Наша легендарная квартира на Большой Ордынке, 17 всегда была открыта для гостей. В кабинете отца стояла мебель из карельской березы, в столовой — красного дерева, имелся даже кабинетный рояль. На кухне жила домработница Оля, в детской — няня Мария Тимофеевна. Вскоре у писателя Ардова появилась секретарша Наталья Николаевна. Завтрак плавно переходил в обед. Гости, которые приходили с утра, часто оставались до вечера. Среди них были эстрадные артисты, писатели и поэты, три нобелевских лауреата, между прочим, — Пастернак, а позже Солженицын и Бродский.

Наши родители дружили с певицей Лидией Руслановой. Ее, как известно, арестовали. Когда она освободилась, прямо из тюрьмы пришла к нам на Ордынку. Ардов встретил Русланову словами: «Лидка, я тебе новый анекдот расскажу».

Почему-то мне особенно запомнились вечера. Мы с маленьким Борей пьем чай, нас, детей, сейчас отправят спать. Родители играют в карты, Ахматова при этом присутствует. Папа изображал зятя-грузина, а Ахматова была как бы тещей. Если мама неудачно ходила, папа говорил с сильным акцентом: «Ви мэна парастытэ, мама, я удывляюс вашей дочэри...»

Алеша рос довольно избалованным ребенком. Однажды, еще в Нащокинском, нянька кормила его котлетами, он капризничал, отказывался есть. Ахматова долго наблюдала эту сцену, а потом вежливо спросила: «Алеша, вы не любите котлеты?» На него такое впечатление произвели ее тон и обращение на вы, что он послушно все съел.

Папа питал слабость к бракованным и уцененным предметам. Он часто покупал на Пятницкой подпорченные — давленые — конфеты. Их продавали дешевле. Когда в очередной раз стал ими угощать Анну Андреевну, она спросила: «Их хоть при вас давят?» Юмор в нашей жизни присутствовал всегда. Папа занимался этим профессионально — сочинял фельетоны и смешные рассказы, а Анна Андреевна была очень остроумной. Мы с раннего возраста все это впитывали. Помню, позвонил какой-то человек и попросил к телефону «Анну Аркадьевну». Я понял, что он перепутал отчество Ахматовой и назвал ее как Каренину. «Она уехала к Вронскому», — ответил я ему. Когда повесил трубку, подумал: «Надо было сказать «Отправилась на железную дорогу!»

Мой папа был женат дважды. Первая жена, Ирина Константиновна Иванова, считалась одной из самых красивых гимназисток в Москве. Папа рассказывал, как в многолюдной компании встретились Брик, Маяковский и он с женой. Осип любезничал с Ириной Константиновной. К ним подошел Маяковский.

— Ося, я звонил домой. От Лилечки уже ушли... ей одной страшно. Кому-нибудь из нас надо ехать...

— Вот ты и поезжай, Володенька, — сказал Осип не без злорадства.

Брак папы с Ирой был недолгим. И хотя они разошлись, до конца жизни сохранили хорошие отношения. Ирина Константиновна печатала папины рассказы на машинке. Когда я подрос, возил ей рукописи отца на метро в Сокольники в двухэтажный деревянный дом, где она жила с мужем и дочкой.

На первой папиной жене женился его приятель Николай Иванович Таль. Они все прекрасно общались. А Таль служил переводчиком у немцев. Однажды его сослуживец спросил:

— Чем вы занимались в воскресенье?

— Играл в покер.

— А с кем?

— Сейчас перечислю: я, моя жена, муж моей жены, жена мужа моей жены и муж жены мужа моей жены.

Немец пришел в полный восторг. Он водил его по кабинетам и просил повторять эту фразу по-немецки.

Со своей второй женой, моей и Алешиной мамой, папа познакомился в поезде. В 1930 году артистов МХАТа повезли по провинциальным городам. Папа их сопровождал, чтобы писать для театра репертуар на злобу дня. Во время этого путешествия мои будущие родители оказались в одном купе. Папа достал маслины. А мама никогда в жизни их не видела.

