Четверг, 6 мая.

Положение русских между Вислой и Карпатами становится критическим. После очень упорных боев у Тарнова, у Горлицы, у Ясло, они спешно отходят за Дунаец и Вислок. Потери их громадны; число пленных доходит до 40.000.

Вторник, 11 мая.

В Дарданеллах англо-французы методически продвигаются, каждую ночь закрепляя окопами участки, занятые днем. Турки сопротивляются с необычайным упорством.

Русское общество интересуется малейшими подробностями боев; оно не сомневается в их конечном результате и уверено в скором конце. В своем воображении оно уже видит, как союзные эскадры проходят Геллеспонт и становятся на якоре перед Золотым Рогом и это заставляет его забывать галицийские поражения. Как всегда, русские ищут в мечтах забвения действительности.

Среда, 26 мая.

Следующие друг за другом неудачи русских войск дают повод Распутину утолить непримиримую ненависть, которую он давно питает к великому князю Николаю Николаевичу. Он все время интригует против верховного главнокомандующего, обвиняя его в полном незнакомстве с военным искусством и в том, что он желает только создать себе в армии популярность дурного рода, с тайною мыслью свергнуть императора. Характер великого князя и все его прошлое достаточно опровергают последнее обвинение; но я знаю, что государь с государыней им встревожены.

Среда, 2 июня.

Сегодня я обедал, очень интимно, с виднейшим русским заводчиком металлургом и финансистом, богачем П. Я всегда получаю и удовольствие, и пользу от встреч с этим дельцом, человеком оригинальной психологии; он обладает в высшей степени основными качествами американского businessman'a: духом инициативы и творчества, любовью к широким предприятиям, точным пониманием [177] действительного и возможного, сил и ценностей; и тем не менее он остается славянином по некоторым сторонам своей внутренней сущности и по такой глубине пессимизма, какой я не видал еще ни у одного русского.

Он один из четырех промышленников, заседающих в Особом Совещании по снабжению, учрежденном при военном министерстве. Его первые впечатления очень плачевны. Дело заключается не только в том, чтобы разрешить техническую задачу, задачу постановки труда и выработки; но в том, что необходима коренная перестройка всего административного механизма России, сверху донизу. Обед заканчивается — а мы все еще не исчерпали этой темы.

Как только мы закуриваем сигары, приносят еще шампанского, и мы рассуждаем о будущем. П. дает волю своему пессимизму. Он описывает мне роковые последствия надвигающихся катастроф и скрытый процесс постепенного упадка и распадения, подтачивающий здание России.

— Дни царской власти сочтены; она погибла, погибла безвозвратно; а царская власть — это основа, на которой построена Россия, единственное, что удерживает ее национальную целость... Отныне революция неизбежна; она ждет только повода, чтобы вспыхнуть. Поводом послужит военная неудача, народный голод, стачка в Петрограде, мятеж в Москве, дворцовый скандал или драма — все равно, но революция — еще не худшее зло, угрожающее России. Что такое революция, в точном смысле этого слова?.. Это замена, путем насилия, одного режима другим. Революция может быть большим благополучием для народа, если, разрушив, она сумеет построить вновь. С этой точки зрения, революции во Франции и в Англии кажутся мне скорее благотворными. У нас же революция может быть только разрушительной, потому что образованный класс представляет в стране лишь слабое меньшинство, лишенное организации и политического опыта, не имеющее связи с народом. Вот, по моему мнению, величайшее преступление царизма: он не желал допустить, помимо своей бюрократии, никакого другого очага политической жизни. И он выполнил это так удачно, что в тот день, когда исчезнут чиновники, распадется целиком само русское государство. Сигнал к революции дадут, вероятно, буржуазные слои, интеллигенты, кадеты, думая этим спасти Россию. Но от буржуазной революции мы [178] тотчас перейдем к революции рабочей, а немного спустя, к революции крестьянской.

Тогда начнется ужасающая анархия, бесконечная анархия... анархия на десять лет... Мы увидим вновь времена Пугачева, а может быть и еще худшие...

Воскресенье, 6 июня.

Русское общественное мнение тем более взволновано галицийским поражением, что на быстрый успех в Дарданеллах у него остается уже мало надежды.

Но во всех слоях общества, и особенно в провинции, выявляется новое течение. Вместо того, чтобы предаваться унынию, как под ударами прежних неудач, общество протестует, возмущается, приходит в движение, требует решений и лекарств, заявляет о своей воле к победе. Сазонов сказал мне сегодня следующее:

— Вот настоящий русский народ... Теперь мы увидим великолепное пробуждение национального чувства... Все политические партии, исключая, разумеется, крайнюю правую, требуют немедленного созыва Думы, чтобы положить конец неумелости военного управления и организовать гражданскую мобилизацию страны.

