Виталий Киселев (Старый Ворчун)
Денис Иванович Фонвизин в Европе. Часть III
По материалам: http://www.abhoc.com/arc_vr/2007_05/423/
Ворчалка № 423 от 20.05.2007 г.
В Париж Денис Иванович прибыл в начале марта 1778 года, и вскоре в письмах к своим корреспондентам, сестре и П.И. Панину, описывает свои первые впечатления о столице Франции и ее обитателях.
Первое письмо из Парижа к сестре Фонвизин как раз и начинает с его обитателей:
"Руссо твой в Париже живет, как медведь в берлоге; никуда не ходит и к себе никого не пускает. Ласкаюсь, однако ж, его увидеть. Мне обещали показать этого урода. Вольтер также здесь; этого чудотворца на той неделе увижу. Он болен и также никого к себе не пускает".
И только после этого Фонвизин переходит к своему впечатлению о Париже:
"Что же до Парижа, то я выключаю его из всего на свете. Париж отнюдь не город; его поистине назвать должно целым миром. Нельзя себе представить, как бесконечно он велик и как населен".
Но словно устыдившись своей первой реакции, Фонвизин переходит к описанию своих встреч с русскими, обитающими в Париже. Чуть позже он вообще оставляет мысль описывать Париж:
"Парижа описывать вам не хочу, потому что вы из книг так же его узнаете, как я; а скажу вам мое весьма справедливое примечание, что нет шагу, где б не находил я чего-нибудь совершенно хорошего, всегда, однако ж, возле совершенно дурного и варварского. Такая несообразность должна удивить каждого. Увидишь здание прекрасное и верх искусства человеческого, а подле него какой-нибудь госпиталь для дурных болезней; словом, то, что мы называем убогий дом, здесь среди города".
Этих прекрасных зданий, впрочем, Фонвизин не описывает вовсе, а предпочитает перечислять недостатки и язвы Парижа, так что советским журналистам было чему поучиться у Дениса Ивановича при написании статей о загнивающем Западе. То Фонвизин заметит ужасающую нищету бедняков, то винит в различных неустройствах ужасную многолюдность города и отмечает, что полиция в таких условиях мало что может сделать, и вместе с тем говорит о почти ежедневных казнях и колесованиях в городе.
Отмечает Денис Иванович и поразившую его любовь к праздности у парижан. Да еще бы им и не быть бездельниками: ведь ежедневно в городе дается четыре представления в театрах, ярмарка и гуляния! И везде полнешенько, везде толпы народа.
Кроме того, круглые сутки по улицам Парижа грохочут кареты.Так что, подводя итог первым своим впечатлениям о Париже, Фонвизин приводит известную французскую поговорку о мосте Pont-Neuf – о том, что на этом мосту всегда встретишь проститутку, аббата и белую лошадь. Фонвизин ходил туда, чтобы лично проверить справедливость этой поговорки.
Сам мост, как и другие достопримечательности Парижа, Денис Иванович не описывает, зато вспоминает о случае, который на днях взбудоражил весь Париж. На маскараде граф д'Артуа, брат короля, по пьянке сорвал маску с герцогини де Бурбон. Герцог вызвал брата короля на дуэль и во время схватки поцарапал ему руку. После этого противники помирились и обнялись. Герцог де Бурбон отправился затем в Оперу, где ему устроили настоящую овацию:
"Весь народ оборотился к нему [герцогу], и я думал, что от битья в ладони театр развалится. Кричат тысячи людей:
"Bravo, bravo, достойная кровь Бурбона!"
Впрочем, на следующий день король выслал забияк на восемь дней из Парижа за нарушение закона о запрещении дуэлей.
Коснувшись мимоходом вопроса о надвигающейся войне между Англией и Францией, Фонвизин переходит к более важной и интересной теме – театру. Он начинает с восторженного комплимента:
"Могу тебя уверить, что французская комедия совершенно хороша..."
Денис Иванович в полном восторге от игры ведущих актеров:
"Когда на них смотришь, то, конечно, забудешь, что играют комедию, а кажется, что видишь прямую историю".