— Что это такое? — спросила она.

— Хотите попробовать? — и папа угостил ее.

— Какая гадость! — воскликнула мама и выплюнула маслину.

Так состоялось их знакомство. Кстати, впоследствии маслины она полюбила...

В тридцатые годы мама перешла из МХАТа в Театр Красной армии. Кто читал булгаковский «Театральный роман», хорошо представляет атмосферу МХАТа. Да и потом, ей просто не давали там ролей. А художественный руководитель Театра Красной армии Алексей Попов занимал маму во многих спектаклях, она потом и сама стала ставить. Мало кто знает, что Нина Ольшевская сыграла в протазановской «Бесприданнице» сестру Ларисы...

Мы с Алешей — единоутробные братья, он был старше меня на девять лет. Это все-таки большая разница в возрасте. Мое первое сознательное воспоминание о старшем брате относится к войне. В 1941-м мама с тремя детьми поехала в эвакуацию: Свердловск — Уфа — Казань — Бугульма. Мне еще нет четырех, младшему Боре — полтора года. Бугульма была маленьким городком. Нас поселили в простом деревянном доме, прожили там не один год. Какое-то время меня водили в местный детский сад.

Мама обещала Алеше, что когда будет репетировать Островского, даст ему роль официанта. Кроме мизерной зарплаты ученика он уже получал деньги за чтение стихов на концертах. Между прочим, сейчас местный драматический театр в Бугульме носит имя Алексея Баталова...

В Москву мы вернулись в 1944-м. В этом же году я пошел в школу. В нашей квартире все было так, как я запомнил, разве что она стала меньше. Это просто я вырос. Та же мебель карельской березы в кабинете отца, только посреди столовой — ржавая железная печка. У брата уже была своя комнатка, она так и называлась «Алешина комната», крошечная — два на два метра. Там стояли: топчан, то ли на кирпичах, то ли на ножках, на нем — пружинный матрас, письменный старинный стол, привезенный из Владимира из дома бабушки, стул и тумбочка у кровати. Когда Алексей ложился на свой топчан, доставал ногами до противоположной стены.

В 1945-м мама сняла дачу в Валентиновке. По соседству жил Вертинский с красавицей-женой и очаровательными крошечными дочками. Александр Николаевич время от времени устраивал концерты. И Алеша в свои семнадцать лет научился очень точно подражать ему: так же жестикулировал, даже пел похоже, грассируя.

Мой отец был очень обеспокоен увлеченностью пасынка театром. Они с мамой даже не пустили брата сниматься в «Тимуре и его команде». Папа боялся, что из него получится пошловатый актер, который будет сидеть в ресторане ВТО, пить водку и говорить своим собутыльникам: «Выхожу я на сцену, а публика: «Ря-я-а-а-а!»

К счастью, этого не случилось. Во-первых, Алеша всегда был далек от актерской богемы, а во-вторых, с алкоголем никаких особых отношений у него не возникло — мог выпить перед обедом рюмку водки, и все. Единственное, Алексей много курил — с семи лет. Всегда с сигаретой. Родители с этим не боролись. Отец никогда не курил, и мне передалось невероятное отвращение к табаку.

Надо сказать, что папа волновался и по поводу будущего двух своих родных сыновей, меня и Бори. Спустя много лет, когда мы уже были взрослыми, пошли они с мамой в гости к его приятелю. Мама с удовольствием пила коньячок в компании хозяина, а отец, которому по причине порока сердца пить запрещалось, мрачно на них смотрел. «Хотел жениться на русской женщине, чтобы были русские дети, — сказал он патетически. — Кажется, переборщил. Старший — поп, а младший — пьяница!»

Они поженились сразу же после школы, им было по шестнадцать. Расписались тайком, никому ничего не говоря. Обручальное кольцо купили одно на двоих, одолжив денег у домработницы Николая Погодина. Внутри кольца сделали гравировку: «Алеша + Ира = Любовь».

