Благодаря интегративным процессам, происходящим в мире, образ короля Артура известен многим, но «нашим всем» он является для представителей европейской цивилизации. Он символизирует духовное единство Европы на протяжении уже пятнадцати столетий. Зародившись в Британии, миф об Артуре распространился по всей Европе, а затем обогнул земной шар.

Именем Артура вводили закон и диктовали правила поведения для поколений рыцарей. Он благославлял каждую вновь приходившую британскую династию. Он был христианином, сражающимся за веру, и незримо присутствовал среди крестоносцев, отправлявшихся на отвоевание Гроба Господня.

«Дворы Артура» и рыцарские турниры даже в 15 веке напоминали о „золотом веке“ куртуазного поведения. Поклоняться Прекрасной Даме следовало по этому образцу.Откуда же такая любовь, пережившая века?

У каждого народа есть воспоминания в виде преданий, сказок, былин. Их рассказывают или напевают взрослые своим детям и внукам, продолжая, таким образом, нить культурной памяти. В массовом порядке предания востребуются в кризисные годы, когда память об общих славных победах или горестных поражениях должна сплотить народ в единое целое и заставить идти на новые подвиги во имя великих целей. Конструирование сплачивающего «мифа нации» в процессе формирования наций также происходит, в первую очередь, на материале, предоставляемом исторической памятью. Весь 19-й век для европейских народов – это поиск своей национальной идентичности, причем поиск, начинающийся от некоего «начала» народа.

На основе летописаний, обычаев, устного народного творчества интеллектуалы конструируют национальный миф, который затем начинает проникать в гущу людей, для которых предназначен. Чтобы осознать себя нацией, эти люди должны будут многому научиться и многое обрести. Научиться грамоте, получить хотя бы элементарное образование и рабочие места в городе, куда они приедут из предместий или деревни. Но только в городе все то, что они впитали с молоком матери в виде песен, сказок, праздничных обрядов, станет для них Историей своего народа, общей для всех, кто живет на земле предков, и отличной от историйостальных народов.

При всем том, что внешняя канва исторических событий является в значительной степени общей для народов Европы (войны, династические браки, торговые отношения и дипломатические посольства), каждый народ сплачивается вокруг одного из ключевых моментов истории, наиболее ярко противопоставляющего «нас» – «им».

Эскалибур. Миф о династической легитимности

Согласно легенде, Артур доказал свое право на престол, вытащив из камня заколдованный волшебником Мерлином меч. С тех пор каждая новая династия, претендующая на британский престол, должна была доказывать свою легитимность связью с артуровской легендой, символически «вытащив» ее на свет божий. Попробуем проследить, кем и каким образом востребовалось имя Артура, а также какие изменения претерпевал сам образ легендарного короля.

В мифе о короле Артуре существует несколько пластов или слоев, которые возникали вокруг центрального образа один за другим.

Первые слои соответствуют индоевропейскому прошлому кельтов, что позволяет отнести образ Артура к древнейшим, архетипическим образам. Так, известно о кельтском божестве по имени Артай, которому посвящено множество святилищ на территории современной Франции (там, где обитали кельтские племена галлов). Возможно, что впоследствии Артай и Артур слились воедино, так же, как в Ирландии святая Бригита приняла черты языческой богини Бригиндо.[1]

Следующий слой – это валлийские родословные, запечатлевшие родственные узы на протяжении столетий. Родословные свидетельствуют о том, что у кельтов ранее VI века имя Артур отсутствует. Оно появляется начиная с конца VI – начала VII веков. К примеру, один из Артуров был сыном короля скоттов Эдана Мак-Габрэйна, рожденным около 570 года, другой был внуком валлийского правителя по имени Вортипориус. В 620 году неким бриттом Артуром, сыном Бикойра, был убит ирландский король Морган. Исследователи связывают популярность имени Артур с прототипом, в честь которого стали называть своих сыновей кельтские вожди. Таким образом, выстраивается цепочка: исторический воин Артур, исторические личности, которых назвали в честь него, мифический Артур.