Однако и тут Фонвизин остается верен себе, наливая очередную ложку дегтя:
"А трагедию нашел я гораздо хуже, нежели воображал".
Не одобряет Фонвизин и бурных аплодисментов в театре, так как
"партер... состоит из парода самого невежественного".
Наш путешественник не утруждает себя доказательствами этого своего тезиса и тем принижает доброжелательность парижской публики.
Фонвизина вообще раздражает манера французов аплодировать по любому поводу:
"...здесь за все про все аплодируют, даже до того, что если казнят какого-нибудь несчастного и палач хорошо повесит, то вся публика аплодирует битьем в ладоши палачу точно так, как в комедии актеру. Не могу никак сообразить того, как нация, чувствительнейшая и человеколюбивая, может быть так близка к варварству".
Отмечает Фонвизин и манеру французов "шпынять" друг друга остротами, а завершает он свое первое парижское письмо сестре таким обобщением:
"Ни в чем на свете я так не ошибался, как в мыслях моих о Франции. Радуюсь сердечно, что я ее сам видел и что не может уже никто рассказами своими мне импозировать. Мы все, сколько ни есть нас русских, вседневно сходясь, дивимся и хохочем, соображая то, что видим, с тем, о чем мы, развеся уши, слушивали. Славны бубны за горами — вот прямая истина!"
Таскаться по заграницам Фонвизиным уже наскучило, да и в Париже бывает иногда скучненько, так что Денис Иванович начал слушать курс экспериментальной физики у Бриссона, а его жена стала брать уроки игры на клавесинах:
"Право, Париж отнюдь не таков, чтоб быть от него без памяти; я буду всегда помнить, что в нем, так же как и везде, можно со скуки до смерти зазеваться".
Совсем в другом тоне выдержано письмо Фонвизина к П.И. Панину, которому описывать достопримечательности Парижа не было необходимости. Поэтому с самого начала своего пребывания в этом
"мнимом центре человеческих знаний и вкуса"
Фонвизин главное внимание уделяет событиям, людям и нравам.
Денис Иванович сразу же отмечает, что во Франции
"весьма много чрезвычайно хорошего и подражания достойного",
но тут же делает оговорку, что все увиденное
"не ослепляет меня до того, чтоб не видеть здесь столько же, или и больше, совершенно дурного и такого, от чего нас Боже избави".
Фонвизин в своем осуждении доходит до того, что рекомендует Панину следующий метод перевоспитания молодых людей, возмущающихся порядками и нравами в России:
"...для обращения его [такого молодого человека] на должную любовь к отечеству нет вернее способа, как скорее послать его во Францию".
Там, мол, они собственными глазами увидят все недостатки и всю порочность хваленой Франции, и
"что все рассказы о здешнем совершенстве сущая ложь".
Впрочем, уже в следующем письме Панину Фонвизин переменил свое мнение о необходимости посылки молодых людей во Францию для перевоспитания.
Сделав небольшой обзор англо-французских отношений, Фонвизин отмечает легкомысленное равнодушие французов к политике:
"Я не примечаю, чтоб приближение войны производило здесь большое впечатление. В первый день, как английский посол получил курьера с отзывом, весь город заговорил о войне; на другой день ни о чем более не говорили, как о новой трагедии; на третий — об одной женщине, которая отравилась с тоски о своем любовнике; потом о здешних кораблях, которые англичанами остановлены. Словом, одна новость заглушает другую, и новая песенка столько же занимает публику, сколько и новая война. Здесь ко всему совершенно равнодушны, кроме вестей. Напротив того, всякие вести рассеваются по городу с восторгом и составляют душевную пищу жителей парижских".
Обличив в очередной раз французов, Денис Иванович сообщает Панину о двух важных событиях парижской жизни: дуэли между графом д'Артуа и герцогом де Бурбоном и о прибытии в Париж самого Вольтера.
Об этой дуэли Панину Фонвизин пишет более подробно, чем сестре, и приводит несколько дополнительных подробностей этого происшествия, на которых я останавливаться не буду.