Понедельник, 19 июня.
       Начальник генерального штаба генерал Беляев, один из наиболее образованных и добросовестных офицеров русской армии, отправляется во Францию для выяснения некоторых вопросов, касающихся заказов по снабжению армии. Он сегодня завтракал у меня.
       Прежде всего, я поздравляю его с победами, которые генерал Брусилов продолжает одерживать в Галиции -- вчера он занял Черновицы.
       Он принимает мои поздравления очень сдержанно; что вполне согласно с его скромностью и осторожностью.
       Мы возвращаемся в большую гостиную, закуриваем сигары; я его спрашиваю:
       -- Что вы скажете о войне и с какими впечатлениями вы уезжаете?
       Взвешивая каждое слово, он отвечает мне:
       -- Император более чем когда-либо твердо намерен продолжать войну до победного конца, пока Германия не будет принуждена принять наши условия, все наши условия. Поскольку его величество соизволил высказаться во время последнего моего доклада, у меня нет в этом никаких сомнений. Наше положение за последние дни значительно улучшилось в Галиции, но мы еще не начинали действовать на германском фронте. В лучшем случае, нам предстоит тяжелая и продолжительная борьба. Я говорю, конечно, только с точки зрения стратегической: я не говорю об условиях финансовых, дипломатических и других. Я еду в Париж договариваться о том, чтобы наша армия, предпринимающая теперь громадные усилия, богатая людьми, не терпела бы отсутствия снарядов. Самый важный и нетерпящий отлагательств вопрос -- это вопрос тяжелой артиллерии. Генерал Алексеев каждый день требует тяжелых орудий, а у меня больше нет для него ни одной пушки, ни одного снаряда.
       --Но 70 тяжелых орудий выгружены же в Архангельске?
       -- Это верно, но не хватает вагонов. Вы знаете, как мы бедны в этом отношении. Все наше наступление, столь блестяще начатое, может благодаря этому быть погублено.
       -- Это очень серьезно. Но почему в вашем железнодорожном управлении так мало порядка и активности? Уже несколько месяцев, как Бьюкенен и я твердим об этом Сазонову; мы шлем ему ноту за нотой. Но мы не могли пока достигнуть чего-нибудь. Наши военные и морские атташе тоже хлопочут изо всех сил. Но тоже безуспешно. Подумайте, как ужасно, что Франция жертвует частью своего промышленного производства для снабжения вашей армии, а из-за беспорядка и инертности ваши войска не пользуются этим снаряжением! С тех пор, как в Архангельске открылась навигация, туда привезено французскими судами 70 тяжелых орудий, 1Ґ миллиона снарядов, 6 миллионов гранат, пятьдесят тысяч ружей. И все это свалено на пристанях. Необходимо усилить движение на ваших железных дорогах. Триста вагонов в день, ведь это смешно. Меня уверяют, что, при небольшом напряжении и упорядочении дела, можно было бы легко удвоить их число.
       -- Я веду ожесточенную борьбу с железнодорожным ведомством, но меня слушаются немного больше, чем вас... Это, впрочем, так важно, что нельзя с этим примириться. Поэтому я вас очень прошу еще раз поговорить с Сазоновым, попросить его представить ходатайство от вашего имени в совет министров.
       -- Будьте во мне уверены, я с завтрашнего дня начну борьбу...

    Воскресенье, 25 июня.
       Нужно побывать в России, чтобы понять изречение Токвилля: "Демократия лишает деспотизм материального содержания" (La dИmocratie immatИrialise le despotisme).
       По своей сущности, демократия не обязательно должна быть либеральной. Не нарушая своих принципов, она может сочетать в себе все виды гнета политического, религиозного, социального. Но, при демократическом строе, деспотизм становится неуловимым, так как он распыляется по различным учреждениям; он не воплощается ни в каком одном лице, он вездесущ и в то же время его нет нигде; оттого он, как пар, наполняющий пространство, невидим, но удушлив; он как бы сливается с национальным климатом. Он нас раздражает, от него страдают, на него жалуются, но не на кого обрушиться. Люди обыкновенно привыкают к этому злу и подчиняются. Нельзя же сильно ненавидеть то, чего не видишь.
       При самодержавии же, наоборот, деспотизм проявляется в самом, так сказать, сгущенном массивном, самом конкретном виде. Деспотизм тут воплощается в одном человеке и вызывает величайшую ненависть.

