, не говоря уже находившегося в сперматозоидном состоянии Пастернака.

Пронзительнее всего автор пишет о том, к чему стремился всю свою сознательную и уж тем более бессознательную жизнь, но до сих пор так и не испытал - о любви и о политике. Особенно трепетны его строки о любви, как высшем проявлении секса и политики. Правда, иногда автор отождествляет, а порой и путает эти понятия, что придает его творчеству немного загадочности и шарма.

Степан - непревзойденный мастер новых рифм. Он рифмует огурцы с помидорами,
водку с пивом, женщин с кроватями. И хотя на первый взгляд эти рифмы заметны не сразу, их практическое двуединство не вызывает никакого читательского отторжения.

Степан - образованный и скромный человек. Он не бравирует знаниями истории, медицины, океанологии, квантовой механики, южно-корейского языка, хотя легко мог бы это сделать, если бы знал об их существовании. Но, владея арсеналом этих и многих других знаний, так сказать,
подспудно, он подтягивает читателя к своему исковерканному под ударами судьбы
интеллектуальному уровню, что нередко, к сожалению, получается.

Герой произведений поэта - он сам, поскольку все остальные персонажи его не интересуют. Исключение составляет лишь таинственная возлюбленная поэта, которую он в зависимости от своего психического состояния и принимаемых медикаментов называет то Люсей, то Надей, то просто сукой, что не мешает по большому счету трепетному отношению автора к Женщине и к своей болезни. Порой читатель пытается понять, что первично - любовь к Женщине, спровоцировавшая его душевную болезнь, или его психическое нездоровье, создавшее этот колоритный и запоминающийся образ Степановой чаровницы.

Кому-то из читателей может показаться, что автор этих стихов психически нестабилен, и это отчасти правда. Правда вообще любимая тема Степана: он постоянно ищет ее везде, даже в законодательстве. И это не человеческая наивность нашего героя, а просто одно из последствий побочного воздействия препаратов которые пациент с готовностью решил испытать на себе, чтобы раз и навсегда покончить с несправедливостью на планете Земля.

Ум крупного аналитика удивительным образом сочетается у Степана с непредсказуемым романтизмом. В этом одновременно просматривается и сила, и слабость поэта. Сила, потому что этим сочетанием силен Ебанько; слабость, потому что из-за него он во многом и слаб.

Кстати, о слабостях Степана. Наивно полагать, что они у него есть. Еще более наивно верить в то, что у него их нет. Истина, как говорится, лежит где-то посередине, а вот посередине чего - это, быть может, главный вопрос, над разрешением которого поэт-философ бьется уже второй
сборник подряд.

Особое место в творчестве поэта занимает природа. Природа человеческой тупости, природа женского коварства, природа как фактор влияния на психическое состояние пациента и просто природа, как повод для тоста, который всегда под рукой, не зависимо от человеческой тупости, женского коварства и психического состояния.

С каждым днем слава великого поэта Степана Ебанько становится все звучнее, шибче, всеобъемлющей. Вот уже поотстали где-то на поворотах истории мировой литературы Шекспир, Байрон, Шиллер, Гейне, Гете и даже Мамин-Сибиряк.

Размеренной поступью идет Степан Ебанько по родному бездорожью навстречу своему читателю. Принимайте его, книгочей с книгочейкой - он весь перед вами, такой, какой он есть.

Председатель
Союза выздоравливающих поэтов
Семен Симпатишный

Про птичек

По жизни бегу очень резво,
Ночами не сплю, словно филин.
Финифть моих мыслей нетрезвых
(текла по зигзагам извилин.

и воронов черная стая
Плывет над распахнутой бездной.
Стоишь ты такая простая,
Что даже любить бесполезно.

Бурунди

Не бывал я в далекой Бурунди,
Но страна, говорят, хороша.
Там у женщин открытые груди
И открытая настежь душа.

Там слоны, бегемоты неслабы.
И других там диковин не счесть.
А мужей не ругают их бабы:
Баб мужья могут запросто съесть.

Та традиция - аж с мирозданья
И крепка, как большой баобаб.
Как прекрасен закон поеданья
На мужей рты разз.явивших баб!

Гипотеза

Ей дарил драгоценные камни,
Но она все равно не дала мне.
Вероятно, моя красавица
В драгоценностях не разбирается.

Сдвинув суровые скулы,
Сара сняла с себя сари.
Взглядом голодной акулы
Веяло нынче от Сары.

Сара сказала мне строго:
«Хватит играть в недотрогу.
Я возбудилась немного -
Милый, вот это потрогай!»

Взяв мою руку рукою,
Тронула белые груди.
Что это было такое,
Вы объясните мне, люди?!

Мстя

Во вторник, в день своей зарплаты,
В дни Водолея, в год Козла,
Она пришла ко мне в палату
И апельсины принесла.

Я был тогда мозгами хилый
Но я про то еще не знал.
Я целовал ее бахилы
И апельсины целовал.

