Когда Мишель Монтень писал свои "Опыты" (или, скорее, опыты размышления над опытом), князь Курбский обменивался с Иваном Грозным поразительными письмами.

На "Опытах" зиждется вся европейская концепция истины. Эта книга рассказывает о бесконечном разнообразии, о богатстве опыта в сопоставлении с рассудком, о слабости знания и неисчерпаемости природы. "Мы никогда не перестаем приобретать: наш конец наступает в другом мире". Размытое, разрозненное знание, "пестрота" и "требуха" реальности противополагаются "утверждению и настойчивости" - "признакам глупости". Золотое правило человека, его "великий и славный шедевр - жизнь по поводу, a propos". Лев Толстой любил "Опыты" Монтеня, строил на их основе "ненасильственные" педагогические теории, в соответствии с которыми пытался учить детей в яснополянской школе. Но 17 февраля 1891 г. он записывает: "Читал Монтеня. Устарело". И все же Толстой не расстается с Монтенем до конца дней. Ведь Монтень воспевает рассеянную жизнь ("Когда я танцую, то танцую; когда сплю - сплю"), и один Толстой борется с другим. Читая "Опыты" французского аристократа, русский барин Толстой лучше видит "изюминку", которая придает жизни слитность и полноту (дневник 1873 г.). Однако этот "струящийся", "текучий" Толстой подчинен другому Толстому - максималисту и ригористу.

Князь Андрей Курбский сбежал "в Европу" и нашел прибежище в Польше, при дворе короля Станислава-Августа. Как ни странно, князь-беглец и царь-тиран в течение пятнадцати лет обмениваются посланиями и ведут интеллектуальный поединок не на жизнь, а на смерть. Курбский обвиняет тирана в том, что "его пожирает адская ярость" - Грозный ссылается на Моисея, Иоанна Златоуста, пророка Исайю и бросает своему оппоненту неопровержимое, с его точки зрения: "Если же ты праведен и благочестив, почему не пожелал от меня, строптивого владыки, пострадать и заслужить венец вечной жизни?" Вот из ряда вон выходящий довод; он переводит драматический эпистолярный диалог Грозного с Курбским в план "спора о мученичестве": умри от моей руки за свои идеи, если веришь в них. Критерий истинности идеи - мучения, претерпленные за нее.

Мысль, единственным доказательством которой может быть мученическая смерть (а там уж Бог разберется), есть именно то, чему противостоял Монтень, стремившийся мыслить свободно в разгар религиозных войн. Справедливость суждений измеряется опытом; идеи сопоставляются; путь к ясности лежит через иронию -такова Европа "Опытов".

Справедливость суждений измеряется степенью исступления, костром, на который всходят добровольно; об индивидуальном поиске, о терпении и опыте нет и речи -такова фанатическая Европа Грозного.

Европейский ум -это диалог разума и опыта, Монтеня и Мальбранша; последний в "Поиске истины" говорит о Монтене, что он сделался "лихим педантом" -таков упрек верующего скептику. Это разговор Паскаля - математика и светского человека и Паскаля - создателя "трех правил", которые Вольтер называл "галиматьей чистой воды"; это беседа гуманиста-христианина с гуманистом-либертеном. Следы такого диалога можно обнаружить и в русской культуре, но здесь он почти всегда кончается взаимной глухотой. По выходе в свет "Избранных мест из переписки с друзьями" (1847) Белинский осыпает Гоголя упреками. Сочинение Гоголя посвящено внутреннему (умственному и религиозному) преображению русского человека. Кроме того, это исповедь, выход на всеобщее осмеяние и поношение, неполный и отталкивающий образ русского человека. Но Белинский видит в Гоголе только человека, "который сам себя бьет по щекам и вызывает отвращение". Речь идет прежде всего о воздействии книги: вредное оно или пророческое? Никто не касается ее истинности, ее отношения к "способности суждения" (слова Монтеня).

Не отсюда ли начнется отвоевывание истины? Солженицын начал именно отсюда. Здесь он проходил школу истории, философии, научного сомнения, предшествующего установлению правды. Отдельные главы "Архипелага ГУЛАГ" посвящены интеллектуальной битве за обретение экспериментального инструментария для суждения, ведущего к истине. Старый революционер, социал-демократ Анатолий Фастенко говорит: "Не сотвори себе кумира". В "Раковом корпусе" главный герой читает Фрэнсиса Бэкона, и это чтение пробуждает в нем научное сомнение, отказ от "призраков рода, пещеры, театра".

Здесь проходит путь, ведущий обратно к экспериментальному понятию об истине, которое ценой таких усилий выработал Запад. В России прошлого столетия к Бэкону прибегал такой замечательный мыслитель, как Герцен ("Письма об изучении природы"). Этот путь надо было проделать снова, ибо Россия сбилась с него, догматически обратив его в веру: механическую и материалистическую.

* * *

Люди и общества меняются под воздействием истории. На то, что происходит сейчас в России, можно смотреть с двух разных точек зрения. Скептик скажет: интеллигенция переживает просветление, но она обязательно вернется к своим старым демонам-сокращению

пути к истине, перескакиванию через этапы, преклонению перед идолами. Оптимист скажет: сегодняшний этап -для всего народа школа плюрализма, умения сравнивать, ниспровержения кумиров.

Гипертрофированность критерия истины привела Россию к кровавому обскурантизму. Но поиск истины шел и тогда, пусть тайно, незаметно для глаз. На смену одним являлись другие. Может быть, часть России выздоровела, выработала у себя невосприимчивость к ядам. Теперь ей необходимо обрести равновесие между скептицизмом и верой, научиться сополагать Монтеня и Мальбранша; разным поколениям надо научиться разговаривать друг с другом. Кроме того, в этом никогда не испытанном динамическом равновесии надо жить -точно так же, как христианин должен уметь быть человеком сразу "от двух миров". Осторожность нужна и нам: как бы Россия не вернулась к критерию истины в то время, когда мы откажемся от него вследствие [I поразившей наш мир раздробленности жизни, безразличия. Как бы не случилось такой парадоксальной чехарды! Сколько противопоставлений сложилось в парадигму! Русские говорили: мы -"живая жизнь", внешняя бедность и душевная полнота. "Они" - иссушающий разум, сытая, но скучная жизнь. На что Запад отвечал: "Они" - это азиатчина, "дьявольская причинная связь", "русское несчастье"; или: "Они" - "свет с Востока", "Царство, которое внутри нас". Сейчас время вернуться к познанию друг друга, к взаимодействию, к совместной выработке ценностей и представлений о правде.