Византийцы гордились тем, что они в отличие от иноземцев обладают "искусством войны". Действительно, в империи бережно хранили, переписывали и изучали древние стратегиконы - военные трактаты о воинском искусстве. На их основе составлялись и новые стратег и-коны, в которые вносились поправки и дополнения

в соответствии с требованиями времени. Однако войсками зачастую руководили не те, кто имел воинский опыт и необходимые знания: василевсы - ставленники гражданской знати сознательно и упорно стремились отстранить от командования войском представителей военной аристократии. В XI в. крупными военачальниками становились сплошь и рядом евнухи и прочие дворцовые вельможи, никогда не державшие в руках оружия, но доказавшие личную преданность государю. Огромные затраты, усилия множества людей шли прахом из-за трусости и невежества таких полководцев. После каждого серьезного разгрома армию приходилось формировать почти заново. Императоры редко карали своих провинившихся любимцев, зато бдительно следили за искусными и популярными военачальниками, боясь мятежа, до которого порой и доводили их своими подозрениями.

Лишь некоторые василевсы сами обладали качествами, необходимыми полководцу, как, например, Никифор II Фока, Иоанн I Цимисхий, Василий II Болгаробойца. Но нередко и их усилия сводились на нет глухим сопротивлением столичных вельмож. Императоры-полководцы, знатоки стратегии и тактики, делившие с воинами невзгоды и тяготы походной жизни, а порою личным примером увлекавшие их в бой, были исключением. Приказы таких василевсов, как Роман III и Исаак II, когда: они участвовали в походе, приносили больше вреда, чем пользы в сражении. Само спасение такого бесталанного венценосного полководца стоило иной раз больших жертв, чем проигранная битва. Например, попавшего в ловушку, в балканском ущелье Исаака II во время похода против болгар телохранители вывели оттуда, прорубив коридор в толпе объятых паникой собственных воинов.

И все-таки воинское искусство византийцев в целом было, видимо, высоким. Его общие принципы, как и принципы византийской дипломатии, предусматривали постоянное и тщательное изучение врага: его численности, вооружения, материальных средств, воинской тактики, нравов и особенностей психологии.

Византийцы знали, в какое время лучше предпринимать походы против тех или иных стран и народов, как в каждом отдельном случае готовиться к военной кампании. Например, летние походы против арабов Сирии были заранее обречены на неудачу из-за невыносимого зноя и безводья, в условиях которого любой арабский воин сильнее ромейского. Бесперспективными представлялись и экспедиции в Сирию в декабре, когда от дождей на дорогах непролазная грязь. Василий II вторгался в Болгарию, когда враг был занят сбором урожая. Алексей I выступал против печенегов и половцев в конце осени, когда они готовились к перекочевке на зимние пастбища и были отягощены грузом и стадами. Никифор II учитывал, что походы в болгарские земли требуют особенно больших запасов провианта для войска, так как, на его взгляд, это бедная страна.

Осведомлены были византийцы и о том, в какое время наиболее вероятно нападение того или иного врага. Любопытно, что Никифор II в своей "Тактике" предлагает устраивать сборы воинов не весной, а в другое время, так как арабы обычно вторгаются из более южных районов тогда, когда ромейские воины еще не созваны; поэтому пограничные заслоны не могут удержать врага, и мобилизация проходит в условиях отступления.

Если стратиг не искушен и не находчив, пишет Анна, никакое войско, как бы велико и хорошо вооружено оно ни было, не избежит разгрома. При этом, вопреки ромейской надменности, пронизывающей дипломатические руководства, в сочинениях византийских военачальников утверждалась здравая идея о необходимости помнить, что враг всегда искусен и коварен.

В византийском войске соблюдались правила санитарии и гигиены: лагерь не оставался долго на одном месте, в болотистых низинах или вблизи поля недавнего сражения. Воины имели личные запасы бальзама, мазей и перевязочных средств.

Никифор II, прославившийся своими войнами с арабами и получивший прозвище "бледной смерти сарацин", еще до восшествия на престол, при осаде столицы критских арабов Хандака приказал вкладывать в баллисты камнеметных орудий отрубленные головы павших во время вылазок врагов, их тела и трупы ослов и забрасывать в город, чтобы повлиять на психику осажденных и ухудшить санитарное состояние города.

До недавнего времени в специальной литературе нередко утверждалось, что внешняя политика империи была агрессивной (См., например, М. В. Левченко. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956.). Вряд ли это верно. Применительно к IX- XII вв. об агрессивности Византии можно говорить, лишь оценивая политику Иоанна I, Василия II и Мануила I. Но время правления этих василевсов не занимает и четверти рассматриваемого периода. К тому же ни один из них в своих завоевательных кампаниях не вышел за пределы древних границ империи. Несомненным актом агрессии был захват Иоанном I и Василием II Болгарии, которая хотя и возникла на территории Византии, но насчитывала к моменту ее поглощения более трех веков самостоятельного существования; она консолидировалась как экономически, политически и этнически независимое от внешних сил единство территории, языка, управления и форм жизни. Аннексией было и подчинение Василием II армянских и грузинских земель на Востоке, и утверждение суверенитета империи на сербских территориях. Завоевательные планы лелеял Мануил I, но ему не хватило сил для их реализации. Никита Хониат пишет, что ромеи роптали, недовольные экспедициями этого императора в Италию, приведшими к растрате огромных средств. Что касается прочих войн империи, то подавляющее их большинство велось в IX-XII вв. с целью возвращения ближайших и недавно потерянных областей или имело исключительно оборонительный характер.