В юности Алеша побаивался даже подойти к незнакомой девушке. По причине этой робости и женился на Ире, поскольку знал ее с детства. Как он говорил впоследствии: «Ну не мог же я жениться на чужой девушке!»

Когда они объявили дома, что поженились, родители пришли в ужас: совсем же дети! Вчерашние школьники, работы нет, жилья тоже. Никому и в голову не приходило, что их детская дружба закончится браком. А теперь я думаю: может, они и не расписывались вовсе, вполне возможно, что Алеша это нафантазировал. Как могли их расписать в ЗАГСе в шестнадцать лет?

Молодоженам жить было негде: свободных комнат ни у нас (Алеша уступил свой «пенальчик» Анне Андреевне), ни у родителей Иры не имелось. Вот они и скитались, жили то тут, то там.

Отец Иры вернулся из лагеря только через несколько лет после их свадьбы. Они с Алешей подружились. Когда Константин Ротов получил заказ проиллюстрировать михалковского «Дядю Степу», он наградил милиционера чертами своего зятя. А тот с гордостью говорил: «У меня и размер ноги тот же — сорок пятый».

Ира была веселой, озорной и очень кокетливой. Мы с братом Борей в нее влюбились, как только увидели. Помню, как Ирина мама, дама очень рациональная, говорила: «Если ей будет не с кем кокетничать, она будет кокетничать со стулом».

А вот с тещей у брата отношения не сложились. Она была драматургом, писала книги для детей и имела большие претензии к зятю. Подзуживала Иру, чтобы та ушла от него. Вначале теща была недовольна тем, что он не зарабатывает денег, а потом, когда стал известным, — что слишком много поклонниц.

Ира была остроумной, вся в своего отца. Недаром Ротова называли «профессором смеха» — такие веселые картинки он рисовал. Еще и года не прожив вместе, в самый пик романтических отношений, Ира подарила мужу свою фотографию с такой надписью: «Алеше от первой жены». Напророчила, а может, подозревала, чем это все закончится...

В 1953-м Алексей снимался в Ленинграде в фильме «Большая семья». Он был молодым актером МХАТа. Однажды пошел в цирк. На манеже длинноволосая наездница разбегалась, вспрыгивала на спину скачущей лошади и там танцевала. Алеша упросил Никулина и Карандаша познакомить его с Гитанной Леонтенко. Оказалось, что артисты цирка и актеры живут в одной гостинице.

Алеша с Гитанной снимали комнату на Тверской, после ЗАГСа там устроили застолье. Среди гостей были Булат Окуджава и драматург Александр Володин. Папа написал своему старому другу Николаю Ивановичу Талю в письме: «Алеша женат на цыганке из цирка — Гитанне. Удивительно милая женщина: чуткая, добрая, веселая...»

Они прожили вместе более пятидесяти лет. Им много пришлось перенести испытаний. Родилась долгожданная дочка, но, к сожалению, она была серьезно больна. Гитанна после рождения Маши оставила карьеру артистки и полностью посвятила себя ребенку. Алеша очень любил дочь и сделал все, чтобы та получила профессию. Она окончила ВГИК, сценарный факультет, хотя физически обучение ей давалось очень тяжело. Маше повезло, что сейчас эпоха компьютеров, племянница с их помощью стала читать, писать сценарии...

В середине пятидесятых Алексей сыграл у Марка Донского в фильме «Мать» и сразу прославился. Помню, зимой мы с Алексеем и Владимиром Медведевым ехали из Москвы в Питер на машине. Дорога была скользкой, и машину занесло — оказались в сугробе. Остановили проезжающий мимо грузовик и с помощью троса автомобиль вытащили. Водитель внимательно посмотрел на Алешу.

— Слушай, я тебя где-то видел. Ты не в Томилине живешь?

— Нет.

— Но откуда-то я тебя знаю...