    Среда, 28 июня.
       Из верного источника узнаю следующее:
       Императрица переживает очень тяжелую полосу. Усиленные молитвы, посты, аскетические подвиги, волнения, бессонница. Она все больше утверждается в восторженной мысли, что ей суждено спасти святую православную Русь и что покровительство Распутина и высокие его качества ей необходимы для успеха. Она по всякому поводу советуется с ним, просит его благословения.
       Но сношения царицы с Гришкой облечены покровом тайны. В газетах о них ни слова. В обществе об этом говорят шепотом, и только самые близкие между собой, как о позорной тайне, в которую лучше не углубляться; но вообще не стесняются выдумывать бесконечное число фантастических подробностей.
       Обыкновенно сам Распутин редко бывает во дворце. Он видится с царицей по большей части у Вырубовой, в ее квартире на Средней улице; там он проводит иногда по несколько часов с обеими женщинами, а агенты генерала Спиридовича охраняют дом и никого не подпускают близко к нему.
       Обыкновенно же полковники Ломан и Мальцев поддерживают постоянные сношения между старцем и его кликой и дворцом.
       Полковник Ломан, помощник управляющего императорскими дворцами, староста любимой церкви царицы, Федоровского собора, личный секретарь Александры Федоровны, пользуется полным ее доверием. Его помощником в его ежедневных сношениях с Распутиным является артиллерийский полковник Мальцев, начальник воздушной охраны Царского Села. Для интимных поручений императрица пользуется обыкновенно услугами молодой монахини, работающей в придворном военном госпитале, сестры Акилины.
       Несколько лет тому назад эта монахиня жила в Октайском монастыре на Урале, недалеко от Екатеринбурга. Крестьянка родом, очень здоровая от природы, она вдруг стала страдать припадками, которые очень усилились и стали периодическими. На глазах у своих испуганных сестер, она то корчилась в судорогах, то впадала в восторженно-бредовое состояние, то испытывала необычайные ощущения; ее считали одержимой бесами. Во время такого припадка явился Распутин. Он тогда ходил странником по Уралу. Однажды вечером он попросился ночевать в Октайском монастыре. Его приняли, как посланца провидения, и немедленно привели к бесноватой, которая билась в припадке. Он остался с ней наедине и в несколько минут исцелил ее властным заклинанием. Дьявол больше не беспокоил ее. После такого исцеления, Акилина стала верной слугой старца.

    Суббота, 1 июля.
       В Галиции русские заняли Коломыю и преследуют австро-германцев по направлению к Станиславову. В Буковине они закрепляют свои успехи.
       С 4 июня армия Брусилова захватила 217.000 пленных.
       Во Франции начинается большое англо-французское наступление на Сомме.

    Понедельник, 3 июля.
       Русские представители, ездившие на совещание с французскими, английскими и итальянскими, только что вернулись в Петроград. Сегодня они делали доклад в Государственном Совете и в Государственной Думе. Даже сквозь условные выражения их докладов, в них слышится глубокое восхищение пред военной доблестью союзников, в особенности французов.
       Я был сегодня, с Бьюкененом и Карлотти, на заседании в Мариинском Дворце и в Таврическом Дворце. Нас приветствовали очень горячо.
       Я беседовал с некоторыми членами Государственного Совета и Государственной Думы, с Гурко, князем Лобанов-Ростовским, с Шебеко, с Велепольским, с Милюковым, с Шингаревым и др.; они все в различной форме высказывают одну и ту же мысль: "Мы здесь хорошо понимаем, что такое война".

    Среда, 5 июля.
       Сегодня у меня завтракал генерал Поливанов. Несмотря на отставку, он продолжает поддерживать близкие сношения с генералом Алексеевым, который его очень ценит. Таким образом, он хорошо осведомлен относительно стратегического положения русской армии. Он несколько раз повторяет мне, что высказывает только свои личные мнения; он говорит: "Наше наступление в Галиции и Буковине есть только начало большого наступления по всему фронту... Мы должны весь свой удар направить на германский фронт; мы достигнем окончательной победы только тогда, когда разобьем немцев. После Верденских боев, Германия не может предпринять крупного наступления. Но на нашем фронте следует ожидать с ее стороны упорного сопротивления на Немане, Буге, и затем дальше по течению этих же рек, и по Висле. Я не знаю, каковы намерения генерала Алексеева, но думаю, что его план в том, чтобы продвинуть все наши армии к северо-западу, имея Ригу центром этого движения. Генерал Куропаткин, не очень способный вести наступление, но умеющий вести оборонительную войну, вполне подходит к выполнению порученного ему плана. Генерал же Эверт и генерал Брусилов, эти знатоки маневров, выполнят остальное. Я думаю, что им поставят целью взять Вильно, Брест-Литовск и Люблин".
       -- А Краков?
       -- Навряд ли. Но, во всяком случае, это зависит от Румынии. Будь мы уверены в выступлении румынской армии, мы были бы спокойнее за наш левый фронт и нам бы оставалось только поддерживать связь с нашим новым союзником. Но если Румыния останется нейтральной, нам придется быть гораздо осмотрительнее, и это значительно задержит все наступление. Но каково бы ни было решение румынского правительства, мы должны знать его немедленно. В Букаресте, как будто даже не знают, что наступление в полном разгаре...

