Французский генерал с нижегородским акцентом
Антон Василенко
Он был братом Якова Свердлова, крестником Максима Горького и другом Шарля де Голля. С ним охотно встречались Чан Кайши, Анри Филипп Петен, Марк Твен, Владимир Ленин и Андре Моруа. Он прошёл две мировые войны, добился успеха на дипломатическом поприще и был похоронен во Франции с высочайшими почестями
В один из прохладных осенних вечеров 1966 года на освидетельствование смерти пожилого парижанина из мэрии прибыл чиновник, который составил следующий документ:
«27 ноября 1966 года в 21 час 50 минут скончался проживающий в Париже, 16-й округ, улица Лористена, 107, Зиновий Пешков, Посол, кавалер ордена Большой крест Почётного легиона, военной медали и Креста войны 1914–18 гг., родившийся в Нижнем Новгороде, Россия, 16 октября 1884 года… Протокол составлен 28 ноября сего года в 15 часов 30 минут по заявлению Жоржа Ландье…, который по прочтении настоящего акта подписал его с нами, Морисом Тисье, государственным чиновником, представляющим мэра».
Он был братом революционера Якова Свердлова, крестником русского писателя Максима Горького и другом президента Франции Шарля де Голля. Имея театральное образование, наш герой принял участие в двух мировых войнах и добился успеха на дипломатическом поприще. За свою жизнь этот человек успел поменять веру, фамилию, имя и отчество, а также неоднократно сменить страну проживания. С ним дружили, воевали и вели переговоры Чан Кайши, Анри Филипп Петен, Марк Твен, Владимир Ленин, Андре Моруа и многие другие известные люди. Благодаря долгой военной и дипломатической карьере он был удостоен пятидесяти государственных наград и выучил семь языков, причём два из них – в весьма преклонном возрасте. Столь удивительная судьба была дарована уроженцу Нижнего Новгорода Зиновию Алексеевичу Пешкову, ставшему кавалером ордена Почётного легиона, участником Первой и Второй мировой войн, французским генералом и дипломатом.
Детство и юность
Иешуа-Залман Михайлович Свердлов (именно такое имя получил мальчик при рождении) родился 16 октября 1884 года в традиционной еврейской семье, проживавшей в Нижнем Новгороде. Его отец Михаил Израилевич Свердлов был гравером (по другим данным – владельцем граверной мастерской), а потому семья жила на Большой Покровской улице в комнатах при скоропечатной мастерской. У родителей росло шестеро детей: дочери София и Сара, и сыновья Залман, Яков, Вениамин и Лев.
Частым гостем в доме Свердловых был писатель Максим Горький, состоявший в революционном подполье. В 1901 году семнадцатилетний Залман был арестован вместе с ним по подозрению в использовании типографского аппарата для изготовления агитационных материалов марксистского кружка. Подпольщиков наказали нестрого – Залмана несколько дней продержали в камере (как было написано в протоколе, «для воспитания»), после чего отпустили домой, а Горького выслали из Нижнего Новгорода в Арзамас (туда же в 1902 году приехал и Залман Свердлов). Во время исполнения роли Васьки Пепла в пьесе Горького «На дне» Свердлов был замечен известным театральным режиссёром Владимиром Немировичем-Данченко, который дал начинающему актёру рекомендацию для дальнейшего обучения в московском Императорском филармоническом училище. Однако, прибыв в Москву, Залман столкнулся с официальным антисемитизмом – ему отказали в зачислении по причине иудейского вероисповедания. Чтобы исправить ситуацию, Горький (Алексей Максимович Пешков) стал крестным отцом бывшего иудея Залмана Свердлова и фактически усыновил его, дав крестнику не только новое имя, но и фамилию с отчеством – Зиновий Алексеевич Пешков. В некоторых очерках о семье Свердловых говорится о том, что после крещения Залмана отец проклял его древним иудейским проклятием, а позже (в 1916 году), узнав, что сын лишился на войне правой руки, был несказанно этому рад, поскольку согласно поверью проклятый должен потерять именно правую руку. Однако в большинстве источников указано, что Михаил Израилевич Свердлов принял православие ещё раньше сына – в 1900 году, вступив после смерти жены во второй брак с Марией Александровной Кормильцевой.