Следующий пласт связан со сказаниями бардов. Артур появляется в валлийском цикле «Мабиногион», в саге «Килух и Олвен». В поисках пропавшей невесты герой направляется в Волшебную страну, которая на самом деле является загробным миром, и там он попадает в замок Артура. В валлийской саге «PreiduAnnwfyn» Артур упоминается также в связи с путешествием в загробный мир. В другой саге говорится о боге Луге, солярном божестве, тем не менее появляющемся в качестве воина, некоего Артура.[2]

Существует ряд легенд, в которых Артур описывается в качестве вождя «диких охотников». Этот мотив был распространен как в Британии, так и во Франции и  Германии. Сохранились свидетельства того, что еще в XIX веке местные жители вокрестностях замка Кэдбери верили в то, что лунными ночами Артур со своими людьми охотится где-то рядом. Древние дороги между Кэдбери и Гластонбери до сих пор известны как «гать короля Артура».

Налицо мифологизация реально существовавшего военачальника бриттов и наделение его сверхъестественными способностями, помогающими совершить подвиги, недоступные простому смертному. Битва при Маунт-Бадоне из скромного военного эпизода превратилась в центральное ядро легенды, что не должно нас удивлять. Так не раз случалось в эпоху Средневековья, достаточно вспомнить «Песнь о Роланде». Напрашивается и еще одна параллель – со «Словом о полку Игореве», где поражение в битве с половцами второстепенного Новгород-Северского князя Игоря Святославича предстало в виде катастрофы для всей русской земли, которую оплакивают даже силы природы.

В хронике Ненния можно выделить, по крайней мере, три замысла.

Первый существует в контексте культурного подъема в рамках Священной Римской империи Карла Великого, который получил название «каролингское возрождение». Границ «учености» тогда не существовало. Ранее, в «Темные века», в монастыри Ирландии бежали с континента ученые клирики, благодаря чему эти монастыри стали средоточием европейской учености. При Карле процесс пошел в обратном направлении. К примеру, Алкуин из англосаксонского королевства Нортумбрия стал главой Аахенской Академии Карла Великого и его советником.

Второй состоит в том, что новая саксонская династия пыталась встроиться в историю завоеванного народа. Хроника Ненния была записана при первом короле этой династии Эгберте (802-839). Такое «встраивание» в первую очередь означало окончательное закрепление за собой победы, славы и прав на завоеванные территории, население и предков. В этом смысле подвиги кельтских королей и военачальников должны были служить вящей славе королей английских. Чем труднее победа, чем сильнее противник, тем громче слава.

«Встраивание» имело и еще один смысл, связанный не с прошлыми родовыми отношениями, а с будущими, в которых появляется историческое сознание. Король Уэссекса Альфред Великий (871-899), правивший спустя полвека после составления Неннием «Истории бриттов», уже мог оценить этот труд не с точки зрения сакса, которого когда-то «били» бритты, а с точки зрения покровителя учености. При нем королевский двор в Винчестере стал одним из крупнейших центров образования, наподобие двора Карла Великого в Аахене.

Третий аспект, наоборот, противопоставляет кельтов и вытеснивших их с исконных земель завоевателей-англосаксов. Упоминание в хрониках имен бриттских вождей (и среди них Артура), хотел этого Ненний или не хотел, поднимало дух кельтов и звало их к реваншу.

Нормандская династия обратила внимание на миф об Артуре не сразу. Первых двух королей занимали дела военные и хозяйственные. Памятником Вильгельму Завоевателю стала «Книга Страшного Суда», которая содержала в себе данные поголовной переписи новых подданных и их имущества. После смерти Вильгельма его сыновья и внуки враждовали друг с другом и по очереди претендовали на престол. Относительно тихим было царствование третьего сына Вильгельма, Генриха I Боклерка (1100-1135). Именно в эти годы были написаны «История английских королей» библиотекаря монастыря в Мальмсбери Уильяма и «История королей Британии» валлийского клирика Гальфрида Монмаутского (J. ofMonmouth). О Гальфриде известно, что он родился в южном Уэльсе и что его отец носил имя Артур.[3]

У Гальфрида Артур впервые назван королем. Ни словом не упоминается о битвах, которые приписывали ему более ранние хронисты. Зато он ведет своих британцев в походы на земли от Ирландии до границ современной Италии, чему позавидовал бы сам Цезарь. По этому поводу один хронист XIV века удивлялся, как это историки с континента не обратили тогда ни малейшего внимания на то, как Артур взял тридцать королевств и напал на самого римского императора. У Гальфрида впервые появляются Гвиневера, Мерлин, Фея Моргана, рыцари Гавейн и Кэй.