Тот поцелуй - глоток нектара!
Мы так быть счастливы могли ...
Но набежали санитары
И рукава мне заплели.

и вот лежу. Кругом палата.
Но санитарам невдомек,
Что я теперь вступаю в НАТО
И продвигаюсь на Восток!

Выдающимся юристам юрфака СПБГУ
посвящается
Юристы

Наш дворник дядя Воля говорил,
Что чистотой планету одарил.
Но как юрист он должен понимать:
В микробах вся Земля, ебена мать!

Похожий на какого-то артиста,
То понимает в Думе сын юриста.
А три юриста, бля, на всю Россию _
То сила, что уже невыносима!

Эполеты

С грустью на блядей глядя,
Думаю: «Девы, где вы?!»
Канули - в Ленинграде.
Питер - иное дело.

В годы былого Брежнева
Были мы парни броские.
Было! Стоит по-прежнему
Лишь «кол» у вокзала Московского.

А, может, и слава Богу,
Что жизнь утекает в Лету.
Но мысленно жмут немного
Гвардейские эполеты.

Без надежды

Любил когда-то Надю, на.
И был я мальчуган.
Вся жизнь была покладена
Тогда к ее ногам.

Красивая и свежая,
Меня послала, на.
Я жил с тоской безбрежною,
Хотя была весна.

Хожу с печалью глядя,
На жизненную гладь.
Такая Надя гадина,
Что даже не сказать.

Вентиляторный завод

Мы все немножечко на взводе -
Не видно впереди ни зги!
На вентиляторном заводе
Нам вентилируют мозги.

Кто саботажник? В чем помеха?
Что не дает идти вперед?
Почто опять запил завцеха?
И кто еще теперь запьет?

Кто для завода стал обузой,
Дав инновациям заслон?!
Молчит махина профсоюза,
Молчит зажравшийся местком!

Усну. И будет сон мой вещий.
Прощай, любимый мой завод!
Возьму расчет, жену и вещи.
А дальше? Дальше, как попрет ...

Зуб

Я к зубному рвачу иду -
Зуб вчера я сломал об еду.
Повторяю я, как в бреду:
«До зубного не добреду!»

Жру, как будто во чреве зуд.
Оттого и сломался зуб.
Скоро нечего станет ломать.
Вот тогда перестану жрать.

Натура

Вот улица Маяковского.
А, может, и улица Мира.
В руке У меня авоська,
А в ней - бутылка кефира.

Шаги по асфальту гулки.
Горят фонари электрические.
Я вышел вчера из дурки,
Поскольку здоров практически.

Иду себе, как умею.
Куда я иду, ответь мне?
Вчера звал тебя я феей.
Сегодня? Сегодня - ведьмой.

Главврач мне поведал тайное:
Сказал, что наступит лето.
Но мысли мои случайные
Пропитаны туалетом.

Простая девчонка

Девчонка с простым лицом
И очень простыми ногами
Хотела, чтоб я был отцом
Детишкам ее с соплями.

А я не люблю соплей
И эти простые ноги.
В них горечь чужих морей
И горечь чужой тревоги.

В них горечь чужих планет.
И пахнет от них онучей.
Сказал я девчонке: «Нет!»
Но трахнул. На всякий случай.

Иллюзия

Поимел иллюзию -
Стал встречаться с Люсею.

Но прошла иллюзия,
И теперь лечуся я.

Процесс

Не алкоголик я, а в меру пьяный,
Отмеченный талантища печатью ...
Привиделся мне после трех стаканов
С тобой процесс порочного зачатья.

Ты гневалась, ногой толкала в груди,
Взывала к милосердию и страху.
Но мы ж с тобой воспитанные люди -
По что на мне ты порвала рубаху?!

Процесс прошел. Мы поостыли малость.
Но я тобой любуюсь неустанно!
... Любимая, а ведь еще осталось
Вон в той бутылке влаги полстакана.

Прощальное

Я сниму с крючочка зонт.
В галстуке с павлинами
Я уйду за горизонт
И за ватерлинию.

На прощанье тресну в глаз
Самую любимую.
Космонавт и водолаз
Не найдут следы мои.

Простое

Простых людей, увы,
так узок круг.
Без них наш мир
погряз в вонючей тине.
Как не люблю
я черную икру
с бокалом итальянского мартини!

На нас, простых,
особая печать!
Особый путь нам, видно,
свыше послан.
Как не люблю я
глянцевых девчат
формата 60 на 90!

Как хорошо баржомчика попить
запив им первачок '
весьма неслабый.
А, разомлевши, 
Родину любить
и тихую застенчивую
бабу.

Коньяк

Надев дорогую рубашку,
Пинжак застегнув кое-как,
Я пил из турецкой рюмашки
Хороший армянский коньяк.

И было чего-то мне грустно
За Родину, мать вашу так.
Как больно и все-таки вкусно -
Армяно-турецкий коньяк!

Хоть праздник, но как-то уныло
И очень охота пока
Мне треснуть Историю в рыло
Бутылкой из-под коньяка!