В 1903 году Зиновий Пешков предпринял ещё одну попытку поступить в театральное училище. На сей раз она увенчалась успехом, и будущий французский генерал два года учился в школе Московского художественного театра. Этот период жизни Зиновия был неразрывно связан с домом Максима Горького – он часами пропадал в библиотеке писателя, играл в массовке пьесы «На дне» и вёл беседы с женой Горького Екатериной Павловной. Именно эта привязанность к семье Горького привела к эмиграции Зиновия в Канаду. Дело в том, что Максим Горький влюбился в актрису Марию Федоровну Андрееву, с которой у Зиновия сложились непростые отношения. Крестник писателя тяжело переживал семейную драму, сочувствовал первой жене Горького и терпел частые обвинения со стороны Марии Федоровны в том, что у него нет постоянного занятия. Устав от упрёков, Зиновий решил круто изменить свою жизнь и в 1904 году уехал в Торонто.
В Торонто юноша пробовал свои силы во многих местах – на кирпичном заводе, в меховой мастерской, в столярных цехах. При этом материальное положение молодого эмигранта оставалось крайне тяжёлым, ему приходилось нищенствовать. Через некоторое время Зиновий переехал из Канады в США, но там ему пришлось пережить ещё большие лишения. По дороге из Канады в США у него украли все деньги, тем не менее, несмотря на действовавшую норму, которая запрещала пересечение канадско-американской границы лицам без средств к существованию, Зиновию удалось попасть в США, где он временно сменил имя и фамилию, став именоваться Николаем Заволжским. В те годы в США процветал расизм, ещё не существовало профсоюзов и антимонопольного законодательства, и всё это порождало сильное социальное неравенство, которое очень не нравилось странствующему авантюристу. Живя в ночлежках, молодой эмигрант возненавидел капитализм и резкое разделение общества на богатых и нищих. Когда в 1906 году Горький и Андреева отправились в Америку, Зиновий узнал об этом из газет и приехал в порт, чтобы встретить своего крёстного отца. Тёплую встречу знаменитого русского писателя и никому не известного юноши в чёрной курточке и с пенсне на чёрном шнурке наблюдали десятки американских корреспондентов.
В США Зиновий сопровождал Горького, выполняя функции переводчика на важных встречах, например во время обеда с Марком Твеном, за которым два писателя обсудили проблемы «русского народа, сражающегося за свободу». Горького были рады видеть Герберт Уэллс, Эрнест Резерфорд, многие миллионеры и общественные деятели. Но через некоторое время после прибытия русского писателя в США пуританское американское общество узнало, что Андреева является всего лишь гражданской женой литератора. С этого момента семейная пара и сопровождавшие их Зиновий Пешков и Николай Буренин стали испытывать трудности с заселением в американские гостиницы. Вернувшись с очередного митинга, на котором Горький выступил в поддержку американских пролетариев, постояльцы обнаружили свои вещи выброшенными из номера, а хозяйка отеля встретила их словами: «No come in! No come in!» Выяснилось, что в этот день американская бульварная пресса опубликовала известие о том, что русский писатель Горький прибыл в Америку с проституткой, бросив на произвол судьбы своих пятерых детей. Необходимость срочно искать ночлег заставила Зиновия осуществить первую в своей жизни «спецоперацию». Горький и Мария Федоровна пешком отправились в Дом писателей, а Буренин и Пешков погрузили вещи в кэб и стали петлять по городским улицам. В какой-то момент, заметив за собой слежку, они остановились у Пенсильванского вокзала, положили вещи в камеру хранения, а сами исчезли в метро и, добравшись до соседней станции, смогли уйти от преследователей. «Спецоперация» удалась, на следующий день газеты сообщили о том, что Горький уехал в Пенсильванию. Однако травля в прессе не прекратилась – газеты постоянно публиковали карикатуры и фельетоны на Горького и его «подругу», писали гневные статьи, чем довели Марию Федоровну до нервного истощения. На помощь писателю пришла американская семья Мартин, которая предоставила ему для проживания своё поместье, располагавшееся возле канадской границы в местечке Адирондак.