Гальфрид как бы подводит итог развитию артуровской легенды на кельтской почве.[4] Начинается следующий этап мифологизации. Поле мифа расширяется: Артур из воина, совершающего эпические подвиги, теперь становится королем. Появляется «свита», которая «играет» своего короля: жена, вассалы, магические помощники и враги.

«История Гальфрида немедленно завоевала прочную популярность, о чем свидетельствует большое количество дошедших до нас списков. Артур стал самым модным героем, и уже сыновья первых читателей Гальфрида могли наслаждаться целым циклом романов, оттеснившим на задний план повествования о Шарлемане».[5] Количество списков действительно поражает. Через века, войны и революции до нас дошло двести полных списков, одна пятая которых датируется XII веком.

Следующей династией, которая не только востребовала образ Артура, но широко распространила миф о нем, стала воцарившаяся в 1154 году династия Плантагенетов. Генрих II Плантагенет приходился правнуком Вильгельму I Завоевателю. Он был женат на Элеоноре Аквитанской, которая принесла мужу обширные земли на юге Франции, где и проводила большую часть времени. При ее дворе возник культ Прекрасной Дамы, который стал не только важной страницей европейской культуры, но и следующим по времени обращением к образу Артура.

К 1175 году Кретьен де Труа красочно пересказал для своей повелительницы Марии Шампанской (дочери Элеоноры) и ее блестящего двора некоторые сюжеты Гальфрида. Именно де Труа заложил основы традиции рыцарских романов так называемого «бретонского цикла». В них содержался кодекс рыцарской культуры, который надлежало исполнять. В первую очередь, это «Ланселот, или Рыцарь Телеги», «Ивейн, или Рыцарь Льва», «Персеваль, или повесть о Святом Граале». Именно Кретьен де Труа впервые вводит тему Грааля и дает название Двору Артура – Камелот.

Едва ли не центральное место в романах занимает идея любви рыцаря и Дамы, не связанных узами брака, но питающих друг к другу не только возвышенные чувства. Идея «свободной любви» XII века имела бешеный успех у современников и распространилась по всей Европе.

Затем поэтические романы были переложены прозой, все огромное количество сюжетов собрано в цикл из пяти романов, получивший название «Vulgata». «Вульгата» была составлена цистерцианскими монахами к 1225 году. Главными героями этих романов («История Святого Грааля», «История Мерлина», «Книга о Ланселоте Озерном», «Поиск Святого Грааля» и «Смерть короля Артура») стали Ланселот и Гавейн, а не Артур. На первый план вышла тема Грааля.

Произошла и дальнейшая мифологизация образа Артура. «Мир, в котором существует Артур и его сподвижники, – условен. Условно время, условно пространство. Тем самым мир короля Артура существует у Кретьена вне времени и пространства. Не случайно поэтому его королевство не имеет четких границ: Артур царит там, где существует дух рыцарственности».[7]

С этого времени имя Артур появляется в родословных английских королей, но не приносит удачу их обладателям. К примеру, так назвали внука Генриха II, Артура Бретонского, претендента на английский трон. Он был сыном Жоффруа и Констанции Бретонской, племянником Ричарда Львиное Сердце и Иоанна Безземельного. В 1203 году в возрасте пятнадцати лет он был злодейски убит своим дядей Иоанном, который таким образом стал королем сам.

В конце 80-х годов XII века в монастыре в Гластонбери, который, как считалось, находился на месте Камелота, замка короля Артура, по приказу Генриха II были начаты первые «археологические раскопки». Они были описаны хронистом Гиральдом Камбрийским.

Согласно легенде, некий монах рассказал Генриху о том, что на месте монастыря Гластонбери был когда-то похоронен Артур. Находка подтвердила бы историческое существование короля и перевела истории его правления из разряда легенд в разряд достоверных фактов. Был еще один «плюс»: она развенчивала бы легенду кельтов о том, что Артур не умер и должен вернуться к своему народу.

К слову сказать, смерть принца Артура не только не позволила появиться на английском престоле королю с таким именем, но и привела к последующим трагическим событиям в жизни всей страны: развод Генриха VIII с Екатериной Арагонской, разрыв с Римом, Реформация и, как следствие, упразднение католических монастырей (в том числе, Гластонберийского аббатства), соперничество Елизаветы и Марии Стюарт, закончившееся казнью последней.