Он долго вглядывался в лицо брата, потом почесал затылок и уехал.

Когда на экраны вышел фильм «Дело Румянцева», фотографиями Баталова была обклеена вся Москва. Как-то брат принес на Ордынку большую цветную фотографию — кадр из фильма предназначался для афиши. Алеша подписал фото: «И для рекламы, и для мамы».

У мамы была близкая подруга Софья Станиславовна Пилявская, актриса МХАТа и преподаватель Школы-студии. Однажды они ехали в такси. В это время наш Боря оканчивал школу, мама говорила Пилявской, что сын собирается поступать в Школу-студию МХАТ. Шофер вдруг включился в разговор:

— Да все у вас по блату! Обычному человеку ни в театр, ни в кино не прорваться. Правда, — добавил он, выдержав паузу, — есть один простой человек, который стал знаменитым актером, — Алексей Баталов!

На что мама со смехом ответила:

— А это мой старший сын!

Я часто рассказывал брату о прошлом, он многое не помнил. У него вообще была плохая память. Для кино это неважно. Раз напомнил ему историю, как он попал к Хейфицу в первую картину. Его вызвали на «Ленфильм» на пробы и забраковали. Начали смотреть другого актера и попросили Баталова ему подыграть. Он уже перестал волноваться, чувствовал себя раскованно и сыграл так хорошо, что Хейфиц изменил свое решение и взял именно его на главную роль.

Фильм «Летят журавли» сделал брата всемирно известным. Картину запустили весной 1956 года. В Дубне во время съемок Алексей упал в воду, из которой торчали острые палки от вырубленных кустов, и сильно поранил лицо. Очнулся, когда его в мокрой шинели запихивали на заднее сиденье машины. Хирург ахнул, когда увидел месиво из грязи, грима и крови. Пока он зашивал Алеше нос и щеки, тот думал: «Ну все, с кино покончено, как быть дальше?»

Хирург сделал ему операцию, да так, что никаких следов не осталось. Рано утром я с сыновьями писателя Евгения Петрова, Петей и Ильей, отправился в больницу проведать брата. С Петей, кинооператором, дружил Алеша, а я — с Ильей. Помню, как ехали по пустынному утреннему городу втроем на Петиной машине. Алексей лежал в палате с перебинтованным лицом. Мы долго сидели у его кровати, а он увлеченно рассказывал, как снимают картину Калатозов и Урусевский. Работали дружно и увлеченно. Задумано было снять главных героев — Баталова и Самойлову — на Крымском мосту на фоне предутреннего неба. Ночь за ночью они собирались на мосту, чтобы не пропустить именно то небо, какое было нужно. Все были измучены бессонными ночами, уже истрачены все деньги, затянуты сроки. Кадр предрассветной прогулки влюбленных был все-таки снят...

Алеша жил в Питере, мы реже виделись. Брат считал, что в Ленинграде началась счастливая жизнь: его взяли в штат «Ленфильма», он играл у Хейфица, учился на режиссера. Там снял свою дипломную картину «Шинель». Помню, как приезжал к нему и он мне показывал город.

Мы, между прочим, написали вместе два сценария — «Три толстяка» и «Игрок». Работали нервно, брат часто на меня кричал. «Игрока» писали в Репино в Доме творчества кинематографистов. Номерки маленькие, стенки тонкие. Алеша ничего не помнит, ему все надо напоминать.

— А это где?

— Вот здесь.

— А это что?!

— Ну как же, помнишь, мы же с тобой...

Так мы и творили на повышенных тонах. Утром спускаемся в столовую, а нас спрашивают: «Что там у вас за страшный шум стоял вечером?»

Самое смешное было, когда мы с готовым сценарием «Игрока» пошли к Раневской и история повторилась. Фаина Георгиевна замечательно сыграла Бабуленьку в спектакле Театра Пушкина, мы хотели пригласить Раневскую в наш фильм. Встреча была назначена у нее на Котельнической набережной.