Расправа с мирным населением вражеской страны была обычным явлением. Алексей I во время похода против иконийского султана сравнял с землей все селения на пути в Иконию. Иногда византийцы переселяли жителей захваченных ими городов и деревень во внутренние районы империи, а на их место водворяли ромейских поселенцев. Часто пленные оказывались далеко от родной земли. Василий II, например, перевел армян во Фракию, под Филиппополь (Пловдив), а болгар - в Армению.

Враги Византии обращались с ромеями не менее жестоко. Они берегли жизнь и здоровье, как правило, только знатных ромейских пленников, надеясь получить за них высокий выкуп. Обнаружив на поле боя тяжело раненного, но еще живого полководца, печенег старался вылечить пленного. Василевс Феофил будто бы уплатил за нескольких знатных ромеев до 200 кентинариев, т. е. около полутора миллиона номисм. Один из полководцев Алексея I был выкуплен у печенегов за 40 тыс. золотых. Критские арабы, владевшие островом с 20-х годов IX в. до 963 г., считали выгодным не только брать в плен, но и покупать рабов-ромеев для последующего их обмена на своих соотечественников, попавших в плен (из расчета один ромей за двух пленных арабов).

В июле 904 г. арабы взяли в плен в разгромленной Фессалонике около 22 тыс. человек. Часть из них они сразу отобрали для обмена и передачи ромеям за выкуп, остальных загнали в трюмы кораблей, отправлявшихся на Крит. Много пленных, особенно детей, умерло в пути. На Крите победители разбили пленных на возрастные группы, поделили и увезли в Сирию на рынки. Отсюда фессалоникийцы в качестве невольников попали даже в Эфиопию.

Иногда государство само выкупало у врага воинов-пленников, иногда помогало родственникам, но чаще эта работа целиком ложилась на плечи семьи, попадавшей в тяжкую кабалу к ростовщикам. В поэме "Дигенис Акрит" рассказывается о старике, отправившемся в далекую страну пешком, чтобы выкупить сына.

Довольно часты сообщения источников о случаях беспощадной расправы врагов с пленными ромеями. Девушек, не уступавших врагу, иной раз уничтожали, но обычно даже пираты, боясь, чтобы на рабынь не упала после насилия цена на рынке, щадили их. Некоторые арабские эмиры, не сумев принудить пленных знатных ромеев к переходу в мусульманство, убивали их(Узнав об этом, ромеи избивали пленных арабов). Никита Хониат говорит, что "скифы" приводили на свои попойки пленных воинов-ромеев и рубили их на части. Византийский стратиг Михаил Докиан, взятый в плен печенегами, поняв, что у него нет надежды остаться в живых, бросился на хана и убил его случайно подвернувшимся оружием. Печенеги вспороли ему живот. Роберт Гвискар оставлял для выкупа лишь часть пленных ромеев и венецианцев (их союзников), а остальным выкалывал глаза, обрубал носы, руки или ноги.

Жители-христиане занятых арабами и турками областей оказывались (так же как и евреи) в положении униженных: они должны были носить даже внешние знаки принадлежности к гонимой религии (пояс, черный тюрбан). Церкви и монастыри арабы перестраивали в крепости: монахов и священников при этом нередко уничтожали. Терпимы к иноверцам были отнюдь не все эмиры: время от времени устраивались погромы, когда христиан вырезали целыми семьями.

Не лучше обстояло дело и в европейских владениях империи, подвергавшихся нападениям иных врагов. Спасаясь от них, сельское население уходило в города и крепости, бросая имущество на произвол судьбы. Вторгшихся в империю норманнов Роберта Гвискара и Боэмунда Анна сравнивает с саранчой и гусеницами, ничего не оставлявшими после себя. Аркадиополь, до словам Никиты Хониата, после войны с латинянами "был населен только ветрами". Изредка среди пожарищ тайком пробирался уцелевший местный житель, разыскивая остатки движимого имущества или зарытый клад семейных ценностей. Поредело население и прибрежных районов, подвергавшихся нападениям пиратов и флота врага, многие острова обезлюдели, пришло в упадок рыболовство.

Источники говорят не только об уничтожении материальных ценностей в пожарах войн, но и о массовом истреблении мирных жителей. При взятии Фессалоники норманнами в 1185 г. у ворот и на улицах лежали груды трупов горожан, перебитых врагом или задавленных в панике.