На встрече с Марком Твеном
Когда в конце 1906 года Горький отправился лечить туберкулёз на итальянский остров Капри, Зиновий Пешков принял решение последовать вслед за ним. Но перед этим он совершил ещё одно путешествие – отправился в Новую Зеландию, устроившись подручным кочегара на торговое судно. Пешков давно мечтал посетить эту далёкую страну, но знакомство с новозеландской реальностью разочаровало его. Несмотря на красивейшую природу, страна испытывала экономические трудности, рабочих мест не хватало, и даже жизнь обеспеченных новозеландцев была лишена развлечений и авантюр, которые так любил Зиновий. «Плохо живётся. Прожил в Окленде – это самый большой город Новой Зеландии – немного – мертво. Такие мрачные тягостные будни кругом, повсюду. Какое-то жалкое бледное существование. Смотришь здесь на жителя, и хочется потрогать его руками – живой ли, или просто набитое и заведённое чучело. Все жители довольны жизнью своей. Их «кантри» самая лучшая. Жалкие бараны, глупые овечки – чем они счастливы? Ночлежки свои они называют «Пипелз Пэлес», очевидно, уверенные, что лучшего представления о Народном Дворце здешние жители не имеют», – писал Пешков о том, что ранее было его мечтой.
Зиновий Пешков жил на Капри вместе с Максимом Горьким с 1907 по 1910 год. В это время они были практически неразлучны, и Зиновий исполнял обязанности личного секретаря-референта Горького. В письмах, адресованных бывшей жене Екатерине Павловне, писатель очень тепло отзывался о «Зине», отмечая, что Зиновий много читает, много знает и поразительно быстро развивается. 5 августа 1909 года на Капри была открыта «Первая Высшая социал-демократическая пропагандистско-агитаторская школа для рабочих», где преподавали революционеры Александр Богданов, Владимир Базаров и Анатолий Луначарский. Гостем школы был Владимир Ленин, а на знаменитой фотографии, где Горький наблюдает за шахматной партией Ленина и Богданова, изображён Зиновий Пешков (в советское время он, по понятным причинам, почти никогда не упоминался).
В 1910 году Зиновий покинул Капри. В биографических заметках о нём чаще всего указано, что причиной отъезда стали расхождения во взглядах с Горьким и его политическим окружением. Однако Виталий Вульф, исследовавший жизнь Зиновия Пешкова, указывает на то, что к новой странице эмигрантской биографии его подтолкнул очередной конфликт с Марией Фёдоровной. В те годы через личную бухгалтерию Горького проходили пожертвования в пользу социал-демократических партий Европы – к распределению этих денег имели отношение и Мария Федоровна, и «Зина». В какой-то момент жена Горького обвинила Зиновия в том, что тот взял пятьдесят тысяч рублей и не вернул. Это сильно задело Пешкова, он уехал от Горького и,поселился в местечке Федзано, где стал секретарём хорошо издаваемого в те годы русского писателя Александра Амфитеатрова. Александр Валентинович относился к Зиновию превосходно и платил ему хорошее жалованье. Горький знал, что его крестник живёт у Амфитеатрова, стал писать Зиновию письма, и вскоре они помирились.
В Федзано Зиновий женился на Лидии Бураго, дочери казачьего офицера, жившего в Италии, а годом позже у молодой пары родилась дочь Елизавета. Когда дочери исполнилось два года, семья отправилась в США, чтобы начать новую жизнь. Но и вторая попытка «покорения Америки» закончилась для Пешкова неудачно – ему не удалось найти достойную работу. В эти же годы его отношения с Горьким снова ухудшились, и Пешков совершил последнюю в своей жизни эмиграцию – уехал во Францию, оставив семью на Капри.
На Западном фронте
С началом Первой мировой войны Пешков поступил на службу в пехотный полк, стоявший в Ницце, и попросил отправить его на передовую, но сыну Максима Горького (именно так называли его во Франции) было отказано в этом по причине отсутствия французского гражданства. Выход был один – вступить в Иностранный легион. При приёме на службу Зиновий Пешков был высоко оценён за знание языков (на тот момент он владел русским, французским, английским, итальянским и немецким языками, что было чрезвычайно важно для подразделения, в котором собрались люди со всего мира). Пешков быстро нашёл общий язык со своими новыми сослуживцами. Сохранились его воспоминания о солдатах Иностранного легиона:
«Они просты, они скромны, солдаты Иностранного легиона. Они не требуют вознаграждения за свою службу. Они не ищут славы. Но их энтузиазм, их усилия, вызывающие восхищение, их сердца, которые они вкладывают в своё дело, не могут остаться незамеченными теми, кто их видел в деле. Легионеры не помышляют о героическом принесении себя в жертву. Они не считают себя мучениками. Они идут вперёд, и если они умирают, то умирают с умиротворением».
