Жорж Нива

X. Выход из Европы
"Время зла" Добрицы Чосича

//Ж.Нива Возвращение в Европу. Статьи о русской литературе.
М.:  Издательство "Высшая школа". 1999

Сербия с некоторым опозданием преподнесла нам этот огромный роман о формах противостояния между коммунизмом и фашизмом в людском "свинарнике", где "югославские племена" придавали мани-хейскому конфликту добра и зла болезненную остроту. Это опоздание вполне объяснимо: задавленная режимом Тито, разъедаемая скрытой гражданской войной, которая почти наверняка вспыхнет снова, Сербия до сих пор не осмеливалась как следует рассматривать собственное отражение в зеркале ужасов последней войны и прихода коммунистов к власти. Это не первое произведение Добрицы Чосича: ранее он написал "Делёж" (об истоках диктатуры Тито) и "Время смерти" (о Первой мировой войне). После этого начали выходить три части "Времени зла" ("Грешник", "Еретик", "Верующий"): о Сербии перед Второй мировой войной, о государственном перевороте 27 марта 1941 г., после подписания югославским правительством протокола о присоединении к Тройственному пакту (Германия -Италия -Япония), о безумном потоке огня и жестокости, который 6 апреля обрушили на Сербию немцы в ответ на взрыв возмущения против союза с фашистами и переворот70. "Делёж", "Время смерти" и "Время зла" связаны единством героев и места: корни рода Катичей - в деревне Прерово. Однако "Время зла" -трагическая эпопея, замкнутая в собственном бытии, как античная трагедия.

Этот поистине гигантский роман - исповедь; по замыслу автора, она должна встать рядом со знаменитыми коммунистическими исповедями: произведениями Курцио Малапарте и Раймонда Абеллио, Олдоса Хаксли, Виргила Георгиу, Василия Гроссмана и Александра Солженицына. Взгляд Чосича, как резкий луч маяка, мечется в поисках нечеткой "нейтральной полосы", к которой с разных сторон вплотную подходят оба тоталитарных режима, и подобно Георгиу, он видит, что она проходит через камеры пыток: палачи перебрасывают друг другу окровавленные тела жертв, приписывая собственные преступления своим политическим противникам. Сталинский коммунизм - "абсолютная структура", которая стремится овладеть душой Европы (и в том числе Сербии, сильно тяготевшей к "европейскости") в час, когда сама Европа нисходит в "ров вавилонский", над коим вскоре поднимется смрад от испражнений, плевков и крови терзаемых. Чосич без колебаний присоединяется к тем, кто отказался от абсолютизации, обожествления политики и попытался донести до нас страдание абсолюта, овладевшего Старым Светом.

Тем, кого утомляет или не вдохновляет чтение этого колоссального эпического свидетельства, возникшего из судорог нашего века, из его стонов под пыткой абсолютом и его суррогатами, мы должны неустанно твердить вот о чем: сейчас здание коммунизма рухнуло, но сила нигилизма, овладевшая Европой на закате ее цивилизации, не погребена под его обломками; эта самоубийственная лихорадка не исчезла из наших генов, она дремлет, подобно возбудителю болезни в инкубационном периоде; нельзя закрывать глаза на то, чем была эра "мечтателей, которые убивали мечтателей". К тому же Сербия, центр Югославии, остается одной из самых болезненных точек Европы - здесь отказываются от изменений, и, быть может, новый припадок мазохизма придет именно отсюда.

Между каторжной тюрьмой "Золотой сад", где во время Первой мировой войны гниют сербские военнопленные, изнемогающие от каторжной работы или ставшие рабами похотливых надзирателей, и гестаповской лабораторией в Белграде 1941 г., в которой четыре мучителя ( Равнодушный, Сверхчувствительный, Капризный и Улыбчивый) по очереди терзают тело и душу Петара, есть якорная стоянка - большой, красивый, богатый дом в Белграде, принадлежащий европеизированному буржуазному семейству Катичей. Глава клана -дед-республиканец, за всю жизнь не согласившийся ни на один компромисс; его сын Иван и зять Богдан, коммунисты-отступники (каждый на свой лад), изобличают друг друга; внук Владимир, фанатически преданный идее молодой коммунист, ненавидит их обоих и плюет в лицо отцу в кабинете начальника гестапо.