Как бы предвидя все это, роман Мэлори апеллирует к идеалам рыцарства, которые, как казалось современникам, канули в Лету после битвы при Азенкуре (1415 г.) вместе с самими рыцарями. В романе продолжается и дальнейшее развитие образа Артура. Теперь он – император, коронованный в Риме.

В то же время в романе сохраняются архаические мотивы. Мотив отцеубийства: убийца Артура Мордред является одновременно его сыном и племянником, поскольку рожден от сестры. Мотив чудесного спасения младенца: Мерлин предсказывает Артуру, что тот примет смерть от руки юноши, рожденного в первый день мая. Артур приказывает собрать всех детей, рожденных в этот день, на корабль и пустить его по волнам моря. Буря разбивает корабль в щепки, и спасается только Мордред. Мотив моста через реку, отделяющую мир живых от мира мертвых: он в полфута шириной и ведет к острову, на котором находится гробница братьев-рыцарей. Мотив заколдованной одежды: плащ Морганы, который испепеляет надевшего его, как одежда, погубившая Геракла.

В 1516 году при Генрихе VIII был перекрашен Винчестерский стол. Тогда же на нем был изображен портрет самого короля. Этим как бы возвещалось, что долгожданный Артур вернулся в свое королевство в облике Генриха.

В начале XVI века изображение короля Артура появляется еще в одном европейском городе, что свидетельствует о том, что образ Артура и миф о нем прочно вошли в общеевропейскую традицию. Скульптурное изображение Артура было выполнено для Максимилиана I, императора Священной Римской империи (1493-1519). Император пожелал, чтобы рядом с его будущей гробницей были установлены скульптурные изображения сорока великих королей и королев древности и современности, так называемые «черные рыцари», которые бы встретили его после смерти. Гробница в Инсбруке осталась кенотафом, из сорока задуманных статуй было выполнено лишь двадцать восемь, но среди них – статуя Артура.[12]

При последней королеве династии Тюдоров, дочери Генриха VIII Елизавете, образ Артура был востребован не однажды в поэмах, стихах и ученых трудах, но также был приспособлен к своему времени. От Артура осталось одно лишь имя, на первый план вышла назидательность как следствие усвоения новых правил поведения человеком эпохи Возрождения. К примеру, этой теме была посвящена поэма Эдмунда Спенсера «Королева фей».

О важности и, как бы мы сейчас сказали, харизматичности образа Артура говорят и данные, правда, подтверждаемые лишь косвенными свидетельствами, о рождении королевой Елизаветой сына, якобы нареченного Артуром.

Как когда-то Эдуард I доказывал свои права на Шотландию, ссылаясь на завоевания Артура, так придворный астролог и математик Елизаветы Джон Ди подарил королеве книгу, в которой писал, что Артур некогда покорил и Америку. Это служило оправданием претензий Англии на заморские территории.[13]

Преемник королевы-девственницы Иаков I Стюарт, как и некоторые его предшественники на английском престоле, также претендовал на то, чтобы быть «новым Артуром». На это его вдохновляло родство с линией Тюдоров через прабабку Маргариту.

Следующее «массовое» обращение к образам артуровского цикла произошло, как мы писали выше, уже в викторианской Англии.

Первые сведения о Круглом столе короля Артура относятся к рубежу XII-XIII веков. Они содержатся в поэме норманнского хрониста Уэйса (или Васа) «Роман Брута», написанной на французском языке в 1155 году. Уэйс переложил в стихах Гальфрида, кое-что добавив от себя, например, рассказ о ссорах между рыцарями Артура.

Считается, что первым сюжет о Круглом столе подробно разработал священник из Уорчестера Лэймон, который и перевел «Роман Брута» на английский язык. В его переводе соединились традиции англосаксонского эпоса и французской куртуазной литературы. Несмотря на то, что мотив Круглого стола встречался еще в валлийских сказаниях, во времена Лэймона этот образ вобрал в себя новое содержание. Он оказался связан с идеей духовного братства.

Примерно за сто лет, на отрезке с конца XI века до начала XIII века, в Европе возникли новые монашеские ордена (цистерцианцы, картузианцы, кармелиты, тринитарии францисканцы и доминиканцы). Крестовые походы вызвали к жизни духовно-рыцарские ордена госпитальеров и тамплиеров, ставшие символами рыцарства. Тогда же был учрежден орден Алькантры для борьбы с маврами. Члены орденов были равны в выполнении своей миссии, но одновременно внутри них существовала иерархия с безусловным подчинением главе ордена.