После двухмесячной подготовки Пешков отправился на фронт, начав свой боевой путь под Реймсом в провинции Шампань. Оттуда он писал Амфитеатрову:
«Над головой летят снаряды. Жужжат моторы аэропланов, то немецких, то французских, а то и тех, и других… И наши, и их аэропланы посылают какие-то сигналы, то красные, то синие, то белые – после таких сигналов артиллерия становится активнее…Стреляют немцы из ружей довольно метко, хотя ужасно смешно. Вот, например, заметят они, где у нас работают, вскидывают лопаты земли, начинают стрелять и тут уже не перестают стрелять 2 дня, 3 дня, неделю. Поставят, видимо, двух солдат и приказывают им стрелять в это место каждые 10 минут. Есть участки в траншеях, в которые стреляют месяца 2. Прямо хохот разбирает».
1 апреля 1915 года Пешков был назначен командиром отряда польских добровольцев (шахтёров из Познани, работавших во Франции), а 9 мая потерял в бою под Аррасом большую часть правой руки. Ранение было настолько тяжёлым, что санитары посчитали истекающего кровью легионера обречённым и оставили его умирать. Некоторые французские публицисты утверждают, что раненого Пешкова спас находившийся рядом лейтенант Шарль де Голль, который вынес его с поля боя, хотя в воспоминаниях самого Пешкова об этом нет ни слова. Позднее Зиновий скажет: «Атака – приятная вещь! Стоило для этого прожить семь месяцев в окопах». Доковыляв до поезда, который вёз раненых, Пешков попросил, чтобы его пустили в вагон, но вагоновожатый ответил, что в поезде уже нет мест. Тогда легионер достал револьвер и, взведя курок, сказал: «Как это нет мест? Я вижу, что есть места!»
Воспоминания Зиновия Пешкова о своём ранении были записаны Анатолием Луначарским и опубликованы в газете «Киевская мысль» за 7 июня 1915 года:
«Когда нам объявили об атаке, мы все пришли в большое возбуждение – не то радостное, не то какое-то другое. Трудно понять, трудно рассказать. С раннего утра, а утро было хорошее, началась артиллерийская подготовка. Это было что-то феноменальное… Весь воздух ревел. Мы видели перед собой неприятельские траншеи, откуда вылетали, разбрасываясь фонтанами, дерево, земля, камни, люди. Капитан, отправляясь на своё место, крикнул мне, улыбаясь: «Красиво, а, Пешков?» Я ответил: «Да, мой капитан, это извержение Везувия!» И это были последние слова, которые я от него слышал. Сейчас он умирает от тяжёлой раны в живот. Наконец раздалась команда. Солнце сияет, весь луг усеян золотыми цветами. Мы вскакиваем «из-за кулис», как я это назвал, и я делаю командное движение ружьем – «вперёд». В то же мгновение раздался треск пулемётов, моя рука падает, как плеть, меня самого что-то толкает, и я лечу на землю… Вся атака была проведена молодецки: в полтора часа мы взяли 3 линии и несколько сот пленных. Но это всё уже произошло без меня. Я чувствовал, что не могу подняться, имея на себе 250 патронов, тяжёлую сумку, фляжку с водой, бинокль и прочее. Наши убежали вперёд, а я копошусь на земле. Достал левой рукой перочинный нож, разрезал ремни. Попытался немного осмотреть руку. Вижу, что с неё сорвана значительная часть мускулов, крови целая лужа. Постарался левой рукой и зубами потуже затянуть ремнём расшибленную руку у самого плеча. Потом встал. Шёл я назад с километр, без всякой перевязки. По дороге видно множество немецких пленных… Когда я проходил мимо их, держа свою окровавленную руку, они мне улыбались, не то дружески, не то заискивающе, и козыряли… Кое-как меня перевязали и отправили пешком в Акр. Идти туда – километра 4. С ужасом я заметил, что рука вспухает, стала серой, начинает наполняться газом. Наконец добрался я в сильном жару до Акра. Там перевязали меня вторично и уложили. Ночью опять открылось кровотечение. Вся постель подо мной совершенно промокла. Крови потерял столько, что голова кружилась – я чувствовал, что умираю. Звал на помощь, но никто не подходил: раненых нахлынуло множество, и персонал справлялся, как мог. Был уверен, что умру. К груди мне прилепили красный знак на эвакуацию, как всем тяжелораненым, в большинстве офицерам. Офицеров эвакуировали первыми. Со мной рядом лежал капитан. Он видел всё, что происходило… "Можете вы как-нибудь подняться? – спросил он меня… – Право, не знаю… – Носилок я вам не добуду. Но если вы сможете со мной добрести до фургона, в котором меня увезут, я найду вам местечко, и мы как-нибудь вместе доберёмся до настоящего пункта".
