В канун объединения Германии, в 1989 году, Горбачев будто бы сказал германскому канцлеру: «Мы сыграем с вами плохую шутку, избавив вас от постоянного врага». Его слова отдавали чрезмерным оптимизмом, потому что старые антисоветские, русофобские рефлексы отнюдь не исчезли с распадом СССР. С этой точки зрения в какой-то мере прав бывший диссидент Александр Зиновьев, который 10 лет назад в статье «Почему я возвращаюсь в Россию?» писал, что Запад на самом деле стремится лишь «поставить Россию на колени», превратить ее в колонию, покончить с любой «попыткой сопротивления» со стороны её народа, защищающего свои национальные ценности, - всё это (стоило бы добавить) с позиции выдержавшей все испытания демократической «безупречности».
А что сказал бы он сегодня, когда Россию постоянно подозревают в дурных намерениях? Как известно, Европейский союз был создан благодаря примирению бывших врагов, но, по иронии судьбы, страны, вступившие в него последними, принесли с собой чувства обиды, пусть и объяснимые, они культивируют в ЕС антироссийский дух реванша, дух несвоевременный и, что ещё хуже, заразительный. Нельзя, по совести, возлагать на один «проклятый германо-советский пакт» ответственность за развязывание в 1939 году войны, к которой готовились все. Нельзя приравнивать советский контроль к «жестокой оккупации другой тоталитарной империей» [14] или сравнивать руководителей бывших советских республик и народных демократий с обычными коллаборационистами, превратившимися во врагов в собственной стране. Неужели можно ожидать, что НАТО станет помогать восстановлению бывшего польско-литовского королевства на пространстве от Балтийского до Черного моря (называемого уже иногда новым «демократическим морем»), с включением туда, по возможности, Украины и Белоруссии? Или что Европа подвергнет Россию карантину по настоянию её бывших сателлитов, обратившихся в демократическую веру?
Россия находится под постоянным подозрением, теперь ее обвиняют в том, что она угрожает «энергетической безопасности Европы»; причина - она помешала планам иностранного захвата большой части своих нефтяных запасов (через ЮКОС). Добродетельные учителя даже выражают сожаления по поводу «отхода» российского правительства, кстати, не менее демократичного, чем многие другие, «от фундаментальных демократических ценностей европейского сообщества» (которые составляют его кредо) и потому отказываются «обниматься с Путиным» [15].

Вместо того, чтобы в начале третьего тысячелетия провоцировать новый раскол, на этот раз не религиозный, а демократический, было бы разумнее признать, что идеальной демократии не существует, что «демократий» столько же, сколько народов и государств с их собственной культурой и историей. Демократия в зависимости от разных обстоятельств может быть социальной или либеральной, парламентской или президентской, индивидуалистской или ассоциативной, конкурентной или перераспределительной, ориентированной на массовую культуру или на просвещение, светской или опирающейся на религиозные ценности, эгалитарной или коммунитарной, монархической или республиканской, этатистской или децентрализованной, прямой или представительной, плюралистической или авторитарной, буржуазной или народной, консервативной или прогрессистской, синдикалистской илиакционерной, современной или корпоративной, терпимой или ставящей во главу угла общественную безопасность, миролюбивой или агрессивной, органичной или взятой извне, закрытой или прозрачной и т.д. Возможна демократия мнений и демократия неучастия, демократия одобрения и демократия участия, а в более общем плане демократия практическая и демократия формальная, а также демократия как спектакль, демократия опросная, сострадательная, фиктивная, демократия конфискованная и коррумпированная* (*автор перечисляет термины и понятия, используемые во французском политическом лексиконе для описания различных концепций демократии либо политической действительности демократических стран. – прим. ред. сайта) - все возможные варианты этой парадигмы не перечислить, любые комбинации могут иметь место, при этом ни одну из них нельзя считать единственной моделью демократии: нельзя запрещать плодотворное совмещение различных принципов.
Объединять гитлеризм и сталинизм, предавая их вместе анафеме, и ритуально твердить о «демократии» в единственном числе, в то время как за этим термином скрывается самое разнообразное (в т.ч. противоположное) содержание, означает игнорировать (сознательно?) сложность мира, прячась от неё за демократическим топорным языком. Как будто бы демократия по определению не требует совершенствования и постоянного преобразования. Давайте же не будем путать продвижение демократии с завоеванием новых рынков или стратегических форпостов, давайте не будем создавать новую, на этот раз демократическую, разновидность нетерпимости и тоталитаризма.