Модель «Круглого стола» отвечала этим же требованиям. Провозглашалась идея равенства рыцарей, собравшихся под скипетром их короля. Сам король переставал быть первым среди равных, как во времена набегов.

Такая модель продержалась сравнительно недолго. Она была необходима только на первых порах, когда первые королевские династии обретали легитимность. Вассалы должны были признать своего короля, и в этом они были равны. То есть на начальном этапе основной задачей «свежеиспеченного» короля было остановить вражду кланов с целью захвата трона. Со временем, в связи с усложнением системы вассалитета, модель Круглого стола стала уходить, по ней стали ностальгировать как по утерянному золотому веку, но вначале она, несомненно, зафиксировала некоторый порядок и установила новые правила игры.

Успеху этой модели способствовало то, что повествование Лэймона, с одной стороны, было актуальным, с другой стороны, уходило корнями в пространство архетипов, что позволяет провести ряд аналогий с символами, широко используемыми в мифах различных народов.

Во-первых, это символика творения мира и установления в нем порядка. Лэймон вводит фигуру плотника, который пришел к Артуру, прослышав о смертельных боях за почетные места за его столом. Эти бои невозможно было остановить даже угрозой казни рыцаря, его жены и всей родни. Плотник предложил Артуру сделать такой стол, за которым все будут равным образом в его пределах, одновременно снаружи и внутри. Фигура плотника напоминает нам не только о плотнике Иосифе, ставшем земным отцом Иисуса, но и «плотнике» Ное, который построил ковчег. Вышедшие из ковчега люди и животные положили начало новому миру, возникшему после потопа.

ыцарями Круглого стола становились различными путями: по личному приглашению короля Артура; по выбору Мерлина; на спинке сиденья появлялась надпись золотыми буквами с именем рыцаря, то есть место само выбирало себе владельца; за претендента мог поручиться рыцарь Круглого стола; рыцарь мог быть приведен проводником чудесной силы. К примеру, Персеваля посадила на не занятое еще никем сидение рядом с «гибельным» немая девица, которая по этому поводу чудом заговорила. После чего она позвала священника, причастилась и умерла.

Мэлори подробно описывает кодекс чести рыцаря Круглого стола. Артур потребовал от своих рыцарей, чтобы они не творили жестокостей, смертей и измены; чтобы прощали того, кто просит о прощении, под страхом потери покровительства и милостей короля Артура навсегда. Также рыцари должны были заступаться за дам и девиц, благородных женщин и вдов и не чинить над ними насилия. Также ни один рыцарь не мог поднять оружие в неправой ссоре или друг на друга ни ради славы, ни за какие богатства земные.

Примеру рыцарей Круглого стола должны были следовать придворные европейских монархов, и сами монархи.

К временам Филиппа Доброго (1396-1467) относится следующая история. Герцог Бургундский поссорился с сыном, покинул замок и всю ночь блуждал по лесу. Наутро находчивый придворный встретил его словами: «Дня доброго, монсеньор! Что это? Уж не мнится ли Вам, что Вы король Артур или мессир Ланселот?»[16]

Известно, что сын Филиппа Карл Смелый (1433-1477) с юности читал о подвигах Гавейна и Ланселота.

Уже к XIII-XIV векам относится широкое распространение празднеств, носящих название празднеств Круглого стола в честь рыцарей Камелота. В 1344 году в Виндзорском замке состоялось одно из самых пышных таких празднеств. Король Эдуард III праздновал двойную победу над старыми врагами Англии – Францией и Шотландией. Все завершилось грандиозным пиром «в стиле» Круглого стола короля Артура.

Сохранилось свидетельство о том, что князь Бейрута устроил празднество Круглого стола в честь посвящения в рыцари своего старшего сына.[17]

Чаша Грааля. Миф о духовном поиске, индивидуации

Любой миф находится вне времени, но он вдохновляет людей в века перемен, когда формируется новая картина мира. Эта картина востребует и нового человека, который ищет себя в этом мире. В контексте артуровского цикла поиск себя связан с поиском чаши Грааля. Эта тема, так же как и предыдущая, подробнее разрабатывалась французами и немцами, нежели англичанами, хотя Грааль связан именно с Британией.