В госпитале одна из медсестёр, готовившая раненого легионера к ампутации, произнесла по-английски: «Ну, этот умрёт!» Она не знала, что её пациент понимает английский язык. «Я посмотрел на неё и сказал: «А может быть, ещё не совсем?» Боже мой, что с ней сделалось!» – вспоминал Пешков.
Период реабилитации после ранения Пешков провёл в американском госпитале, после чего вновь прибыл на Капри, где прочитал несколько лекций о войне. 28 августа 1915 года маршал Жозеф Жак Жоффр подписал приказ о награждении капрала Пешкова Военным крестом с пальмовой ветвью. На торжественной церемонии в Зале военной чести Дома инвалидов ему также вручили именное оружие. Помимо этого, будучи иностранным легионером, раненым в боях за Францию, Пешков получил право стать французским гражданином.
На дипломатической службе у новой Родины
22 июня 1916 года Зиновий Пешков вернулся на службу во французскую армию, где занялся штабной работой. В Париже он познакомился с генеральным секретарём министерства иностранных дел Франции Филиппом Бертелло, который отметил, что этот изуродованный войной молодой человек мог бы стать хорошим пропагандистом в странах, соблюдающих нейтралитет – в частности, в Соединённых Штатах, которые хорошо ему знакомы. Согласившись с Бертелло, министр иностранных дел Франции Аристид Бриан отправил Пешкова в качестве дипломатического сотрудника в США, откуда тот вернулся в начале 1917 года. Политика союзников по вовлечению США в войну увенчалась успехом (в апреле 1917 года американский президент Вудро Вильсон объявил о начале военных действий на стороне Антанты), и после возвращения во Францию Пешков был награждён Орденом Почётного легиона. Весьма смелую оценку деятельности Пешкова в США дал французский дипломат и писатель Франсис Хюре: «Можно сказать, что Пешков ускорил вступление в войну США, повлиял на то, что Штаты выступили в войне на нашей стороне».
В том же году Пешков был повышен в звании до дипломатического сотрудника третьего класса и отправлен с миссией в Россию. В мае он прибыл в Петроград в качестве представителя Франции при военном министре России Александре Керенском. Французское руководство поставило перед Пешковым задачу проанализировать различные варианты дальнейшего развития событий в России и наладить отношения со всеми политическими группировками, которые могут сменить Временное правительство. В те годы Франция вела в России собственную внешнеполитическую игру, одновременно ставя и на большевиков, и на монархистов. Французское правительство понимало, что кто бы ни победил в этой схватке, в обоих лагерях есть люди, с которыми Франция сможет сотрудничать в будущем. Несмотря на огромное количество личных контактов с большевиками, после Октябрьской революции Пешков покинул Россию, а через время вернулся уже в качестве советника генерала Мориса Жанена, главнокомандующего сил Антанты.
В 1918 году руководство Антанты даёт Пешкову задание лично вручить адмиралу Колчаку акт о признании его верховным правителем России. Как политик Колчак никогда не был самостоятельной фигурой, и задача Пешкова состояла в том, чтобы курировать его политическую деятельность. Таким образом, в России сложилась курьёзная ситуация – верховный пост в большевистском правительстве занимал Яков Свердлов, а «серым кардиналом» Белого движения был его родной брат Зиновий. Оба брата старались скрыть своё родство, и, по свидетельству очевидцев, однажды встретившись на переговорах, даже не подали друг другу руки. Кроме всего прочего, в 1919 году Пешков осуществил реорганизацию армии Колчака на Урале и отрядов атамана Семёнова во Владивостоке. Во время службы в частях Белой армии Пешков дал диаметрально противоположные оценки двум её военачальникам. «Грабитель, вымогатель, отдаёт французское и английское оружие японцам, бесполезный в военном отношении», – говорил он о Семёнове, при этом крайне положительно отзываясь об адмирале Колчаке: «Это был человек исключительно высокого патриотизма. Из всех политиков Сибири он поражал своей целесообразностью и бескорыстием». В Сибири Пешков пробыл недолго, так как многие белые офицеры знали о его родстве с Яковом Свердловым, а генерал-майор Фельдман высказал предположение, что через Пешкова к большевикам просачиваются важные сведения военного характера. Не желая терпеть сплетни и кривотолки, Пешков отправился на юг России, где продолжал службу во французской военной миссии у генерала Врангеля и в меньшевистской Грузии. Находясь в должности командира временного батальона, он занимался эвакуацией из России белых офицеров и членов их семей. Сам Пешков не любил вспоминать этот эпизод своей биографии. «Зиновий никогда не рассказывал о том, что он там видел. Он также никогда не говорил о белых армиях. Всё это оставило у него ужасные воспоминания…», – писала в 1966 году Эдмонда Шарль-Ру, ставшая последней любовью Пешкова. Очевидцы эвакуации Белой армии рассказывали, что Пешков сыграл большую роль в спасении семьи Оболенских, лично уладив вопрос их размещения на французском корабле, отправлявшемся из Крыма во Францию, а сам покинул Россию одним из последних, подобно капитану тонущего судна. Сохранились также свидетельства того, что во время Гражданской войны Пешков сопровождал в Европу следователя Соколова с материалами по факту расстрела большевиками царской семьи.