Суббота, 12 июня.

Порядок в Москве восстановлен. Вчера вечером войска должны были пустить в ход оружие.

Вначале полиция дала погромщикам возможность действовать, чтобы доставить некоторое удовлетворение чувствам гнева и стыда, вызванным в московском народе галицийским поражением. Но движение приняло такие размеры, что пришлось прибегнуть к вооруженной силе.

Понедельник, 14 июня.

Со времени оставления Перемышля русская армия в Средней Галиции оборонялась с крайним упорством между Саном и Вислой, чтобы прикрыть Львов. Сейчас ее фронт прорван к востоку от Ярослава. Германцы захватили 15000 пленных. [180]

Среда, 16 июня.

По признанию, сделанному г-жей Вырубовой графине N, министр внутренних дел Н. А. Маклаков, обер-прокурор св. синода Саблер и министр юстиции Щегловитов делают величайшия усилия, чтобы убедить государя не созывать Думы и чтобы доказать ему даже, что Россия не может более продолжать войну.

В вопросе о Думе царь остается непроницаем, несмотря на то, что царица всеми силами поддерживает мнение этих министров. Что же касается продолжения войны, то Николай II выразился об этом с такой силой, какой от него не ждали:

«Заключить мир теперь — это значит одновременно — бесчестье и революция. Вот что осмеливаются мне предлагать»...

Императрица не менее энергично заявляет, что если бы Россия теперь бросила своих союзников, она покрыла бы себя вечным стыдом; но она убеждает императора не делать никакой уступки парламентаризму и повторяет ему: «Помните, больше, чем когда-либо, что вы — самодержец Божиею милостью. Бог не простил бы вам, если бы вы изменили той миссии, которую он поручил вам на земле».

Суббота, 19 июня.

Великий князь Константин Константинович, родившийся в 1858 г., внук Николая I, младший брат вдовствующей королевы греческой, женатый на принцессе Елизавете саксен-альтенбургской, скончался третьяго дня в Павловске, где он жил в уединении от света.

Сегодня в 6 часов тело с большою торжественностью перевезено в Петропавловский собор, в крепость, служащую Романовым одновременно государственной тюрьмой и усыпальницей.

Император и все великие князья следуют пешком за траурной колесницей. От паперти собора до катафалка, выдвинутого перед иконостасом, они несут громадный гроб на руках.

Служба, являющаяся лишь предшествием торжественного отпевания, сравнительно коротка для православного богослужения; все же она продолжается не менее часа.

Император, императрицы, вдовствующая и нынешняя, все великие князья и княгини, князья императорской крови — все они здесь, стоят по правую сторону катафалка; дипломатический корпус собран около них.

Таким образом я нахожусь в нескольких шагах от императора и могу свободно его рассматривать. За три месяца, что я его не видел, он заметно изменился: поредевшие волосы местами подернулись сединою; лицо исхудало; взгляд строг и направлен куда-то вдаль.

Слева от него, вдовствующая императрица стоит неподвижно, выпрямив голову, с величественной осанкой, словно священнодействуя; величие не покидает ее ни на мгновение, несмотря на то, что ей 68 лет. Рядом с нею императрица Александра Федоровна держится напряженно и пересиливает себя. Поминутно ее мраморное лицо бледнеет, и нервное, прерывистое дыхание подымает верхнюю часть груди. [182]

Непосредственно подле нее и в том же ряду великая княгиня Мария Павловна стоит также прямо, с тою же твердостью, тою же величавостью, что и вдовствующая императрица. За нею рядом стоят четыре дочери императора; старшая, Ольга, все время бросает на свою мать беспокойные взгляды.

В отступление от православных обычаев за обеими императрицами и за великой княгиней Марией Павловной поставлены три кресла.

Императрица Александра, для которой стоять мучительно, четыре раза принуждена садиться. Каждый раз она при этом закрывает глаза рукой, как бы извиняясь за свою слабость. Две ее соседки, напротив, отнюдь не склоняясь, выпрямляются насколько возможно, противопоставляя, таким образом, с молчаливым осуждением, гордое величие предыдущего царствования расслабленности нынешнего двора.

Во время долгой и скучной панихиды, мне представляют нового министра внутренних дел, князя Щербатова. У него умное и открытое лицо, голос проникнут теплотою, вся его фигура внушает симпатию. Сразу же он говорит мне:

— Моя программа проста. Инструкции, которые я дам губернаторам, могут быть сведены к словам: Все для войны до полной победы. Я не потерплю никакого беспорядка, никакой слабости, никакого упадка духа.

Я поздравляю его с такими намерениями и настаиваю на необходимости обратить отныне все производственные силы страны на снабжение армии...