Согласно апокрифическому Евангелию, Чашу привез в Британию Иосиф Аримафейский. Он приходился дядей Деве Марии и был тайным учеником Христа. В первый раз он приезжал в Британию с одиннадцатилетним Иисусом. Затем молодой Иисус приезжал на остров один и даже соорудил в Гластонбери для себя маленькую хижину. Иосиф Аримафейский присутствовал при распятии Иисуса, и именно он собрал кровь, вытекавшую из раны, в Чашу со стола Тайной вечери. Затем с этой Чашей, получившей название Грааль (leSangReal, королевская кровь), он приехал в Британию, где стал первым епископом. На том месте, где стояла хижина, и было основано Гластонберийское аббатство. Иосиф воткнул в землю свой посох, превратившийся в Гластонберийский терновник, и спрятал Грааль в Источнике Чаши.

Кстати, позднее эта легенда играла роль важного аргумента в споре Папы Римского и Генриха VIII. Англичане доказывали, что Иосиф принес христианскую веру в Британию раньше, чем Павел принес ее в Рим. Поэтому англиканской церкви принадлежит старшинство.[18]

В монастыре Гластонбери до его упразднения во времена Реформации находились рака Иосифа Аримафейского и легендарное захоронение короля Артура и его королевы. На этой земле объединились сюжеты об Артуре и Чаше Грааля, долгое время развивавшиеся самостоятельно.

Впервые Грааль в артуровский цикл вводит Кретьен де Труа в 1175 году. Чаша и копье звали к снятию заклятия с Заколдованного замка. Через полвека стараниями монахов-цистерцианцев тема Грааля стала основной. В «Вульгате» они поведали историю Святого Грааля от Христа до смерти Артура. Несмотря на то, что таким образом в цикле сложилось новое религиозное христианское ядро, в артуровском мифе осталось очень много языческих сказочных элементов.

Что же ищут рыцари короля Артура? В христианской парадигме – благодати, которая снизойдет на них, когда они узрят Чашу Грааля. Но мотив поиска (квеста) и связанного с ним путешествия имеет древние корни, что позволяет говорить о его архетипической природе.

Первые мистические путешествия – это путешествия в потусторонний мир, к примеру, во время инициаций охотников. Подросток символически умирал, а затем воскресал к новой взрослой жизни. Древние воспоминания остались в сюжетах сказок о путешествиях в Тридевятое царство за жар-птицей, живой водой или молодильными яблоками.

Классические сюжеты античности – это поход аргонавтов, Троянская война и путешествие Одиссея. У кельтов – поиск волшебного котла Анвена, ради овладения которым герой отправляется в загробный мир. Во времена формирования и трансляции мифа об Артуре – Крестовые походы за отвоевание Гроба Господня.

Герой совершал квест на двух уровнях: внешнем и внутреннем. Двигаясь к достижению внешней заданной цели, он неосознанно преображался внутренне. И даже если внешняя цель не бывала достигнута, а герой менялся по сравнению с собой прежним, то можно сказать, что внутренний квест был совершен. На языке юнгианской психологии такой духовный квест называется процессом индивидуации, направленной на достижение Самости.

Согласно Мэлори, излечился от смертельной болезни Увечный король, исцелился некий немощный старец, воинство ангелов унесло на небо душу Галахада, а рука – копье и Чашу Грааля. Согласно Кретьену де Труа, излечится от смертельной болезни Король-Рыбак, дед Персеваля, чтобы впоследствии умереть в мире; в его владениях не воцарится хаос. Спадут чары с заколдованного замка. Все это в будущем, потому что «Персеваль» Кретьена остался незаконченным.

В предложенной картине мира христианское начало возобладало над языческим элементом. Явление Грааля избранным было нужно для того, чтобы они засвидетельствовали о его подлинном существовании. После чего Чаша была взята на небо вместе с самым чистым из избранных, Галахадом, к которому спустя некоторое время присоединились двое других. Град Небесный окончательно отмежевался от Града Земного, который погряз в распрях и войнах. Распался круг рыцарей Круглого стола, был убит король Артур. Но осталась мечта о поиске святого и подлинного в своей душе.

В мифологические времена Артура было лишь несколько человек, способных отправиться на такой поиск, и только трое нашедших себя. С каждым новым веком число людей, осознавших себя личностями, увеличивалось. Все больше их отправляется в духовный квест, что означает, что мостик между Градом Земным и Градом Небесным все еще существует.