14 января 1920 года, ещё находясь в России, Пешков был назначен капитаном 1-го бронекавалерийского иностранного полка французской армии, созданного из белых офицеров, а по прибытии во Францию получил отпуск от военной службы, который продлился до 21 января 1921 года. В этот день Пешков был прикомандирован к миссии Министерства иностранных дел Франции в США, в которой работал до 25 мая, после чего стал членом международной комиссии по вопросам России и главой международной группы, занимавшейся борьбой с голодом.
Марокканская авантюра
Уже состоявшись как политик и дипломат, в 1922 году Пешков пишет рапорт за рапортом с просьбой вновь отправить его в войска. В мае однорукий офицер был определён в боевые части, находившиеся под командованием маршала Луи Юбера Лиоте, и отправился в Марокко, перешедшее под колониальный протекторат Франции согласно Фесскому договору 1912 года. По условиям договора, подписанного марокканским султаном Абд аль-Хафидом с представителями Франции, Германии и Испании, он отказывался от своих суверенных прав и признавал большую часть Марокко французской колонией. При этом Испания получила в свои владения северную часть государства, где сразу же вспыхнуло антиколониальное восстание, вошедшее в историю под названием Испано-франко-марокканской или Рифской войны (по названию данного региона). Зиновий Пешков находился в Марокко с 1922 года, участвовал в военной кампании 1922–24 годов в качестве коменданта крепостного округа на Среднем Атласе, а также занимался просветительской работой среди рядовых и офицеров. Боевые действия в Марокко отличались особой жестокостью – европейцы использовали химическое оружие и проводили «зачистки» деревень, а в ответ берберы истязали и казнили пленных солдат. Но даже видя эти ужасы, Пешков всё равно рвался в бой – война стала смыслом жизни авантюриста, долгое время «искавшего себя».
Французские войска официально вступили в Рифскую войну лишь в 1925 году. К этому времени испанцы потерпели несколько поражений от берберов Северного Марокко, которые вдохновили на восстание племена, проживавшие на французской территории. По этой причине французская армия, чья деятельность ранее напоминала работу полицейского гарнизона, начала полноценные боевые действия на стороне Испании. Луи Юбера Лиоте сменил маршал Анри Филипп Петен, который, наступая на повстанцев с юга, применял в качестве химического оружия «горчичный газ» (иприт). 9 сентября 1925 года франко-испанские войска под командованием Петена совершили высадку у города Альхусемас, откуда началось их триумфальное наступление, закончившееся 27 мая 1926 года – в день, когда предводитель повстанцев Абд аль-Крим сдался французам. В этой войне Пешков участвовал в качестве командира батальона, не имея соответствующего опыта и подготовки. Тем не менее, по словам очевидцев, он проявил особое мужество, бесстрашно возглавляя самые отчаянные атаки и получив от солдат забавное прозвище – «Красный пингвин». В июне 1925 года, после ранения в левую ногу, Пешков шутил, что «так было нужно для симметрии», намекая на отсутствие правой кисти. В Марокко Пешкову довелось служить с солдатами русского происхождения, о чём он писал Горькому в феврале 1924 года:
«В моей роте около сорока человек русских… У меня, между прочим, замечательный русский хор… Есть и солисты. Два у меня тут солдата никак не могут вклеиться в эту обстановку, один бар. Т.., нежный блондин, мягкотелый, никак даже до капральского чина достукаться не может, поёт цыганские песни, а другой –длинный и худой молодой господин в очках, сын помещика Орловской губернии, поёт песенки Вертинского: «твои пальцы пахнут ладаном», ты видишь эту картину… в горах Среднего Атласа, одетый в шинель легионера, закрыв глаза и раскачиваясь, кто-то с надрывом поёт о пальцах, пахнущих ладаном…»
Там же, в Марокко, Пешков встретился с сержантом Иностранного легиона, который утверждал, что является венгерским коммунистом Бела Куном. Пешков вспоминал об этой встрече так: «Глядя в огонь, Бела Кун говорил, как бы думая вслух: «Я здесь… Почему? В этом воинском подразделении я, борющийся за братство!» Тем не менее, ни один альтернативный источник не содержит информации о службе Куна в Марокко, и не исключено, что речь идёт о фантазии неизвестного сержанта или ошибке Пешкова.