    Пятница, 7 июля.
       Сегодня у меня обедали лидеры кадетской партии, Милюков и Шингарев. Я делюсь с ними своими опасениями по поводу внутреннего положения и интриг, центром которых является Штюрмер. Я их спрашиваю:
       -- Как вы думаете, возможны ли, в более или менее близком будущем, серьезные события?
       Милюков отвечает мне следующее (Шингарев с ним согласен):
       -- Если вы подразумеваете под "серьезными событиями" народные волнения, или насильственный акт против Думы, то я могу вас успокоить, во всяком случае, на ближайшее время. Будут забастовки, но местного характера и без всяких насилий. В случае же неудачи на фронте, могут начаться волнения; общественное мнение не перенесет нового отступления от Дунайца. Также, в случае голода, можно ожидать серьезных беспорядков, В этом отношении меня очень беспокоит будущая зима. Что же касается действий против Думы, то, я полагаю, что Штюрмер и его банда подумывают об этом. Но мы не дадим им для этого ни повода, ни даже предлога. Мы решили не отвечать ни на какие вызовы и противопоставить им терпение и благоразумие. Когда война кончится, тогда посмотрим. Но, при такой тактике, мы подвергаемся нападкам со стороны либеральных кругов, обвиняющих нас в нерешительности, и мы постепенно можем потерять связь с народными массами, которых возьмут в свои руки люди более решительные.
       Я приветствую столь патриотическую линию поведения. Но вижу из их слов, что если немедленной опасности еще и нет, то она во всяком случае не за горами.
       Они уезжают в 10 часов, так как возвращаются в Павловск.
       Я еду кататься на острова.
       Такую прелестную ночь я редко видел в Петрограде. Теплая, тихая и ясная ночь. Но ночь ли это? Ведь нет темноты. Значит, это день. Тоже нет -- где же дневное освещение? Это скорее вечерний или предрассветный сумрак. На беловатом небе кое-где слабо мерцают звезды. На Стрелке легкий туман, светящийся и серебристый, стоит над Финским заливом. В опаловом освещении березы и дубы, окаймляющие пруды, кажутся каким-то заколдованным лесом, декорацией волшебного сна.

    Воскресенье, 9 июля.
       Бриан признал, наконец, что для того, чтобы добиться выступления Румынии, нужно действовать не в Петрограде, а в Букаресте. Он сильно нажимает на Братиано и требует от него решительного ответа.
       Вот заключительные слова инструкции, врученной Блонделю, нашему послу в Румынии.
       "Все условия, поставленные Братиано, в настоящее время выполнены. Выступление Румынии для того, чтобы иметь какую-либо цену, должно быть осуществлено немедленно. Ей нетрудно энергично напасть на ослабленную и отступающую австрийскую армию, а это было бы чрезвычайно полезно союзникам. Это выступление окончательно бы разбило противника, уже сильно деморализованного, и дало бы возможность России сосредоточить все свои силы против Германии, давая тем ее наступлению возможность развить максимум его силы. Таким образом, Румыния вступила бы в коалицию в подходящий психологический момент, что в будущем дало бы ей право на удовлетворение ее национальных стремлений... Настоящая минута очень решительная. Западные державы все время относились с полным доверием к Братиано и к румынскому народу. Если Румыния не использует представляющейся ей возможности, то она должна будет отказаться от мысли стать, путем объединения всех своих соплеменников, великим народом.
       Я передаю эту инструкцию Сазонову, который говорит: "Прекрасно написано. Генерал Алексеев останется так же доволен, как и я".

    Среда, 12 июля.
       Все министры, в том числе и Сазонов, уехали вчера утром в ставку, куда император созвал их для решения вопроса о польской независимости.
       Англо-французское наступление на Сомме уже закончилось. Результаты средние. Продвинулись на 2--4 километра на фронте в 20 километров; взято 10.000 пленных.