Но местное население страдало не только от нашествия неприятелей. Порой огромный ущерб причиняли ему недисциплинированные или оголодавшие воины-соотечественники и наемники. В качестве доказательства редких добродетелей, свойственных ее отцу, Алексею I, Анна приводит приказ василевса вернуть окрестным жителям их имущество, отобранное византийским войском у половцев. Обычно же продвижение в провинциях собственного, ромейского войска мало отличалось от нашествия врага. Воины того же Алексея во время похода против печенегов в Паристрион пасли коней в крестьянских посевах, а фуражиры реквизировали в селах продовольствие. В предвидении длительной осады или даже в ходе нее военачальники изгоняли из крепости всех небоеспособных, а также боеспособных, но не имевших запасов продуктов.

Весьма редко мирное население добровольно оказывало помощь своей армии. Об одном таком случае рассказывает Анна: крестьяне, видя, что в сражении с ордой печенегов в 1091 г. побеждают ромеи, подвозили им воду. Чаще местные крестьяне предпочитали держаться от воинов подальше. Тяжкие повинности в пользу войска, снабжение его продовольствием и тягловой силой, участие в строительстве оборонительных сооружений, бесконечные неудачи василевсов, обиды, причиняемые воинами, озлобляли жителей. Иногда они помогали врагам, а не ромеям, как, например, горожане Атталии, греки-христиане, давно общавшиеся с турками. Если враг не принимался немедленно за грабеж, население вступало с ним в торговые отношения: жители приморских районов Далмации торговали с воинами Боэмунда

В состав империи входили провинции с иноплеменным населением, некогда имевшим свою государственную традицию (болгары, сербы, армяне, грузины и др.), и эти иноплеменники, ненавидя власть византийских завоевателей, особенно часто проявляли сочувствие к их врагам.

Поскольку с середины XI в. Византия вела преимущественно оборонительные войны, ее земли были главным театром военных действий со всеми вытекающими отсюда последствиями. Систематические нашествия врагов, передвижения войск, осады, переход поселений из рук в руки исключали в ряде провинций вообще ведение правильного хозяйства: сжигались посевы и деревни, вырубались сады, вытаптывались виноградники и огороды, расхищалось имущество, угонялся скот, попадало в плен, гибло или разбегалось население. Пограничные территории, как и области, до которых доходил враг, порой оказывались не в состоянии не только платить налоги, но и кормить свое поредевшее население. Силы страны постепенно истощались. Массы беженцев, нищих и бездомных, наводняли соседние районы, где быстро росли цены.

Война оказывала влияние на все стороны жизни Византии. Империя, как и Русь, принимала на себя удары бесчисленных полчищ кочевников и иных народов, обитавших в глубинах Азии. И хотя хищения государственных средств чиновной бюрократией в империи были огромны и хотя создаваемые народом богатства расточались без пользы аристократической частью общества, все-таки основные материальные ресурсы Византийского государства уходили в X-XII вв. на военные нужды.

Стратегические концепции, трактовавшие военные действия против врага как крайнюю стратегическую меру, рождала сама действительность. Кекавмен писал, что если сравнить ущерб, причиняемый стране войной, и убытки, которые она терпит, уплачивая дань врагу по мирному договору, то не останется сомнений в том, что военные расходы и убытки в результате военных действий во много раз превышают контрибуции («Советы и рассказы..», стр. 151.). Но и самый мир в международной обстановке того времени стоил империи дороже, чем многим иным странам Европы.

Вопреки официальной концепции превосходства Византии над другими странами, наиболее дальновидные византийцы с X в. все чаще выдвигали идею равенства народов как основу добрососедских отношений. Аноним X в. говорил, что нельзя называть болгар "скифами", или "варварами", что все христианские народы - "чада божьи", а мир - непременное условие благополучия и процветания. Он ссылался на пример могущественных некогда персов и мидян, которые "сгинули" именно потому, что "возлюбили войны".

Правда, в народных эпических произведениях попытки василевсов заключать мир на условиях выплаты врагам высокой дани расцениваются иногда как непростительная слабость. Действительно, вряд ли можно одобрить подобную политику тех императоров, которые прибегали к ней, почти полностью пренебрегая организацией военной обороны. Но в целом, однако, оборонительная позиция империи с середины XI до середины XII в. представляется наиболее реалистичной.

Анна Комнин, несмотря на то, что ее отец почти все свое долгое царствование провел в походах, стремится всюду как акт политической мудрости подчеркнуть его миролюбие. Она называет безумием предпочтение войны миру. Расхваливает царственная дочь Алексея I и его искусство ведения переговоров, отмечая и хитрость, и выдержку, и вежливость, которые содействовали успеху: василевс не оскорблял склонного к миру врага надменностью. Скилица с возмущением замечает, что многие василевсы сами повинны в тяжких войнах с арабами: разозлив их, они лишили Романию покоя; они не соблюдали условия договора о выплате арабам невысокой дани (11 тыс. номисм) и наживались на бедствиях арабов в голодные годы, нещадно спекулируя продовольствием.