Служба Пешкова в Марокко окружена множеством легенд. Рассказывали, что однажды, разгромив берберских повстанцев, он пригласил вождя побеждённого племени на шикарный ужин, горячо обнял его и посадил во главе стола. О своём участии в Рифской войне Пешков написал в мемуарах, первое издание которых вышло в свет в 1926 году под названием «Звуки горна. Жизнь в Иностранном легионе»:
«Летом 1925 г. я находился в военном госпитале в Рабате, где ждал заживления раны на левой ноге, полученной в боях с рифами. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать и восстановить в памяти годы службы в Марокко, в Иностранном легионе. Я почувствовал себя обязанным людям, судьбу которых разделял в течение нескольких лет и ряды которых только что покинул. Мне следует воздать должное неизвестному величию этих людей, по случаю ставших солдатами, этим кочующим труженикам, которые под солнцем Африки выполняют множественные и трудные задачи. Они могли бы сказать о себе, как солдаты Рима: «Мы идём, и дороги следуют за нами». В интервалах между боями, там, где едва намечались тропинки, они прокладывают дороги, которые открывают аборигенам их собственную страну. Всегда воины, но и по очереди сапёры, землекопы, каменщики, плотники. Они – пионеры, работа и жертвы которых позволяют другим людям жить счастливо и мирно в этих отдалённых местах. Это под защитой постов, сооружённых ими, под защитой постов, неустанно бодрствующих, цивилизуется Марокко».
Мемуары Пешкова вызвали живой интерес не только во Франции, но и в США, где кинокомпании сняли по их мотивам несколько фильмов, причём в написании сценариев принимал участие и он сам. Съёмки кинолент проходили, главным образом, в Северной Африке, а Зиновий Пешков неоднократно появлялся в кадре. В том же 1926 году мужество русского еврея на службе Франции было отмечено на высоком уровне. Французское издание «Le journal officiel» 7 ноября 1926 года писало:
«Пешков (Зиновий), капитан 1-го полка Иностранного легиона, по представлению Военного Министерства и Совета ордена Почётного Легиона, за исключительные заслуги, блестящее исполнение обязанностей капитана, прекрасное воспитание солдат, замечательную энергию и хладнокровие, проявленные во всех сражениях, в которых он принял участие, начиная с 1 мая по 27 июня 1925 года, и в которых получил ранение под Баб Таза (Марокко) 27 июня, ведя в атаку своё подразделение, награждается Военным Крестом Т.О.Е. с пальмовой ветвью».
После Рифской войны Пешков получил новое дипломатическое задание, которое вновь было связано с США. Период с 1926 по 1929 год он проводит в посольстве Франции в США, а в 1930 году отправляется с миссией в ближневосточную французскую колонию Левант, где, помимо прочего, занимается умиротворением шиитских групп. В Леванте Пешков познакомился со своей второй женой Жаклин Делоне-Бельвиль, но этот брак распался столь же быстро, как и первый.
Активист «Свободной Франции»
В 1937 году Пешков снова уехал в Марокко, где служил командиром 3-го батальона 2-го пехотного полка Иностранного легиона, а после вступления Франции во Вторую мировою войну отправился на фронт командовать батальоном. 18 июня 1940 года, после поражения Франции в войне, генерал Шарль де Голль выступил с обращением к народу, в котором сообщил о своём решении покинуть Родину и возглавить движение «Свободная Франция» в Лондоне. Узнав об этом, Зиновий Пешков решил присоединиться к своему старому другу, но, не успев покинуть Францию, попал под арест и был приговорён к расстрелу за антинацистские высказывания. Накануне казни Пешков разговорился с часовым и предложил ему сделку – золотые часы с надписью «Сыну Зине Пешкову от отца Максима Горького» в обмен на гранату. Тот согласился, и на следующий день Пешков взял в заложники одного из немецких офицеров, выдернув чеку зубами и прижав гранату к груди. Находясь в тесных объятиях со своим заложником, Зиновий отправился в аэропорт, где, продолжая угрожать гранатой, потребовал предоставить ему самолёт для полёта в Гибралтар. Это требование было удовлетворено.
В конце 1941 года де Голль отправил полковника Пешкова в Южную Африку в качестве представителя «Свободной Франции». В 1942–43 годах он занимался организацией охраны транспорта союзнических войск, параллельно проводя дистанционную разведку и устанавливая дипломатические контакты на Мадагаскаре, где с мая по ноябрь 1942 года проходила операция британских, австралийских и южноафриканских войск против вишистского правительства и японцев. Однако основной задачей, которую де Голль ставил перед Пешковым и с которой тот блестяще справился, были переговоры с бурами о поставках оружия «Свободной Франции».
В 1943 году Зиновию Пешкову было присвоено звание генерала, а ещё через год он получил статус посла. В апреле 1944 года Пешков отправился в Китай, где наладил контакты с Чан Кайши в качестве представителя Французского комитета национального освобождения. В 1946 году Пешков был назначен представителем Франции в Японии, где ему удалось восстановить партнёрские отношения между двумя странами. Современные французские политики и историки высоко оценивают деятельность Пешкова по налаживанию отношений между Францией и ключевыми государствами Дальнего Востока, но отчёты о его работе до сих пор находятся под грифом «секретно». В Японии французский генерал и дипломат пробыл до 1950 года, после чего вернулся во Францию (как тогда казалось, уже навсегда), получив при выходе в отставку Большой крест Почётного легиона.
Приход к власти во Франции Шарля де Голля послужил толчком к новому витку в карьере Зиновия Пешкова. С 1958 года он занимался дипломатической работой во Франции, а в 1964 году отправился со специальным поручением в Китай, где вручил лично в руки Чан Кайши решение Франции о признании КНР. В первой половине 60-х годов Франция теряла колонии, отношения со странами «третьего мира» накалялись, и де Голль был вынужден признать маоистский Китай. Де Голль решил, что единственный человек из всего дипломатического корпуса Франции, кто в силах провести подобную встречу, – это Зиновий Пешков, и не ошибся.
Имя и память
Зиновий Пешков умер в Париже в 1966 году и упокоился на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. По его просьбе на могиле была высечена краткая надпись: «Зиновий Пешков, легионер». Похороны нижегородца, дослужившегося во Франции до звания генерала, стали одной из самых пышных и торжественных траурных церемоний за всю послевоенную историю Франции. «В день похорон в Париж приехала советская делегация, но весь город был увешан российскими триколорами. Если бы он знал об этом, он бы рассмеялся» – вспоминала Эдмонда Шарль-Ру.
Французские газеты отозвались на смерть генерала некрологами, в которых первое место отводилось мужеству покойного:
«Le Parisien»: «Он был одной из самых необычных фигур французской армии».
«Le Figaro»: «Своё французское гражданство он завоевал пролитой кровью, его подтвердило признание самых высоких авторитетов страны».
«Kepi Blanc» (газета Иностранного легиона): «Его карьера, необычная и волнующая, измеряется расстоянием от солдата-легионера 2-го класса до корпусного генерала и посла Франции».
«Le Monde»: «Не стало Зиновия Пешкова – большой личности, яркой краски в палитре Свободной Франции».
Кладбище местечка Сен-Женевьев-де-Буа стало «русским» в 1927 году, после основания здесь Русского старческого дома. Сегодня на нём покоится прах более чем десяти тысяч выходцев из России, среди которых Иван Бунин, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский. Здесь же нашёл своё последнее пристанище и Зиновий Пешков – человек, которого французы считают героем своей страны, но который был забыт в России. В советское время его считали предателем, а единственное полное жизнеописание Пешкова на русском языке («Сын России, генерал Франции») было издано небольшим тиражом в 1989 году и с тех пор ни разу не переиздавалось. Мало кто в России сможет ответить на вопрос, кто такой Зиновий Пешков, во Франции же его помнят до сих пор. «Я искал этот дом, и две француженки подошли и сказали: «Вы, наверное, ищете дом, где жил Зиновий Пешков? Вот, вы правильно стоите – он напротив». Я был поражён, потому что я ни у кого ничего не спрашивал, – вспоминал российский писатель и журналист Виталий Вульф. – Он всегда вызывал невероятный интерес».
